— А можете сделать одно фото без вспышки, для меня?
Эту фразу я слышал каждый год на протяжении девяти лет, и с каждым годом она бесила меня всё больше, но я всегда соглашался и делал этот снимок. Начало эта история берет тридцать первого августа одного далекого, как чья-то целая жизнь, года. Я очень хорошо помню тот вечер.
Спидометр моей машины показывал сто шестьдесят, а иногда стрелка приближалась к ста семидесяти. Дорога была ровная и гладкая после недавнего ремонта — ехать одно удовольствие, если бы не эти инвалиды, что вечно еле тащатся и зачем-то лезут в левую полосу, где им будто мёдом намазано. Приходилось каждый раз врубать дальний свет, чтобы эти калеки уходили в сторону и не мешались на моем пути.
На завтра у меня было запланировано больше двадцати заказов в разных школах и, слава богам, мой фотоаппарат наконец починили. Только вот забирать его нужно было в другом городе, а выехать у меня получилось лишь с последними лучами еще летнего солнца.
— Алло, здравствуйте. Нет, не поздно. Да, делаю. Первый класс? В девять утра? Хорошо, приеду.
Я принимал очередной заказ по телефону и одновременно моргал барану, еле плетущемуся впереди на ржавом, давно вышедшем в тираж корыте. Это был участок дороги со спящими фонарями, и мой дальняк должен был хорошенько пощекотать глазки этому упертому идиоту. Наконец он сдался и перестроился, а я, всё ещё отвлеченный звонком, продолжал мигать.
— Могли бы так и не спешить. Я же сказал, что задержусь на работе до ночи — много дел, — устало сказал мастер, когда услышал мою жалобу на медленных водителей.
Да, я мог бы не спешить, мог бы тащиться, как все, в установленном законом скоростном режиме, но это не для меня. К тому же мне жутко хотелось скорее оказаться в постели, и я был рад, что доехал быстрее, чем мне обещал навигатор.
— Всё готово, — вручил мне фотоаппарат мастер и, не расщедрившись на любезности, протянул счёт, где были указаны все замененные детали.
— Спасибо, — бросил я искренне и, расплатившись, вышел в ночь.
Утром я был во всеоружии и бегал как ужаленный из класса в класс и из школы в школу. Та женщина, что вчера по телефону заказала фото своих первоклассников, даже не удосужилась появиться на этом самом снимке. Вместо нее в кадре засветилось помятое красное лицо завуча, от тяжелого дыхания которого запотел даже мой объектив. Но мне плевать — лишь бы платили. Я сделал несколько кадров, а вернулся сюда уже через неделю, чтобы показать варианты для распечатки.
На этот раз учительница была на месте. Она без интереса перебирала в руках фотографии, думая о чём-то своём. Понимаю её. Как по мне, так все они одинаковые. Родители взглянут на эти глянцевые бумажки со своими отпрысками лишь пару раз, затем навечно запихнут их в «драгоценные» альбомы, которые десятилетиями будут пылиться где-то на полках, пока однажды не потеряются при переезде или просто не завалятся куда-нибудь за стенку шкафа.
Внезапно я увидел, как глаза у женщины увлажнились и начали заливать слезами одну из фотографий, которая вообще не должна была попасть в эту папку.
— Эта без вспышки, я случайно ее распечатал, давайте уберу, — попытался я забрать фото, но женщина вцепилась в него мертвой хваткой.
— А можно я ее себе оставлю? Я заплачу.
Я так и не понял, куда она поставила ударение, ведь слезы так и катились по ее лицу.
— Забирайте так. Но здесь контуры не такие четкие, видите, вот, размыто вышло, — показал я ей пальцем.
— Мне сойдет, спасибо. Для распечатки выберете сами, — она закрыла своё лицо рукой и тихо зарыдала.
«Чудная какая-то», — подумал я и, оставив ей одну фотографию, забрал остальные.
***
— Добрый вечер. В прошлом году вы делали фотографию первого «Б» класса в сороковой школе. Можете завтра приехать, сделать снимок? — услышал я снова её голос через год.
Тогда я её не вспомнил. Через линзы моей камеры проходят сотни классов, детсадовских групп, спортивных секций и прочих детских коллективов.
— Да, без проблем, — ответил я и записал время.
На следующий день я уже расставлял по местам нарядных спиногрызов, словно фигурки на шахматной доске.
— Вы не могли бы сделать одно фото без вспышки? — подошла ко мне их классная руководительница перед началом съемки.
— Да ради бога, — пожал я плечами и отключил вспышку.
Через несколько дней, когда я нёс готовые фотографии для выбора, женщина встречала меня чуть ли не у входа в школу.
— Дайте скорее посмотреть, — выхватила она у меня бумажный конверт и нетерпеливо, словно голодная кошка, нашедшая пакетик с кормом, начала его разрывать, чтобы скорее добраться до содержимого. Найдя фото без вспышки, она внимательно изучила его и, прижав к груди, закрыла глаза.
— Спасибо большое, — слетело еле слышно с ее губ.
— Да… Не за что, — смущенно ответил я.
Тут-то я её и вспомнил. Женщина не казалась ненормальной, наоборот, с последней нашей встречи она стала выглядеть свежее и увереннее, но всё равно жила в ней какая-то пугающая безумная тоска.
Вот тогда мне стало очень любопытно, что же такого на этом самом снимке. Я снова распечатал его и сравнил с другими. Ничего особенного. Обычное фото. Дети как дети: маленькие, уставшие от уроков, безвкусно одетые их родителями, с кривыми зубами и полными карманами неосознанного счастья, что у них всё детство еще впереди.
Через год всё повторилось в точности, потом еще через год: снова фото без вспышки, снова слёзы учительницы и слова незаслуженной благодарности. Мне было плевать, от чего она там сходит с ума. Я знал, что в следующем году у них будет новая классная руководительница, и вся эта история с фотографией без вспышки закончится. Но я ошибался.
Странная женщина каким-то образом умудрялась каждый год договариваться с новой классухой о том, чтобы фото их класса делал именно я, а её бы непременно приглашали на это мероприятие. Она объясняла это сильной привязанностью к чудеснейшим и неповторимым детям.
Я нутром чувствовал, что это всё бред, но молчал. Каждый раз, после того как я делал заветный снимок без вспышки, эта женщина, не обмолвившись с детьми даже парой фраз, исчезала из кабинета, чтобы как можно скорее раствориться в стенах крыла начальных классов. Точно так же она забирала необходимый ей глянец и, тихо поблагодарив меня, убегала, чтобы объявиться спустя год.
Я видел, как эти дети взрослеют и меняются вместе с их учительницей. Мальчики и девочки росли, обзаводились прыщами, неправильными прикусами, новыми стильными шмотками, своими собственными выражениями лиц, с которыми им предстояло потом пройти всю дорогу жизни. А их первая учительница просто старела. Она не была больной и не пыталась вызвать жалость своим присутствием. Всё, что она хотела — фото, сделанное без вспышки.
Я больше даже не смотрел на эти снимки, не собирался понимать, в чём смысл этой странной психологической потребности, а просто распечатывал их для нее, стараясь не касаться деталей, пока однажды одна из них сама не бросилась мне в глаза.
Это случилось в тот год, когда ученики достигли отметки «десять» в школьном летоисчислении и им пришлось смешаться с другими ребятами, а затем разбиться на совершенно новые группы. До выпускного эти группы именовались «физмат», «общеобразовательный» и «спортивный» классы. В день, когда на пороге школы появился я со своим фотоаппаратом, странная женщина была сама не своя. Коллеги просили её удалиться и больше не пугать детей своим присутствием, ведь она намеревалась забрать все три фото, сделанные в разных классах. Женщина ругалась, умоляла, плакала. Она намеревалась лично проследить за тем, чтобы были сделаны дополнительные фотографии без вспышки.
После непродолжительной беседы в кабинете завуча, куда пригласили и меня, было решено, что я обязательно сделаю нужные фотографии без дополнительного контроля и передам учительнице, как только они будут готовы. Я видел, как сильно дрожали её губы, когда она с десяток раз заклинала меня не забыть о своём обещании. Я дал честное слово фотографа.
Завуч в тот день тоже показался мне каким-то чудны́м. Он не отговаривал учительницу от этой странной затеи. Наоборот, вместе с ней он умолял меня не отказывать ей, раз уж я столько лет работаю с их школой, и даже предлагал мне какие-то смешные деньги за оказание дополнительной услуги.
Я сделал это бесплатно. Когда я принёс три разных фото, чтобы передать их через завуча странной женщине, то на одном из них заметил фигуру парня, которого во время съемки не было ни в одном из классов.
Я настолько привык к этим детям, что мог бы узнать каждого из них в лицо среди сотен других подростков. Приглядевшись, я вдруг понял, что все эти годы видел этого парня исключительно на фотографиях, а вот в реальной жизни его ни разу не было. Я сам лично расставлял детей каждый раз. Внимательно осмотрев свежее фото, сделанное без вспышки, я точно мог сказать, что за той белокурой худышкой не было ничего, кроме стены, и другие фото, сделанные со вспышкой, это подтвердили.
Парень был на фотографии класса с буквой «А». На остальных фото, даже сделанных без вспышки, он отсутствовал.
— Что за чертовщина? — спросил я у завуча, озвучив свои мысли и показав фотографии. — Кто это? Ваш ученик? Он что, прятался или убегал, когда я отворачивался? Это какой-то странный прикол?
— Её сын. — Мужчина звучно проглотил комок в горле и налил себе воды из графина.
— Учительницы? Он учится в этом классе? — не отставал я, даже не глядя на резко побледневшего завуча.
Тот лишь замотал головой.
— Тогда я ничего не понимаю…
— Честно говоря, я тоже, — кивнул он. — Он умер, так и не сев за школьную парту. Девять лет назад он погиб в автокатастрофе перед самым первым сентября. Муж нашей с вами общей знакомой вёз мальчика от дедушки с бабушкой из соседнего города вечером тридцать первого августа. Было уже темно, они ехали по неосвещенной трассе, и отец мальчика потерял управление. Он рассказывал потом, что его несколько раз ослепила дальним светом машина, двигающаяся по встречной полосе. В итоге машину занесло в кювет, и она несколько раз перевернулась. Мальчик, как я уже сказал, не выжил.
Меня буквально током прошибло. Ноги стали подкашиваться, а перед глазами завьюжила метель из черных точек, какие бывают перед тем, как потеряешь сознание. Я начал слепнуть и, кое-как нащупав рукой стул, сел.
Завуч снова налил воды в стакан и предложил мне. Сделав один долгий глоток, я посмотрел на мужчину.
— Хотите сказать, что мальчик оканчивает школу на фотографиях?
— Больше всего на свете она мечтала увидеть его выпускником школы, которую сама когда-то закончила. Она хотела увидеть, как он растёт, и быть как можно ближе к нему, чтобы всегда оказать необходимую помощь, радоваться его успехам, но… Наша жизнь — как вспышка. Видимо, Вселенная таким образом сжалилась над ней или, наоборот, наказала за неведомые мне грехи, помогая видеть через ваши фотографии, какой была бы его жизнь, сложись всё иначе.
Я спросил, где произошла авария, хотя сам уже догадывался, и слова завуча не удивили меня, когда оказалось, что это было на той самой трассе, по которой я ехал в тот самый день за фотоаппаратом, разгоняя всех на своём пути дальним светом.
В тот день я сильно спешил, но доехал целым и невредимым, потому не почувствовал никаких угрызений совести или страха за остальных водителей. Зато теперь, спустя столько лет, когда я узнал о последствиях и о том, какое проклятие наложили эти безрассудные, неоправданные действия, эмоции накрыли меня с головой. Моя спешка сломала несколько жизней, а я даже не знал об этом.
Следующее первое сентября я пропустил. Не смог собраться с силами. Не смог посмотреть в глаза несчастной матери.
Долгие месяцы я провёл в тяжелых, совершенно разбитых чувствах, замаливая свой грех, не в силах даже прикоснуться к фотоаппарату. Но в тот день, когда в школе номер сорок звучал последний звонок, я собрал всю волю в кулак и вернулся, чтобы сделать то, что от меня требовалось, ведь иначе было просто нельзя. Я лично настоял на том, чтобы учительница присутствовала на выпускном фото класса, который мог бы окончить её сын.
Дети не были против, в отличие от родителей, директора и других учителей. И поэтому сегодня их выпускали две классные руководительницы, причем свою первую, по словам некоторых из родителей, они любили намного больше, чем нынешнюю.
Я сделал больше десяти фотографий без вспышки, и на всех был он — стоял рядом с матерью, одетый в серый костюм и галстук-бабочку, и обнимал её за плечи.
Щёлк.
Александр Райн
