Тягостно жилось одинокому старику Емельянову в его восемьдесят восемь, а в последние годы и свет стал не мил. Особенно тоска наваливалась под вечер, когда в деревне затихала жизнь с её заботами. Разве только сосед пройдёт по улице, громогласно распевая «Шумел камыш». А потом опять наступала гнетущая тишина.
Девять лет назад не стало супруги Маруси – в деревне её называли Емельянихой, – с которой они прожили, считай, шестьдесят годков с гаком. Вместе жилось веселее: и словцом перекинуться, и пошутить, и посплетничать. Случалось, изредка и лаялись, но по-доброму, по-родственному.
А как остался один в своей халупе, так и стало невмоготу.
Нынче и дня не проходило, чтобы старик не помянул свою ненаглядную Емельяниху добрым словом. Она частенько говорила, что человек привыкает ко всему. Тогда он с усмешкой воспринимал бабьи измышления, всё подтрунивал над ней.
– Смейся-смейся, – не обижалась старуха, – потом вспомнишь меня.
Но со временем и он приспособился обходиться своими силами. А когда подступала тоска, такая, что хоть в гроб ложись, брал он старенькую расстроенную гармонь и уходил на зады, где текла обмелевшая речка Журавка. Садился на скамейку, которую сам и смастерил, и начинал играть – негромко, чтобы на селе не подумали, будто он на старости лет умом тронулся.
Хорошо было вот так сидеть, смотреть на отражение луны в тихой воде и вспоминать покойную супругу – как по молодости здесь, на берегу, миловались да жарко целовались.
Гармонь Емельянову подарил на семилетие его дядя, лихой Кудеяр, – он и кличку-то имел разбойничью. Единственный, кто заметил, что у мальчишки небывалое влечение к музыке.
– Илюха, – шумел он, подвыпив на дне его рождения, – может, ты и не станешь богато жить, но сыт с гармошкой будешь всегда. Я тебе это гарантирую. Бери и помни своего дядьку.
И Илюха к десяти годам самостоятельно, на слух, научился играть настолько виртуозно, что вскоре ни одна свадьба или проводы в армию без него не обходились. Только никто в деревне не знал, что их гармонист втайне мечтал стать скрипачом.
Однажды юный Емельянов смотрел у соседей новогодний концерт по телевизору и впервые увидел выступление струнного оркестра. Это зрелище настолько потрясло Илью, что по ночам ему стало сниться, как он стоит на сцене в модном костюме с бабочкой и, прикрыв глаза, вдохновенно играет «Серенаду» Шуберта. А поутру юношу душили слёзы, потому что это был лишь сон.
Как-то раз Емельянов, набравшись храбрости, попросил отца отправить его в областной центр, в музыкальное училище, или, на худой конец, купить скрипку. Отец, страдавший от невыносимой головной боли после тяжёлого ранения, долго смотрел на своего чудаковатого сына, а потом сурово приказал:
– Ты, Илюха, выкинь эту блажь из головы! Твоё дело – соха. Тоже мне, артист выискался, – и вяло махнул рукой, давая понять, что пора бы отпрыску убраться с глаз долой.
С того скорбного дня Емельянов больше никогда не заикался о своём желании. И о скрипке стал забывать.
Годы с каждым днём приближали Емельянова к завершению земного пути. Он уже не так уверенно держался на ногах и даже сделал себе трость для опоры.
Как-то раз в выходной приехала младшая дочь Валентина. Она жила в областном центре, работала заведующей детским садиком. Забот у неё хватало, но всё равно она находила время исправно, раз в неделю, навещать отца – привозила старику продукты, гостинцы. С болью в душе наблюдала за отцом – в тот день он показался ей совсем беспомощным.
– Папа, – осторожно сказала она, зная его отношение к переезду, – прошу тебя, поедем к нам. Будет с кем вечерами поболтать. Ну что тебя здесь держит? В деревне, считай, уж и людей-то не осталось.
Старик привычно отнекивался, беспокоился, что стеснит их. В небольшой квартире и без него хватало народу – сама Валентина, её муж да двое взрослых сыновей.
– Папа, загнёшься один в доме, никто и не узнает. Так и будешь лежать, пока… не испортишься, – рисовала безрадостные перспективы дочь.
Должно быть, перспектива валяться мёртвым на кровати, а то и на полу, пока не обнаружат, и побудила Емельянова согласиться.
Городская родня встретила старика радушно. Куда только подевалась его тоска – по вечерам все вместе смотрели телевизор, играли в шашки, беседовали о том о сём, обсуждали мировые новости. Скучновато было, только когда домашние отсутствовали.
Как-то раз попробовал Емельянов поиграть на гармошке, но в стену раздражённо постучали соседи, и больше он не рисковал нарушить тишину. Чтобы развлечь себя, решил прогуливаться возле дома, а затем, освоившись, начал бродить по городу.
Однажды забрёл на набережную и вдруг услышал щемящие звуки скрипки. Кто-то неподалёку исполнял ту самую «Серенаду» Шуберта.
Старик вздрогнул, замер на месте, а затем потихоньку пошёл на звук. Ноги привели его к трёхэтажному старинному особняку. Из распахнутого окна на первом этаже доносилась мелодия. Емельянов прислонился к стене и, прикрыв глаза от охвативших его трепетных чувств, с наслаждением принялся слушать. На одухотворённом лице, испещрённом глубокими морщинами, светилась счастливая улыбка.
– Дедушка, – неожиданно раздался рядом приятный женский голос, – вам нравится музыка?
Старик вздрогнул. Перед ним стояла красивая молодая женщина. Одета нарядно – в тёмной юбке, белой блузке с кружевным воротничком, на ногах красные туфельки на шпильках, на губах ярко-алая помада. Чем-то она напоминала его первую учительницу Нину Георгиевну.
Емельянов стушевался, заморгал белёсыми ресницами и, как первоклассник, не выучивший урок, принялся оправдываться:
– А я иду, слышу где-то скрипка играет… Вот и подошёл. Извините, пожалуйста.
– Ничего страшного, – ответила женщина, внимательно разглядывая старика. Неожиданно подхватила Емельянова под локоток и не спеша повела к тяжёлым дубовым дверям. – Пойдёмте со мной. Я здесь преподавателем работаю.
«Музыкальный колледж», – успел прочитать старик вывеску у входа в здание. Женщина открыла дверь в класс и завела туда Емельянова.
Старик переступил порог. В залитом солнечным светом зале стоял мальчишка и играл на скрипке, покачиваясь в такт музыке.
Женщина заботливо усадила Емельянова на мягкий стул. Старик невольно подался вперёд. Руки на коленях ритмично двигались, как бы дирижируя. Не мигая, смотрел он на юного музыканта, представляя себя на его месте. К горлу подступил ком, а по морщинистому лицу покатились слёзы.
Когда мальчишка закончил играть, преподавательница неожиданно предложила:
– Дедушка, хотите попробовать сыграть на скрипке?
– А можно? – не сразу поверил в своё счастье старик.
Глаза его по-молодецки заблестели. Дрожащими от волнения руками он принял из рук мальчика музыкальный инструмент, осторожно провёл смычком по струнам – и скрипка ожила!
Емельянов совсем не умел играть. Но это не имело никакого значения – сейчас сбывалась его детская мечта.
Михаил ГРИШИН
