Как я учился в школе? Да как все! Ни шатко ни валко. Средне на мой взгляд. Больше брал все нахрапом и хитростью. По крайней мере те науки, что не нравились, или просто которые «не заходили». Но были и такие предметы, которые постигались легко.Причем без всякой зубрежки. И вот незадача…в этом был весь парадокс моей учебы.
Первые два класса я осилил, не особо замечая. Ну, было и было. Тем более, что страна активно рушилась, и люди понятия не имели куда и в какие дебри мы в итоге двинемся по пути внезапно свалившейся демократии. Буквально месяц я проходил октябренком, сходу угодив в командиры «звездочки» - мне даже вместо латунного дали пластикового звездчатого ильича, а тут новое поветрие – все звездочки сдать. Нет такой организации больше – пионерии, и октябрят – веселых ребят (всех кто любит труд, нами, блин зовут) тоже нет, да и страны, собственно тоже нет. И мозгов нет у людей, и в целом в глубокой провинции НИХРЕНА нет.
Так уж классно вышло, что все мое детство выпало на потрясающий этап становления нашего государства, когда старое развалили, а новое нифига никто еще не сделал. Именно поэтому в третий класс я шагнул еще с кожаным ранцем и в синей школьной форме, а вот заканчивали мы его уже в джинсах и свитерах с надписью «бойз».
Третий класс я заканчивал круглым отличником. С дипломом с советской символикой, с Ильичом на фоне кумачового знамени, с вручением хреналиона всяких там книжек и пособий отжившей советской эпохи. Чтобы вы понимали какой это был трешак в наших школах того периода, мне помимо всяких там сборников «Ради мира на земле» с патриотическими рассказами, всучили нарядно оформленную книженцию с броским названием «История партии и комсомола. Законы пионерии СССР 1986 года». На форзаце первым секретарем горкома была красным карандашом нацарапано «Нашей будущей смене».
Вот так вот, мать его! Партии не было, страны не было, горкомов не было, а был Ельцин, был Лебедев, Руцкой еще где-то мелькал на заднем фоне в репортажах, были секретари горкомов-обкомов партии, которые никуда уходить не собирались, были учебники СССР, которые заменить было не на что. Да и незачем было менять. Вот об учебниках как раз подробней и заикнемся.
Так уж вышло, что новый корпус школы в моем родном городе возвести не успели. Это сейчас в городе едва 18 тысяч населения насчитывается и уже лет пять стоит остро вопрос о переименовании в ПГТ. А вот в 1994 году третьих классов у нас в школе было до буквы «Ж». и в каждом по 30 человек. И это только одна школа! Детей было настолько много, что у нас было деление по школам на начальную школу и среднюю. Это сейчас я дива даюсь, что школьники с 1 по 11 класс в одном здании школы учатся, а у нас было совершенно по-другому. Мало того – корпусы школ были мягко говоря, в разных районах города. В 89 году начали у меня под боком с домам в роще строить новый корпус школы, в которую я должен был пойти в 5 класс. Но… случился переворот, ГКЧП и все такое, а потом вообще одна страна приказала долго жить, а новая хоть и народилась, но денег на стройку не имела. К моменту окончания моего третьего класса, на месте стройки был только котлован и фундамент, которые уже третий год стояли без движения. Именно поэтому, и большого наплыва ребятни первой половину 80-годов рождения, нас за неимением мест в основном корпусе средней школы временно закинули на «передержку» в местное ГПТУ №17.
Странное было время. Сейчас школьникам и не присниться такое, что вчерашние третьеклассники сидели в одном классе с завтрашними выпускниками. Время было такое. Тогда взрослые люди в гороно посчитали, что большой разницы в учебном процессе между 10-летними сопляками и 17-летними парнями, которым завтра в армию пора, особо нет. Надо ли удивляться тому, что все мы в пятом классе разом научились курить?
Веселое было время… Какие уж там тепличные условия, если во время субботника следующей весной, обнюхавшиеся клея два будущих сварщика попеременно блевали в кустах сирени какой-то оранжевой жижей, а потом шли обратно и трахались там за нашими спинами со своей знакомой из группы? Какая там может быть учеба? Нас переводили временно, максимум на полгода, говорили нам, но у нас все, что временное, вполне тянет на постоянное, а потому пятый класс я окончил в ГПТУ №17. Самое удивительное для меня, окончил опять отличником. Однако в этот раз без всяких там вручений дипломов и книг. На весь класс отличников было двое. А на пять классов пятиклассников, что угодили в тот год в ГПТУ, было всего нас семь таких уникальных человек. Дипломов мы не увидели, да и не особо стремились к ним, но вот начальник училища от себя решил нас порадовать отличников и в столовой нам спекли огромный в целый разнос смородиновый пирог. Нам вот его и вручили торжественно. Почему-то дали его самому хлипкому из нас – Толпыгину Ване из параллельного класса. Это сейчас Ваня летчик-инженер, специалист 1 класса, майор ВВС России, а по совместительству детина по два метра роста и КМС по рукопашному бою. А в 1994 году это был белобрысый сопливый мелкий парнишка, который дрожа всем телом, пыжась тащил этот пирог на выход из зала. Он смог дойти только до лестницы, ведущей в классы… Там его и сбили с ног. Кто сбил? Старшаки. Какая разница уже? Просто сбили, и он так и улетел с подносом с пирогом с самой середины лестницы. Ванька валялся в мешанине смородинового пирога, а мимо пробегали пацаны, которые хватали как звери это месиво кусками и валили куда подальше.
Пирога мы тогда не поели. Ванька отправился в больничку – рука и четыре пальца были сломаны. С другой стороны нас вернули в школу. Практически сразу. Интересно, что пятый класс мы еще отходили в синей форме, а вот в шестой класс мы угодили в тот самый момент, когда из старой формы мы выросли, а новую форму нам не завезли и ходили все в том, что было… а было по большей части немного, но такое… Говорят, что сейчас школьную форму вроде как, возродили. Это здорово конечно. Я лично – ЗА. Только разве забыть нам то время, когда девченки шарились в школу в леопардовых или иного ядовитого цвета лосинах и в футболках с Ди Каприо и Титаником на груди? Когда бейсболка с надписью «Калифорния» ценилась в классе на уровне нынешнего последнего айфона, а обладатели кепок «терминатор» вообще воспринимались в нашей дремучей провинции как небожители. Надо ли удивляться тому, что мы считали именно наше детство обалденным? На переменах мы с пацанами, стырив у физрука мяч рубились активно в «квадрат» и «жопу», устраивали футбольные турниры, и пытались временами поиграть даже этим же мячом в «пионербол». Всякое было. Каждый был обладателем хотя бы одного ножа-складишка, и все заборы и лавки были изрезаны такими «граффитями», что по нынешним временам и за «вандализм» бы статью дали.
Раз, помню, мы стырили алюминевый кабель у бичей, что его обжигали недалеко от школы в кустах. Тогда только-только начиналась эпоха металлолома. Спустя два года город вздрогнет от этих последствий, но это будет потом, А тогда мы удачно сперев кабель, смострячили с него «тарзанку» - офигенский аттракцион, когда на вершине сопки на дереве прикручивали один конец кабеля, а внизу у подножия, прикручивали другой конец к дереву и на трубке, что свободно скользила на этом промежутке (как правило, там была та самая пластиковая обмотка кабеля черного цвета, которая была и «дымовушкой» и «капалкой». Вот за этим действием нас и выцепила наш библиотекарь. Была перемена между уроками, и она, углядев наше развеселое времяпровождение, подрядила нас таскать на выброс старые учебники. Они были уже готовы – на выходе из библиотеки стояли стройными рядами стопки учебников, которых ждала помойка.
Учебников было, на беглый взгляд, больше трех сотен. Новые, незаляпанные руками, учебники христоматий и истории СССР, учебники по чистописанию, русскому языку и литературе, учебники по английскому и немецкому языкам, химия, физика и прочие и прочие… Это было сказочное богатство. Неразрисованное и не подписанное еще никем… Никто еще Толстому не рисовал там очки-киски, а у Лобачевского в математике никто не рисовал косуху и не подписывал «Сектор газа» или Ария…нифига такого не успели сделать. Все учебники были как с типографии только…они еще хрустели. Эта мразота, библиотекарь, пичкала всех ежегодно в августе старьем, уже сыпавшее листами. Рыхлыми пожелтевшими учебниками, на предпоследнем листе которого даже я еще застал подписи о какой-то Вловацкой Юлии, и Гаврилова Жеки, которые пользовались этими учебниками еще в 81 году… естественно, что в моих учебниках не то что очки подрисовали всем, но и мужским половым органом снабдили не только все мало-мальски значимые портреты, но даже какой-то олух (не иначе золотой медалист какой-то) пробовал приставить данный орган и тригонометрическим формулам, а в алгебре просто и наглядно прямо на 16 странице красовался во всей красоте многочлен. По крайней мере, этот мутант, именно так должен был выглядеть в воображении художника…
Самое смешное, что выкинуть в итоге, мы то выкинули учебники, а через месяц мы их собирали обратно. Буквально лазили по помойкам и искали эти учебники. Конечно, не одни мы лазили. Учителя и завуч, тоже поправ гордыню. Ковырялись на городской свалке в поисках этих пропавших учебников. Тогда мы не понимали в чем прикол. А спустя пятнадцать лет внезапно я случайно узнаю причину. Это был еще раз напомню 94 год. И тогда еще жили тем самым прошлым. Советским. И если писались какие-то приказы «сверху», то их исполняли незамедлительно. Это был переходный период, и как обычно это бывает, что-то забуксовало. Когда приказ упал на стол директора, где недвусмысленно значилось, весь советский фонд в утиль, и готовиться получать такого-то числа учебники, этот самый директор, преподобная Батова Нина Ивановна, недавно справившая 72-летие, изрядно заслуженная бабка-фронтовик санинструктор, которая в боях под Гомелем заработала не только две нашивки о ранениях, жесточайшую контузию, но и две медали «За отвагу». Контузия эта самая изрядно ее донимала, и глуховата она была тоже не приведи господи, но пост свой не оставляла, имела обо всем свое непререкаемое мнение, и пропитана была советской дисциплиной до мозга костей. Знающие люди поговаривали, что она пару лет только как угомонилась лупить левшей по рукам стальной линейкой, справедливо уверенная, что именно так можно излечить от этой «леворукой заразы».
Справедливости ради, надо заметить, что я в начальной школе тоже застал эту методику переучивания левшей в правшу, и если в третьем классе мой родной батенька наконец-то узнав, с чем связан мой резко ухудшившийся почерк («как курица лапой» - по выражению бати), устроил такой разнос в школе, что от меня сразу отстали, то вот первые два года школы, на уроке правописания мне учитель, привязывая левую руку к стулу, требовал, чтоб я писал правой, аргументирую все эти экзекуции, как необходимое зло. Ничего путнего из этого не вышло кстати. Но и прокуратура никуда не бегала, учителя никуда по судам не таскали, а мой батя пошумел еще и мне подзатыльник отвесил в итоге – мол нехер было столько молчать. Вот и все.
Так вот преподобный директор наш был вот такого же склада учитель, причем идейный. И когда приказ пришел – она его выполнила. И плевать, что сразу несколько классов остались без учебников. Я не знаю, почему сразу все учебники разом не выкинули. Может учителя нашлись с мозгами. Может еще его. А только отлетели без учебников 6-8 классы. Учителя ждали неделю обещанный в гороно «новых» учебников, но нифига не слали. Мало того, наши олухи еще и с соседней школой поделились запасами. Там тоже кто-то догадался старье выкинуть видимо. В итоге через пару недель без учебного материала, нас собрали и отправили искать по мусоркам и свалкам все выкинутое нами же.
Веселое было время, чего уж там! Особенно остро в наших умах отпечатался 95 год. Я его из девяностых запомнил ОСОБЕННО. Не потому что бандитизм какой-то там, а потому что город за огромные долги перед Энергосетевой отрубили на полгода от света. Не, конечно мы не возвратились в каменный век, врать я не буду. Но вот с октября 95 года, по апрель 96 года мой родной город был обесточен с 8-00 утра до 21-00 вечера. Весь был обесточен. Только больницу не смогли тогда отключить. А так, даже менты и пожарка – все бедовали в кромешной темноте. Именно в этот период, я и мои сверстники вступили в переходный возраст. Начали потиху буянить. А тут еще света не было. Учились до двенадцати, потом домой. Пока светло – успеть сделать сразу уроки, ибо в четыре дня уже у нас начинало зимой изрядно так темнеть, а к шести ни о какой учебе и разговоров не было.
Ясно, что примерно тогда вся наша учеба пошла по одному неприличному месту. Я тогда уже пару лет занимался всерьез баскетболом, и после пяти часов у нас были в спортзале двухчасовые треньки. Но без света какие тренировки? Естественно, что все отложили до лучших времен. А потом все эти тренеры и преподаватели стали потихоньку-потихоньку валить из умирающего города. Сначала тренеры и инструкторы из ДОСААФ свалили в другое региональное отделение, похоронив раз и навсегда замечательнейшую кинологическую школу, откуда в былые времена поступали кадры прямиком во все погранотряды области, и пацаны лишились замечательного шанса избежать «долбежки» в уже армейском карантине и учебке. Но это были только цветочки. Из города как-то разом схлынули по другим крупным городам и весям нашего региона все мало-мальские специалисты всего и вся. Тогда же по маминым рассказам из горбольницы свалили и лор, которого до сих пор не могут заманить в наш Задрищенск никакими правдами и неправдами. Да-да, ребята, в городской больнице вот уже как 27 лет нет лора и эндокринолога. Все разбежались тогда. И не вернулись. Разбежались и многие родители моих одноклассников. В 95 году нас было 32 человека в классе, а вот в мае 96 года нас собралось едва ли чуть больше двадцати. Многие товарищи уехали в другой город. Это был удар. Мы все стали очень посредственно учиться. В мае еще случилось событие, о котором я чуть выше уже заикался.
Как раз расцветал всеми красками сбор цветмета. Чермет еще никого не интересовал. Нам школьникам, чтоб подзаработать на сиги (подсадили в ГПТУ, если забыли), жвачку и чисто пожрать хоть чего-то приходилось изрядно напрягаться. Что нацыганить хоть чего-то. Нет, мы ничего не воровали, и по дачам посуду не тырили. По крайней мере я строго следил у себя во дворе, чтоб так было. Мы все тогда кучковались в какие-то шайки. Были свои заправила. Были старшаки, которых все слушались. У меня во вдворе так получилось, что малышни было много, а все старшие в какой-то момент разом учухали в армейку. Я до сих пор помню, как меня позвали в подвал, где у пацанов была оборудована качалка. Висела еще груша. Был диван и стол со стульями, был свет и черно-белый телек. Я видел по их рожам, что они совершенно не собирались семикласснику отдавать бразды правления двором, но делать было нечего. Следующим по старшинству после них были братья Макаровы, которые были погодками и дохаживали 9 и 10 класс соответственно, но они буквально за месяц до этого уехали с родителями в Башкирию в таинственный что тогда, что сегодня город Учалы. Братья Макаровы были офигенными парнями. Я их до сих пор помню и Вовку- старшего и Макса младшего. Где вы теперь, братья? Потом вроде как шел я по возрасту. Бытовали слухи, что якобы было какое-то посвящение в старшаки, но его я по малолетству избежал. Трое наших старшаков пару дней зависали на подвале. А потом укатили в армию. Один из них достаточно скоро вернется. Всего через полгода я проснусь от того, что во дворе навзрыд будет орать от боли и горя его мать, когда ей придет извещение о гибели сына. Но это будет потом. А в мае случиться несколько иное.
Наш город был поделен между тремя военными частями: пограничным отрядом, танковым полком и инженерно-строительным батальоном, который (сейчас это можно уже говорить) никаким стройбатом не был. Там был какой-то спец.полк связи (радиолокационной обороны) – ну или типа того. Солдатня оттуда звала себя или ПВОшниками, или артиллеристами. К моменту описываемых событий, типо-стройбат активно сворачивался и передислоцировался (на самом деле часть тупо ликвидировалась), а танковый полк так вообще уже значился только по табличкам вдоль дорог и на бумаге. По факту военный городок уже активно разворовывался местным населением. А ушлые наши мужики, что когда-то имели какие-то дела с ним (к примеру партизанили во время сборов там), активно подступались уже к заваленным бульдозерами подземным ангарам–складам уже приказавшей долго жить военной части. В таком то раздолье жили и мы. Лазили по заброшенным складам, тащили вездесущие противогазы ГП-5, которых у каждого дома было по десятку не меньше, и радовались жизни.
В соседнем доме жили братья Тарахтеевы и Мамай. Братьев я помню, а вот Мамая вообще память не зацепила никак. Вот эти трое тоже радовались жизни, пока не додумались до того, что цветмет есть на танковом полигоне. Там же связь с НП, электрика и вообще раздолье для копателей! Наковырялись пацаны, короче. Никаких там охранных зон не было и в помине, никто там ничего не охранял. Это же девяностые – все разваливалось на глазах. Парни нашли в земле снаряд. И решили его распилить. Я не знаю зачем. Спрашивать потом было не у кого. Еще город не утих после этого события, как следом другое – из того же дома Сашка по прозвищу Перхоть (я его наградил прозвищем за постоянно лысую шелушащуюся от облезлой кожи голову) среди ночи не решился на поступок – залезть в проходящий мимо города груженный состав, чтобы покидать с открытых платформ латунные болванки, что там перевозили. Рассчитано было идеально у него, но он малость промахнулся и угодил на провода под мостом, с которого хотел спрыгнуть на состав. Как он жив остался – никто не знает. Но обгарел он знатно.
Такой вот запомнился 96 год. Следующий был не лучше. Если до этого бате на работе зарплату выдавали сковородками, которые можно было еще хоть как то реализовать и конвертировать в денюжку, и дошираком (в среднем, ежемесячно две полные коробки говяжьего дошира выходило), то вот в 1997 году что-то пошло не так. Сменился собственник мехзавода (точнее его сменили, подорвав на кладбище, где он приехал хоронить свою бабулю) и зарплату платить перестали. И потом ввели «лимитки» - нечто похожее на советские талоны. Дети растут быстро, а тут еще гормональный скачок в 8 классе… короче выросли мы все внезапно и сразу из всего в тот период. А денег ни у кого по большей части. Все считай работали в одинаковых условиях. Короче, отоварили нас одежой родители в этом лимитированном магазине. При каждом из наших претприятий тогда городских, был свой такой «заводской» магазин, где принимали эти лимитки.
Батя тогда сильно ржал над нами. Ну а чего? Ему тогда тока сорок стукнуло и он был молодой смешливый мужик, и после того как он меня с братом одел на «лимитки» он был на седьмом небе от счастья. Ржал довольный как конь. А я сгорал от стыда. Вы видели когда-нибудь арестанскую верхнюю зимнюю робу? Эти самые шапки – лысые пвжики серо-мышастого цвета, ватники-куцые телогрейки такие же, и штаны. Слава богу, что в качестве обувки выступили «аляски» - тоже обувь не приведи господи. Но хоть не арестантская. Каково же было мое удивление, когда весь класс зимой щеголял в такой же как я одеже!
Девятый класс я встретил едва ли не последним по успеваемости. Учить я что-то отказывался, больше проводил времени во дворе, на рыбалке и охоте, чем за учебниками. Ах да, я забыл рассказать про охоту! За год до этого батя подарил мне ружье – дедовский дробовик 16 калибра – горизонталку двуствольную. Раз показав, как заряжаются патроны, батя посчитал, что этого будет достаточно для такого взрослого мужика как я, а потому какими-то разъяснениями – обучениями не заморачивался. Через пару месяцев и он, и мамка станут проводниками в дальних поездах, и когда родители уходили «в рейс», мы с младшим братом оставались сами по себе. Но я тогда был парнягой самостоятельным и взрослым – 12 лет как-никак. Потому родители могли спать и работать спокойно – мы с братом могли себя обеспечить.
Наш дом был крайним в микрорайоне, и сразу за ним начинался лес. Тайга-матушка. В этом лесу был развалившийся к тому моменту, разбитый а разворованный молокозавод, замыленный у местных под названием почему-то «Колбаска». Вокруг этой Колбаски я и охотился. В развалившихся гаражах молокозавода любили по зиме ночевать фазаны. В какой-то момент я их начал даже там подкармливать. Чтоб знать, куда каждый день приходить. Каждый прямо не ходил, но вот через день приходилось точно. Я вставал в пять утра и чесал с ружьем, разложенным и висевшем на ремне через шею под той самой зековской телогрейкой в сторону Колбаски, до которой было от дома километра три по лесу. Была там, естественно, заброшенная дорога, по которой когда-то и сообщался завод с городом, но был я чего греха таить – малолетним браконьером, да еще и с огнестрельным оружием в руках, а потому попадаться на глаза взрослым я не спешил. Приходилось петлять изрядно. По первости и неопытности, добытчиком я был так себе. Но потом пристрелялся, изучил – опробовал ружье, знал уже кое-какие его особенности и почти всегда возвращался с добычей. Чаще всего добывал куриц. Они были как-то жирнее. Курицы нам с братом хватало на неделю. С половины я варил суп на пять дней, а вторую половину я безуспешно пытался тушить с картошкой в субботу, пытаясь сделать жаркое. Попадались конечно же и петухи, но они мне казались очень красивыми, и я старался больше отстреливать сереньких куриц, чем петухов шикарное оперение которых мне очень нравилось.
Подстрелив что-то, я по первости бежал стремглав домой, бросал курицу на балкон, умывался, будил брата, мы пили, если успевали чай и чесали в школу. Потом мы приходили, я занимался курицей дальше. Спустя какое-то время я допер, что перья фазаньи выкидывать из дома достаточно палевно, и я стал прямо в лесу и потрошить и обдирать добычу. Я не заморачивался выщипыванием перьев. У меня времени было в обрез. Я прямо со шкурой сдирал с курицы перья и чесал преспокойно домой. Те вкусные супы я помню до сих пор. Я не мог толком в школе обяснить метания Чацкого по бессмертному произведению Грибоедова, зато я мог объяснить кому угодно, отчего в патрон 16 калибра дымного пороха сыпалось два грамма, а бездымного «Сокола» всего 1.8. Это было реально интересное время.
Но всему когда-то приходит конец…
