Новый директор дал завхозу Петровичу месяц на вынос дивана. Бездушно и категорически. А Петрович не мог этого вынести. Он с диваном уже сроднился. Красил. Зашивал. Приколачивал. Помнил все его трещинки. И диван хранил выпуклости и впадины Петровича. Если кто-то приходил посидеть, Петрович потом садился на то же место — перепосидеть. И теперь вот этого почти кожаного друга, этого молчаливого бро — вывозить? Слово «свалка» ни разу не прозвучало, но, как говорят у нас в деревне, имплицитно присутствовало.
— Салли Каэсовна, может, вы попросите Сергея Михайловича оставить диван? — спрашивал меня завхоз. — Вы же почти каждый день совещаетесь с ним. Скажите, что диван вам думать помогает.
Но Петрович, при всем его уважении к моему мыслительному процессу, не учел одну маленькую деталь. Если старый директор Кристина считала меня совершенно безобидной и безопасной тетей, на которой можно не просто ехать, а скакать с препятствиями и челочка назад, то новый директор меня… как бы это сказать… У меня сложилось впечатление, что опасается. Потому что у меня же юмор. И я как сапер подрываюсь на своих шутках каждый раз, когда они из меня выскакивают автоматически. Помнится, как-то раз на совещании с директором и юристом я сказала (контекст досконально не помню, но было к месту): «Пусть лучше двенадцать судят, чем шестеро несут». Юрист согласно хрюкнул, а директор уставился на меня своими печальными очами.
— Куда несут? — уточнил с тоской.
— На кладбище, — пояснила я осторожно.
— Кого?
И мы сидим оба в дичайшем неудобняке. Я — потому что объяснять шутки более чем глупо. Он — потому что понимает, что не понимает. И сердится за это.
В общем, Петрович надеялся на меня совершенно зря. Поначалу мы сильно не сработались с директором.
Когда, казалось, дивану уже ничем не помочь, случилась в наших стенах фотосессия. Задача: на диване Петровича снять девушку, закутавшуюся в плед. А задний план в виде стеллажей дизайнер потом поменял бы на более подходящий. Было очень мило: девушка такая печальная, слегка потрепанная жизнью, плед тоже не новьё, потертый и поблекший, а диван так вообще красавчик, будто на нем семеро умерло в страшных судорогах. Фотограф дает команды:
— А теперь босую ногу немного побольше выставьте из-под пледа! Не эту, другую!
Девушка послушно сучит ногами, я стою в приоткрытой двери и наблюдаю за процессом (чтобы фотограф брал нужный ракурс, а не какой захочет), Петрович егозит поблизости — он очень любит наблюдать за съемками. И вдруг коридор оглашается воплем:
— Вот вы чем тут занимаетесь!
Оттолкнув меня, в кабинет завхоза вбежал какой-то мужик, довольно высокий, в спортивном костюме и с конкретным таким амбре перегара. Пока я пыталась удержать равновесие, по ушам резанул тройной вопль: девушка взвизгнула «Паша!» и кувыркнулась за диван, как на неудачном дубле фильмов с Джеки Чаном, фотограф крикнул «технику не трогать!», но все это перекрыл вопль Петровича «ААААА! Отверткой! Ударил! Держите! Сволочь! Убью!».
Конечно, из всех кабинетов, растянутых вдоль коридора, повыскакивали люди и бросились к нам, уверенные, что Петрович истекает кровью. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что неадекват схватил со стола Петровича отвертку и несколько раз всадил в спинку дивана, а Петрович, взвывший так, будто ему пронзили сердце, схватил за грудки нападавшего.
Оказавшись в плотном кольце миролюбивых, но физически развитых мужчин и воинственно настроенных женщин, незваный гость как-то стушевался. Он отталкивал Петровича и приговаривал: «Сначала ноги голые, а потом и титьки! Сначала ноги, потом титьки! Сука ты, Лена, шлюха и мразь! Да пусти ты меня, дед!» Лена из-за дивана пищала: «Уберите его, я его боюсь!» Сотрудники тоже добавляли хаосу перчика:
— Надо полицию вызывать!
— А кто это такой?
— Пусть полиция разбирается, у нас и так проходной двор какой-то!
Всю эту суету сейчас на быстрой перемотке пропустим. Полицию мы вызвали, и, хотя хулиган успел удрать, дали исчерпывающие объяснения и предъявили три дырки в диване и целую девушку. Оказалось, что она несколько недель назад рассталась с парнем, который никак не хотел ее отпускать. Преследовал. Буквально выслеживал. Как и все домашние наполеоны, он был убежден, что она его бросила не потому, что он мудила, а потому, что у нее куча мужиков, и она просто не может его втиснуть в свой плотный сексуальный график. Ее голые щиколотки на диване он воспринял как верх циничного разврата, а фотограф ему представился создателем домашнего порно.
Что нам оставалось? Скинулись понемножку и отвезли раненого в ремонт. Грузили осторожно, будто это вовсе не хлам, а неизвестная ученым античная статуя, случайно выгрызенная когда-то мышами на мебельном производстве.
Диван покинул нас день на двадцать восьмой или двадцать девятый от распоряжения директора. А спустя неделю в кабинет Петровича втащили новый диван. У нашего учредителя как раз шел ремонт, и старую мебель раздавали подшефным учреждениям. Белый диван «уголком», тоже с обивкой из кожзаменителя, отлично вписался в кабинет. Вот тогда я впервые увидела воочию, что такое «смешанные чувства»: завхоз был и рад — и не рад.
И я пошла к директору. Села.
— Можно я начну с аллегории? — предложила не очень уверенно.
— Нет, — вот директор был твердо уверен.
— А как бы немного издалека?
— Нет!
— Тогда давайте найдем место для старого дивана Петровича.
— Что?
— Понимаете, Сергей Михайлович, диван нельзя увольнять. Он — часть душевного комфорта сотрудников. Он всем нравится. Мало кто из людей может похвастаться тем же. А теперь у него еще и героическое прошлое. В ремонте его приведут в надлежащее санитарное состояние, и он не будет представлять биологическую, химическую и психофизиологическую опасность для окружающих.
И директор сдался.
Когда ремонт был закончен, диван, как почетный пенсионер нашей организации, получил статус вахтера и переехал в коридор перед кабинетом Петровича. Теперь на нем гнездятся некоторые посетители, потому что в коридорах поставили вертушки и трафик неадекватов резко сократился.
