Где-то за месяц до Нового года папа сказал Маше:
– А чего мы вечерами все в шашки, да в шашки? Давай уже по-взрослому, в шахматы, я тебя научу. Я мигом.
Вернувшись с доской-коробкой, он сдул с нее пыль, заговорщически потряс (внутри весело загрохотало) и скинул маленький крючок с гвоздочка. На журнальный столик высыпались желтые и черные фигурки. Одна скатилась и упрыгала под стол.
Маня живо скрылась под столешницей, где тайком понюхала и лизнула фигурку.
– Это ферзь. – назвал «беглеца» папа. – Я сейчас вернусь, только чаю налью.
– И мне. – потребовала Маня.
Эх, и давненько не было такого по-настоящему праздничного вечера тридцать первого декабря! Вместо привычной околонулевой мзги, а то и вовсе дождя, обильно лег снег, ударил настоящий мороз и на загляденье разукрасил окна. С черного прозрачного звездного неба реденько сыпали злые острые снежинки, колюче сверкали в свете фонарей, от студеного воздуха твердело в носу и манило лизнуть железное, проверить, все ли в мире еще в порядке. Загляденье!
В зал уже был внесен большой стол, отчего сделалось тесно и уютно, у окна красовалась разнаряженная в пух и прах елка. На праздничной скатерти постепенно выстраивались тарелки, салатники, вазочки. По-птичьи заглядывал и впустую поводил красным носом дед, – горячительного еще не выносили. Чертыхнувшись, уходил к себе.
А за журнальным столиком, позабыв про праздник, Маша отчаянно сражалась с папой. Над шахматной доской стелился дым, грохотали пушки, военная удача переходила из рук в руки, ядра крошили бастионы, стенали погибающие, истошно ржали кони.
В двадцать два часа тридцать четыре минуты по Москве все было кончено, – одиннадцатилетняя дочь поставила шах и мат тридцатисемилетнему отцу и старшему научному сотруднику института не из последних. Разгромила наголову и взяла казну – юбилейный рубль, что в праздничном благодушии пообещал отец, если проиграет.
В воздухе определенно чем-то запахло. Да, так пахнет утка, зажаренная в духовке до изумительной хрустящей корочки и победа, вырванная у изворотливого несгибаемого врага. Виват!
– Я выиграла… – то ли спросила, то ли констатировала несколько испуганная случившимся Маша.
– Пфф…– сказал папа, потирая выскобленный подборок и добавил. – Мм… Ээ… Пфф…
– Я выиграла! – уже твердо заявила Маша и улыбнулась с достоинством и экспрессией Моны Лизы. А внутри словно надувался воздушный шар, распирал радостью, вот-вот –и лопнешь от счастья. Но Маня деловито протянула отцу ладошку (так они традиционно заканчивали партии), тот пожал ручонку, милостиво и несколько небрежно сказал:
– Что ж, поздравляю. Молодец, так держать. Ну-с, а скоро ли уже Новый год? Сколько там на часах? А то есть охота, сил нет!..
Шумно поднялся из кресла, подошел к елке и стал бесцельно расправлять обильную мишуру, перевешивать игрушки.
Маня с теплотой и жалостью взглянула на побежденного (так молодой доктор тихо любуется своим первым одноногим пациентом, спасенным от гангрены) и, едва сдерживаясь, чтобы, улюлюкая, не пойти колесом, с достоинством принесла себя в кухню, где суетились мать и бабка и запотели окна.
Неестественно вывернув и сцепив руки за спиной (как умеют только обезьяны и эмоциональные дети), Маня, между прочим, поведала маме у плиты:
– Ма, я сейчас папу в шахматы обыграла. Шах и мат влепила! Он мне рубль обещал, если выиграю. Ну, я взяла да и выиграла, хи-хи! Слышишь?
Маня как бы принижала бешеную заинтересованность в победе, чтобы не показаться смешной. Мол, если бы не рубль, я бы и мараться не стала. А так, чего ж не выиграть-то?..
А мама в ответ:
– Поздравляю. Выиграла, и хватит на этом, а то свихнулась с этими шахматами. Завязывайте! Похудела, круги под глазами. Ой, боюсь, холодец не схватится! Не вертись под ногами.
А бабушка ухмыльнулась:
– Выиграла? Так ему и надо. Еще умного из себя корчит! Ребенку продул, ха-ха! Ну, насмешил, зятек!
Вручила внучке кочерыжку и подтолкнула из кухни. Аудиенция была закончена, не проинформированным оставался только дед.
Третьего дня врачи категорически запретили ему пить, что для убежденного бражника и его не менее последовательной печени было утопией почище «Города солнца» Кампанеллы, тем более в Новый год.
Старик проклял всю известную ему медицину от Гиппократа до телепередачи «Здоровье» в выражениях тургеневской возвышенной юной девы, угодившей мизинчиком ноженьки о дверной косяк, – немыслимо и грязно! Однако ближайшая поликлиника устояла на земной поверхности, и дед мрачно вытянулся на диване, будничен и желчен.
– Рубль? Ха! Я однажды в подкидного козу выиграл. Ваши шахматы –полная ерунда, в карты учись, в жизни пригодится. – посоветовал дед и предложил:
– А хочешь еще десять копеек срубить? Тогда дуй на кухню, незаметно от бабки возьми коньяк и бегом назад. Позарез надо, внученька.
В ответ Маша осуждающе возложила кочерыжку на дедов живот и удалилась. Что вообще происходит, никакого пиитета!..
Тут в дверь позвонили. Гости! Вот кто разделит восторг. Ввалились с мороза румяные Губановы, не дураки пожрать.
Шестиклассник здоровяк Витька Губанов презрительно скривился:
– Подумаешь, шахматы. Ты попробуй у меня в ножички выиграй. Брысь!
Сестра его Катька, ровесница Маши только фыркнула:
– Зато у меня новое платье. Глянь, какое!
А неповоротливый Губанов отец фальшиво потрепал Машу по головке и указательным пальцем с сардельки отодвинул с дороги, лежащей к столу. А мать Губанова уже вовсю трещала на кухне, хвасталась новой монгольской дубленкой. Черт, да тут все были заняты только холодцом, коньяком и собой!
А следом явилась чета Кошкиных, друзья деда с бабкой то ли еще по ирригации целины, то ли по экспансии кукурузы в Среднюю Азию или наоборот. В общем, давно дело было. У Кошкиных носы, как у дедушки. Взывать к их чувству прекрасного бессмысленно, еще тоже коньяк пошлют воровать, подумала Маша…
Несколько недель она шла к победе. Игра захватила. Сыграно было бессчетно партий, и всё поражение за поражением. Отец был силён , но девочка не сдавалась. Ночами являлась победа: счастливый проигравший папа подбрасывал Машу и горделиво потрясал ребенком с балкона перед всем двором. Внизу аплодировали жильцы, а Маша нетерпеливо дрыгала ножкой «Пусти! Пусти же!» и… летела, обмирая от восторга! Приземлялась у «Детского мира», где бесплатно забирала с полок что глянется. А порой снилось тревожное. Маша не могла сделать ход. Папа говорил, говорил не разобрать что, без остановки, – отвлекал как мог, а когда умолкал перевести дух, Маша не могла подвинуть фигуру, рука соскальзывала и соскальзывала, как во сне.
Пора было и за стол. Когда все расселись и взрослые выпили по первой, Маша сделала ещё попытку:
– Я сегодня у папы в шахматы выиграла. Он мне рубль должен. – сказала она, но за торопливым стуком ложек и вилок, шутками прибаутками её не слушали, только руки жадно мелькали и сталкивались над салатниками и вазами. Маня готова была заплакать.
Она набрала воздуху и уже громче:
– Я сегодня у папы в шахматы выиграла и…
– Да выиграла, выиграла... – благодушно оборвал папа, поднявшийся разлить по второй. – Просто я поддался. Праздник, как-никак. – усмехнувшись, пояснил он присутствующим, кто-то хохотнул…
Даа-с, старшие научные сотрудники порой за миг делаются главными в научных кругах преисподней (неслышимым предсмертным свиным визгом грянули тамошние литавры, раздались славящие папу аплодисменты рогатых козлоногих специалистов)…
Маня сидела на углу стола, ближе к елке, чтобы сподручно срывать конфеты. Потрясенная вероломством отца, общим пренебрежением, она задохнулась, глаза и ручки её судорожно задвигались, несомненно ища, чем всю циничную компанию за столом разом отправить к праотцам. Не найдя достойного орудия, она зажмурилась, тоненько заверещала: «Аа!», кинулась на елку и повалила: «Вот вам, гады!».
Ёлка упала, верхушка пришлась на старый обогреватель с открытой раскаленной спиралью. Загорелась мишура, снег из ваты, занялась хвоя.
Бабушка сидела против Маши, ближе всех к очагу возгорания. Она схватила из-под носа дедушки кружку компота и плеснула на ёлку . В огонь словно вдохнули жизнь кузнечными мехами: пламя благодарно взметнулось и затрещало. Перекинулось на синтетическую тюль и ближайшую штору.
– Это не я! Это какая-то неизвестная науке реакция! – в ужасе возопила бабушка (в прошлом учитель химии), по-детски трогательно открещиваясь от соучастия в поджоге.
А прозевавший компот дедушка готов был пристроить старую пироманку в огонь, – такое у него сделалось зверское лицо. В кружке-то был «нектар» из воровски отлитой водки, каких-то остатков самогона, всё закрашено аптечной перцовой настойкой до цвета компота из сухофруктов и мистифицировано фруктами из кастрюли с подлинным компотом.
Запахло настоящим пожаром. Стало не до праздника.
– Без паники, товарищи! Спасайте детей! – громко призвал отец Губанов и первым подал благородный пример – прихватил по числу отпрысков бутылку водки, коньяка, и в дверь!
Не растерлась и мать семейства.
– Моя дубленка! – воскликнула она в ужасе за обновку и кинулась на выход. А Катька схватилась за расшитую узорами грудь, в округлившихся глазах девочки бился первородный ужас: «Мое новое платье вот-вот сгорит! Господи, как я без него? Нет, только не это!». Катька кинулась следом.
Рабы вещей, мать и дочь уходили намётом наперегонки. А Витек Губанов сгреб с блюда нарезку дефицитной копчёной колбасы, сунул в карман штанов и, по заветам отца, абсолютно без паники отправился спасать себя, по пути захватив коробку конфет «Родные просторы» и несколько мандаринов, придирчиво выбрав покрупнее.
Удивительного пацана с самообладанием Юлия Цезаря и Муция Сцеволы вместе взятых обогнали страшно недовольные столь быстро завершимшимся банкетом Кошкины. Они уносили ноги, так как водку и коньяк уже унесли, а слабенькое винцо и шампанское оскорбительно для профессионалов ирригации страждущей души и тела…
Все происходило молниеносно, потому в дверях образовалась пробка, которую вышиб папа с потрясенной содеянным, молчаливой, немигающей Машей наперевес.
А ничего не подозревающая мама как раз возвращалась из кухни с блюдом настоявшейся в холодильнике селедки под шубой (килограмма три, навскидку), когда ее опрокинула оголтелая толпа.
Худенькая мамуля повалилась на пол, только тапочки вскинулись. Сыто чавкнув, блюдо накрыло её ещё гостеприимно улыбающееся лицо.
Потрясенная, ослепленная хозяйка дома тут же села, медленно роняя на грудь пласты салата, отплевалась и заорала прорезавшимся басом: –Вы что, озверели?!
Из зала, насвистывая и поигрывая мандаринами, показался Витек.
– Мм… – одобрительно заметил мальчуган в адрес незнакомки на полу, размазывающей по лицу салат, и невозмутимо проследовал в прихожую, где панически эвакуировались малодушные трусливые гости, хватая без разбору своё , чужое.
А разъяренная мама вскочила, горстями отбросила из глазниц кушанье, и с видом: «Какого черта происходит?! Ну, я вам!..» подалась в комнату, откуда…
Оттуда с загадочными криками: «Неизвестная науке реакция! Я ни при чём !», – вылетела бабушка и уперлась в маму. Не узнала. Подскочила, что молодой петух, и завизжала:
– Аа! Деда мороза не заказывали! Изыди, нечистый! – и, завывая от ужаса, ускакала.
«Сошла с ума! Этого ещё не хватало!» – обомлела мама. А просто она не видала себя в зеркале. Кого сентиментальней, хватила бы кандрашка при одном взгляде на её «новый образ»…
Наконец, она вошла в комнату, где дед методично составил со стола бутылки, взялся за край скатерти и что силы дернул. Полетели в небытие гэдээровский фарфор, чешский хрусталь.
Мама схватилась за сердце, а дорогая плотная скатерть широким жестом отправилась на горящую елку. Дед взял шампанское, пробку долой, заткнул пальцем горлышко, растряс бутылку и мощной пенной струёй дал по шторам. Шипя, расходившееся было пламя умирало. А дед еще потряс и опять. Это было эффектно!
Второй бутылкой он добил возгорание.
С криками: – Посторонись! – ворвался папа с поломойным и мусорным ведрами и окатил елку водой.
Тревожно кудахтая, влетела бабка с двумя откупоренными бутылками пива:
– Пеной надо! Пеной! Это известная реакция! – кричит.
Но всё было кончено, и дед отобрал у неё пиво:
– Дай сюда, реакция! – и жадно приложился к бутылке. Заходил, защелкал морщинистый кадык умелого, бесстрашного огнеборца.
Меж тем в телевизоре отбивали последние секунды старого года куранты. С двенадцатым ударом дед допил пиво и мрачно сказал:
– С Новым годом, чокнутая семейка! Давненько я так не веселился. С фронта…
А папа воскликнул:
– Маша! Где моя Маша?!
– Я тут...
Папа присел, взял Машу за опущенные плечики и горячо повинился:
– Маша, прости меня, дурака эдакого! Ты честно выиграла у меня. Прости, дорогая!
У Мани сморщился, задрожал подбородочек и она говорит:
– Это ты меня прости, папочка! Я украла у тебя туру, пешку и поменяла местами фигуры, чтобы выиграть...
– Ты бы всё равно победила, доча! – воскликнул папа, и они крепко обнялись, не разнять. Высокие секунды духа!
– Оо, я сейчас заплачу… – простонала бабушка. – Но сначала, – что было в кружке?..
А мама окончательно отерла салат с лица и говорит:
– Главное, все целы! А ещё неплохо, что в салате верхним слоем майонез, сейчас в моде маски из него. Завтра меня будет не узнать…
– Мм, маски? Любопытно. – заинтересовалась бабушка, не узнавшая родную дочь пару минут тому.
А разгоряченный дедушка заявил, что он герой, всех спас и заслужил, чтобы ему поднесли чего согревающего и укрепляющего, потому что он стар для подобных романтических приключений, нужно унять стресс. Но ничего достойного подвига не осталось, а идти по соседям просить водку стыдно.
– Только в виде исключения! – убегая, сказала бабушка и вернулась со стаканчиком темной жидкости. Коньяк, - решил дед и осушил посуду залпом. С последней каплей у него поперли из орбит глаза, он покраснел, на лбу выступила испарина, хрипит:
– Что это?!
– Таракановка. Водка на перце и тараканах. Хорошо для радикулита, роста волос и вообще. Чем богаты, тем и… – развела руками бабушка.
Не известно насчет радикулита и вообще, а остатки волос у дедушки так и зашевелились, так и зашевелились! Он ринулся на бабушку, едва удержали, а та обиженно говорит:
– Это мне вместо спасибо. Что ж, достойная реакция...
А дедушка задушевно ей орёт , что еще одно слово «реакция», да хоть «гравитация», «эрекция» или что созвучное, то он за себя не ручается и будут трупы. Так к бабушке намертво приклеилось в дому прозвище «реакция», а дедушка надолго завязал. А назавтра папа с Машей как ни в чем не бывало сели за шахматы, прихлебывали чай с подушечками, подтрунивали друг над другом.
А этот необычный новый год стал самым незабываемым, а со временем самым любимым у семьи, обрастал легендами и преданиями, как и свойственно нормальным людям с юмором…
А. Болдырев.
