В бытность мою следователем районной прокуратуры, сталкивался я с такими фактами, которые не то чтобы мистические, а какие-то необъяснимые. Например, всего по старой статье УК РФ 191-1 (насилие в отношении сотрудника милиции) я расследовал примерно 10 дел за 4 года. 8 из них в отношении жителей (уроженцев) одного и того же села. И на 8 дел две фамилии обвиняемых (объяснимо, потому что в селе их всего три, третья, почему-то ненавистью к сотрудникам не пылала). Я не знаю, с чем это связано. Может у них на праздники народная традиция — бить участкового, или же непереносимость формы, как таковой? Пусть разбираются этнографы или фольклористы (только пусть не форме приезжают).
Фабула всех дел была незатейлива, как деревянные грабли. Например, такой случай. Обвиняемый, Гена Селиванов, здоровый лоб, метра под два, косая сажень в плечах, кудрявый блондин, лицо интеллектом не обезображено. Приехал он к двоюродному брату, как водится — выпили, как бывает — не хватило.
Тогда у нас в городе (как, наверное, и везде — 1995 год), ночная торговля кучковалась в определенных местах. В нашем районе- на рынке. Там стояло полтора десятка «комков», построенных по всем правилам военной сертификации, ощетинившихся металлическими ребрами, и смотревшими вдаль крохотными амбразурами- бойницами, через которые, по Марксу перетекали деньги и товары.
Тут же дежурили лихие ППСники, которые свято верили, что статья административного кодекса: «Появление в общественном месте в нетрезвом виде», распространяется даже на тех, кто только приобрел спиртное. Поэтому они там с удовольствием профилактировали преступные умыслы на нарушение общественного порядка. Понятно, что преступный умысел, как правило, обнаруживался у обыкновенных работяг, несовершеннолетних и вообще, у тех, приставание к которым ничем ППСу не грозило.
Гена выглядел обманчиво мирно. За километр в нем виделся деревенский житель, вырвавшийся в каменные джунгли только для того, чтоб быть ограбленным ушлыми городскими аборигенами. Поэтому к нему и двоюродному брату подвалил патруль и попросил документы. Но тут доблестные защитники правопорядка здорово лажанулись. Потому как древние тотемы родного села запустили в голове у Гены архивированную дотоле программу. Гена кулаком размером с трехлитровую банку зарядил в ухо одному полицейскому (тот накрылся в полете планшетом) и крикнул брату «Беги!». Сам благородно остался стоять на месте. Вызванная ППСником подмога задерживала Гену минут 15. Он, что странно, сопротивления не оказывал. Просто не хотел ложиться на грязный асфальт, куда его очень хотели положить доблестные ППСники. С учетом габаритов Гены, положить его не удалось. Тогда они переключились на более щуплого брата, который сначала было побежал (на рефлексах), а потом вернулся.
Наутро Гена, вместе с братом и оформленным на него материалом попал в лапы правосудия (то есть ко мне). Очень я пытался понять, зачем он зарядил в ухо менту. Устанавливал, так сказать, субъективную сторону совершенного преступления в части мотивов. Гена на все вопросы отвечал неизменным: «Бухой был». Видимо, это универсальное объяснение в локации его родного села было достаточным для объяснения любой дичи. Честно, мне его было жалко. Я не стал его арестовывать, оставив под подпиской о невыезде (что потом доставило мне много неприятных минут, так как Гена начисто игнорировал повестки, мотивируя это необходимостью производства различных работ). Арестовывать его было нельзя, потому как из-под ареста у него был реальный шанс уехать на другие работы. А приход в суд с подпиской — практически гарантированный условный срок.
Гена еще потом поучаствовал в анекдоте, ставшим достоянием нашего районного суда. Судили его в июле. Время послеобеденное, жара, мухи жужжат. В зале прокурор, судья, секретарь и сам Гена на скамье подсудимых. Ах, да, забыл упомянуть особенность разговорной речи Гены: практически после каждого слова он добавлял «нах». Даже называя фамилию, имя, отчество, он представлялся так: Геннадий, нах, Алексеевич, нах, Селиванов, нах. Судья был судьей недавно, ранее трудился адвокатом. У него тоже была речевая особенность: частенько у него проскальзывало рудиментарное «б#$», рудиментарное, потому что звучало оно как «ля». В процессе, прокурор послушав Генину версию событий, обратился к судье: мол подсудимый матерится, сделайте ему замечание. Ну судья и выдал, примерно так: Слышь, ля, матерится, ля, заканчивай, ля, а то второе замечание, ля, и с процесса, ля, вылетишь, ля». Прокурор рассказывал, что под конец этого замечания, секретарь впечаталась лицом в книгу протоколов с трясущимися от смеха плечами.
Это судья потом частенько нас радовал лингвистическими изысками, может потом и расскажу.
Ну, а загадка этого села еще ждет исследования.
