Когда мы, мальчишки конца 70-х, возвращались в сумерках из клуба, посмотрев очередной фильм с нашим кумиром Гойко Митичем, по всему селу раздавался боевой клич краснокожих, вышедших на тропу войны против бледнолицых угнетателей. Делалось это так: округлялся рот буквой «о» и ладонь коротко шлёпала по губам, отчего оглушающий крик из десяток глоток выходил прерывистым и яростным, повергая в ужас всё живое. В селе начинали выть собаки, испуганно мычали коровы, куры встревоженно кудахтали в курятниках, а взрослые земляки прекращали свои дела и застывали в самых нелепых позах, недоумевая: что бы всё это значило?
Все летние месяцы весёлое и отчаянное индейское племя дни напролёт пропадало в прериях, которые располагались сразу за околицей. В зависимости от того, какой фильм с Гойко Митичем шёл в клубе, племя меняло название. Выбор был велик: сиу, апачи, делавары, могикане, навахо, команчи, чероки, гуроны, ирокезы… Но одно оставалось неизменным – яркий индейский наряд из перьев петуха, ожерелья из ракушек, замысловатые разводы на лице, сделанные при помощи цветных мелков и обычной грязи, тугие луки и копья с острыми наконечниками из сломанных кухонный ножей.
И лишь у меня как у вождя имелось настоящее перо из хвоста коршуна – серое с белыми подпалинами, ранее принадлежавшее грозной птице. Мы нашли его при вылазке в лес, где на высокой сосне находилось гнездо с птенцами. А вот амулет я сделал самый обычный – за неимением клыка ягуара его замещал простенький лошадиный зуб. Но тоже весьма устрашающий.
В зарослях ракиты, ивы и орешника мы облюбовали место под стоянку. Нас окружало топкое болото, и без знания тайной тропинки к нашим вигвамам ни одно враждебное племя не смогло бы подобраться. Бывало, мы и сами оступались и проваливались в трясину по пояс. Тогда бедствующий соплеменник подавал знак общеизвестным свистом, и на помощь тотчас спешило всё племя.
Одно было плохо – отсутствие женщин, по-индейски «скво». Любому пацану, мало-мальски знакомому с индейскими обычаями, известно, что управляться по хозяйству обязана жена. Не пристало суровому доблестному воину заниматься бабьими делами!
Неподалёку от нашей стоянки, на взгорье, находился деревянный мост. По левую руку от него раскинулось Чистое озеро. Путь к озеру пролегал по узкой тропинке через заливной луг с высокими густыми травами, с метёлками выше нашего роста. На другой стороне озера был глубокий мрачный омут, а неподалёку на берегу со старинных времён сохранился кирпичный остов водяной мельницы.
Говорят, в омуте водились настоящие русалки, но, сколько бы мы их ни подстерегали ночами, так ни разу и не увидели. На озере, где вода доходила всего лишь до груди, всегда было многолюдно от ребятишек. Они купались и загорали на горячем песке.
Однажды мы подкрались и захватили в плен Нюрку, которая неосторожно отошла нарвать букетик цветов. Девчонка была нашей ровесницей, шустрой до невозможности. Мы схватили её, облепили, словно муравьи куколку бабочки, и поволокли к себе на стоянку.
Вначале Нюрка брыкалась, но потом присмирела и даже поинтересовалась:
– Мальчишки, а куда это вы меня несёте?
Ей по дороге объяснили. Но привередливая девчонка ни за что не хотела становиться наложницей.
– Даже не уговаривайте, – капризничала она. – Мне и так живётся неплохо.
Мы долго её упрашивали, и в конце концов Нюрка смилостивилась. Но с одним условием: если мы принесём ей с огорода деда Пердача огромный арбуз, который она вчера там видела.
С этим дедом мы уже имели дело. Тогда мы были племенем шайеннов – жителями Великих равнин, охотниками на бизонов. А поскольку таковых в наших местах отродясь не водилось, решили устроить охоту на домашних индеек. Ведь всем известно, что индейка приходится родственницей дикой птице, некогда обитавшей в Америке в несметном количестве.
Дед Пердач, жаловавшийся всем на плохое зрение, как-то сумел нас разглядеть в тот момент, когда мы незаметно подкрадывались к самой мясистой из индеек. Наверное, обманывал, что не видит! Обнаружив шайеннов на своём дворе, старик схватил берёзовое полено и гнался за нами почти до самого моста. Там мы кое-как запутали следы и спрятались в вигваме.
Дед Пердач оказался самым настоящим ябедой – нажаловался на нас родителям. Гнев отцов и матерей был суров: «Неделю из дома ни ногой!»
Помня ту историю, мы решили с хозяином арбуза больше не связываться. Пришлось Нюрку отпустить. Но прежде взяли с неё слово, что будет держать язык за зубами о нашем тайном прибежище, иначе в другой раз украдём и поселим здесь, среди болот, на веки вечные. Девчонка честно пообещала героически молчать даже под самыми ужасными пытками.
В другой раз нам объявили войну пацаны из соседнего посёлка. Они тоже были индейцами, но из враждебного племени. Сражение между противоборствующими сторонами едва не закончилось трагедией: вражеская стрела угодила в шею нашему соплеменнику Хитрому Лису. Наконечник, изготовленный из жести консервной банки, был острый, к тому же ржавый. Отважный воин в горячке вырвал стрелу, и из ранки брызнула кровь.
Увидев окровавленную ладонь, Хитрый Лис вдруг побледнел, закатил глаза и брякнулся в обморок. Не на шутку перепугавшись, что произойдёт заражение крови, мы обмотали тонкую загорелую шею раненого товарища цветной тряпочкой. Она болталась на руке у одного из воинов для украшения. После чего сообща, галдя и толкаясь, торопливо понесли Хитрого Лиса в больницу на самодельных носилках, наскоро сварганенных из сломанных молодых берёз.
До больницы топали километра четыре. Стояла невыносимая жара, мы обливались потом, но об отдыхе никто даже не заикнулся. Раненого воина с шумом внесли в приёмный покой, опустили на пол. За столом сидел молодой хирург и что-то писал. Увидев в своём кабинете толпу разрисованных индейцев, ничуть не удивился, а только поинтересовался, каким оружием был ранен наш соплеменник. Затем бесцеремонно вытолкал нас за дверь. На улице мы расселись в самых живописных позах на пожухлой траве и стали терпеливо ждать.
Через полчаса на пороге показались хирург и Хитрый Лис с аккуратно перебинтованной шеей. Мы быстро вскочили. Хирург уважительно приложил руку к груди и, очевидно, зная индейские обычаи, торжественным голосом сказал:
– Бледнолицый брат приветствует вас, храбрые воины. Я сделал всё, что в моих силах, чтобы ваш краснокожий соплеменник смог и дальше радоваться жизни.
Хитрый Лис нетерпеливо сбежал с порога и, счастливо улыбаясь, принялся без умолку болтать, обращаясь сразу ко всем:
– Пацаны, здорово, что меня ранило стрелой! Прямо по-настоящему. Будто я взаправду индеец! Больше ни у кого такой раны нет!
Мы выросли. Санёк Хитрый Лис неожиданно для нас стал известным хирургом, а Юрок Пятнистый Ягуар – прапорщиком. Он погиб в Афгане. Костик Белый Волк дослужился до полковника, начальника районного отдела полиции. Женёк Ястребиный Коготь – крупный предприниматель. Серёга Большой Медведь – настолько виртуозный экскаваторщик, что легко открывает своим ковшом бутылочные пробки.
Все мы стали достойными людьми. Приятно, что наше небольшое и дружное индейское племя не посрамило своих предков, ушедших охотиться на бизонов в дальние прерии, откуда нет возврата. Не посрамило великих вождей, сыгранных нашим кумиром, – Чёрного Барса, Чингачгука, Зоркого Сокола, Оцеолу, Белое Перо, Твёрдую Скалу, Ульзану и других не менее отважных краснокожих.
Иногда мы встречаемся, и любой разговор неизменно заканчивается одним:
– А помнишь, как мы играли в индейцев?
В 2016 году Гойко Митич сыграл старого вождя Инчу Чуна в фильме «Виннету и Олд Шаттерхенд», который современным мальчишкам не интересен. Что ж, новые времена, новые герои. Главное, чтобы герои были достойные.
Михаил ГРИШИН
