Слово «картошка» у меня в первую очередь ассоциируется не с драниками или фри, а с поездками в совхоз. Заставшие СССР помнят: была такая практика — помощь подшефным хозяйствам с уборкой урожая. Это так и называлось — «поехать на картошку». Особенно активно использовались в страду студенты.
Конец 80-х. Я перешла на второй курс. В сентябре нас собрали и объявили: мы, как самый распиздяйский и недисциплинированный факультет, наказаны поездкой в Семеновку. Почему наказаны, мы так и не поняли.
И только оказавшись на месте, стали прозревать. Семеновка находилась очень далеко от райцентра, и прочих центров цивилизации. Рядом стеной стояла глухая тайга. Из развлечений имелись только магазин-сельпо, танцы по выходным в клубе (не ночном, а сельском) и… студенты.
Студентов деревенские почему-то не любили, но каждую осень ждали с нетерпением. Дело в том, что у местных парней была добрая традиция. В первую ночь после заезда студентов в лагерь, молодые семёновцы являлись бить городских. Шло время, местные ребята взрослели, остепенялись, на их место приходили новые, а традиция жила годами. Но мы ничего этого, конечно, не знали.
Привезли нас вечером в лагерь — два древних, облезлых барака с комнатами на шесть человек. Заселившись в комнату, мы с подругами обнаружили: входная дверь не закрывается. Защелка была вырвана с мясом, и висела на одной петле. При попытке ее задвинуть совсем отвалилась.
Пока размышляли, что делать, в лагере погас свет: кто-то выключил рубильник. В коридоре раздался тяжелый топот и крики. Ночные гости пинком выносили хлипкие двери и выволакивали студентов на расправу. У семеновцев имелся свой кодекс чести: девочек они не трогали. Но и этого мы тогда не знали.
Судя по звукам, в коридоре уже активно пиздили студентов, продвигаясь к нашей двери. Было страшно.
— Что делать? Сейчас ведь и до нас доберутся, — перешептывались девчонки.
Я приоткрыла дверь и высунулась, чтобы понять происходящее. В этот момент включился свет — видимо, кто-то из преподов добрался до рубильника. Представшая глазам картина оптимизма не добавляла: по коридору ко мне шли пятеро местных, возглавляемых двухметровым парнем борцовского телосложения. Позади них оставалась «выжженная земля»: стонущие мальчишки и даже один бородатый препод с подбитым глазом.
Решив, что хуже уже не будет, я шагнула навстречу предводителю семеновских команчей, и вежливо сказала:
— Ой, вы не могли бы помочь? У нас вот дверь не закрывается…
Огромный хулиган споткнулся. Растерялся. И замер, сверху вниз рассматривая хрупкую городскую барышню, которая на ладошке доверчиво протягивала ему оторванную защелку. За его спиной изумленно сопела банда, за моей — испуганно попискивали девчонки.
— Так это…Того… Инструмент нужен, — пробасил атаман, бережно принимая у меня защелку.
— А у вас нет? Как жаль. Теперь спать страшно, — вздохнула я.
Парень ответить не успел, завыла сирена: преподы вызвали милицию.
— Мы того… Увидимся еще, короче, — сказал главарь, прошел через нашу комнату и выпрыгнул в окошко. Банда последовала за ним.
Семеновская милиция, сквозь пальцы смотревшая на развлечения молодежи, обошла лагерь и отбыла. Мы улеглись спать. А посреди ночи в окно осторожно постучали. Вернулся атаман с инструментами, в два счета прикрутил к двери защёлку, под наш радостный щебет и слова благодарности.
Атамана звали Коля Сузуки — в честь его «фирменной» толстовки с надписью «Suzuki». Коля был белобрыс, могуч, и по местным меркам чрезвычайно авторитетен.
На следующий день, часов в двенадцать, когда мы изнывали под жарким солнцем посреди картофельного поля, на дороге завихрилось и стало быстро приближаться облако пыли. Скоро из него показались парни на мопедах, хулиганы привезли нам с девчонками гостинцы: парное молоко, свежий хлеб, домашнее масло. Да еще извинились за доставленное беспокойство.
А вечером нас пригласили кататься по деревне. На берегу реки мы в костре пекли картошку и запивали местным ядреным самогоном. В выходные отправились в клуб на танцы. «Картофельный» месяц прошел очень весело.
Удивительно, но с нами хулиганы вели себя по-джентльменски. Особо не приставали — так, целовались только под луной. Видимо, им хватало того, что на зависть всем гуляли с городскими. Правда, образовалась другая угроза: на танцах нас несколько раз хотели отлупить семеновские девчонки, за то, что женихов отбиваем. Но обошлось.
Больше наш курс в Семеновку не возвращался. Традиция бить студентов не прервалась. Но судя по рассказам, местные стали обходиться бескровными акциями, больше запугивали городских парней, демонстрируя молодецкую удаль, а сами интересовались барышнями.
Через несколько лет я встретила Колю Сузуки во Владивостоке.
— Вот, окончил мореходку, работаю, в Японию хожу, — похвастался он. — А еще женился на студентке. Недавно сын родился…
— Больше никого не бьешь?
— Да ну, — смутился Коля. — Какой там бить? Деньги на семью надо зарабатывать.
Иногда даже хулиган чудесным образом преображается ради любви. Главное, найти свою барышню. Жаль, такое случается нечасто.
© Диана Удовиченко.
