В голодные 90-е батя работал в плодосовхозе. В теплые периоды этих самых плодов дома было просто тьма. Совхоз до приватизации не функционировал, а просто существовал, весь персонал состоял из председателя, агронома и главного механика, моего бати. Ессно, сотни гектаров садов росли как та самая трава у дома, и все трое сотрудников, выставив предварительно злющих собак для охраны, вовсю переправляли пониженную, в связи с небрежительным отношением урожайность, не в закрома Родины (которая от совхоза ничего и не требовала, к слову), а в ящики, а потом по своим домам и домам своих родственников.
Было ОЧЕНЬ. МНОГО. ЧЕРЕШНИ. Вся прихожая была заставлена ящиками. Черешню я любил. И сейчас люблю. Очень. Но тогда, на фоне постоянной скудности продуктовой корзины, черешневое время представлялось прям не иначе как раем. Но был нюанс.
Можно было есть только ту черешню, что уже была в процессе порчи. А хорошую — никак нельзя. Иначе плохая бы испортилась окончательно и её пришлось бы выбрасывать, что конечно было недопустимо. Поэтому черешни я всегда ел от пуза, но вся она была подгнившая, пожухлая и какая-то стремная.
Теперь, когда мне доводится столкнуться с синдромом отложенной жизни, я вспоминаю эти миски с подпорченной черешни, и мгновенно прекращаю заниматься херней.
Даёшь вкусную свежую черешню, господа! А испорченную мы к х*ям выбросим.
