В советскую эпоху сложно было быть интровертом. От людей на деревне не спрятаться, да и в городе покоя не дадут, позвонят в шесть утра в дверь и как дела спросят. И доложат кто забухал и выговор на заводе получил, и кто-кого нынче естествует по любви или без оной.
С одной стороны, такая массовая социализация была большим плюсом. Во дворах скучковавшихся хрущёвок всех соседей знали чуть ли наперечёт. Летом дети загонялись по домам не раньше одиннадцати и бегали под негласным присмотром всей «коммуны». Опять же не стеснялись обратиться друг к другу за помощью. Да и гнильцы было в людях поменьше, а языки длинные, так это от недостатка развлечений.
С другой – фигушки бы я сейчас в таком сообществе выжил, удавился бы. Мне, когда в двери звоня́т, а зво́нят, я убить готов. Потому что ни с чем хорошим сейчас люди к чужой двери не подходят. В лучшем случае газовщики плиту проверить или из ЖКХ в унитаз заглянуть – не течет ли?
В худшем – у соседки тёти Любы весеннее обострение, и она весь подъезд на субботник сплотить желает в восемь утра в воскресение. И ты привычно посылаешь её в Перу, обесточиваешь звонок и идёшь спать. Такое впечатление что в каждом доме с советских времен осталась в наследие такая тётя Люба. Больше, кстати, ни одного из соседей нынешних по имени не знаю, все адекватные. Но с «тётями Любами» приходится знакомиться вопреки желанию. Деваться некуда.
По детству мы часто переезжали из города в город. Поэтому у меня было много самых разных соседей. Помню в Мысках над нами жил одинокий меломан, который по пятницам и субботам бухал и до часу или двух ночи слушал Пугачёву с Леонтьевым. Мы его не любили, но что интересно, ментов на него за нарушение спокойствия так никто ни разу и не вызывал.
За стеной жила семейная пара врачей. Очень интеллигентных, но бездетных. Точнее, когда мы въехали у них, уже был приёмный сын. Взяли из детского дома, хорошо воспитывали, а он всё равно в тюрьму сел. Гены взяли своё.
Уже в Ачинске за стеной жил Петрович с женой и сыном. Когда мы только въехали и надо было разгружать вещи меня чтоб не мешался под ногами определили к соседям смотреть телевизор. Как сейчас помню, «Королевство кривых зеркал» показывали. Петрович ушел в гараж и оставил меня с сыном. Дебил в классе восьмом учился, а мне было шесть. Так этот придурок меня стал ножом пугать для развлечения. Так что сказка мне не понравилась. Взял мальчик как кухне здоровый мясорез, выглядывал из-за косяка, махал им и говорил, что сейчас готовить меня будет. Чувствовал я себя крайне дискомфортно...
Когда меня забрали домой, я отмалчиваться не стал. Отхватил от отца дегенерат знатно, слышно было на весь дом. Справедливость восторжествовала. Но осадок остался.
Ещё помню соседку из квартиры напротив в Мысках. Там жила красивая Маша. На четыре года меня старше. Лет десять ей было. Нравилась мне. Когда на Мрассу купаться ходили Маша давала заглянуть себе под юбку. Валяешься, загораешь после купания, а она платье наденет, из-под платья хитро, как только девки умеют купальник снимет мокрый, подойдет как бы невзначай со стороны головы, ноги расставит и пилотку сушит. А ты лежишь, делаешь вид что на солнце щуришься и ждёшь, когда ветер подует…
В последствии оказалось, что Маша, кроме склонности к лёгкому эксбиционизму ещё и воровата. На Новый год зачастила в гости. Придёт, посидит, уйдет, вернётся, мельтешит туда-сюда подозрительно. Ну я провожать в коридор её попёрся. Там то у неё из исподнего ножницы и выпали. Она по-тихому ёлочные игрушки подрезала самые красивые и под платье прятала. При этом соображала, чего тиснуть ценного, на спонтанную клептоманию не спишешь. Самый раритет выбирала, что ещё от прабабки достался, считай антиквариат. Слишком большие шары в труселя запихала, они и подвели…
Всякие были соседи. И со странностями, и без, но в основном хорошие люди. Помню как-то пришла одна соседка, забыла ключи на работе, а дома никого. Вспомнила что у нас замки одинаковые, попросила ключ. Оказалось, что с производством замков тогда особо не заморачивались, ключ подошёл. А вот её ключ к нашему замку не подходил. Но никто замки менять не стал. Потом если кто из их семьи ключи посеет или забудет, чтобы домой попасть просто у нас ключи у нас брали.
Больше всего мне запомнились соседи со второго этажа. Деда Коля и баба Шура. Муж и жена, оба фронтовики. Баба Шура до победы отслужила санитаркой, сначала полевой, а потом после ранения в госпитале. Деда Коля закончил свою войну пораньше, в 44-м, когда ногу оторвало. Оба пенсионеры, деда Коля сапожничал ещё. Может и не всем ветеранам и инвалидам доставалось за заслуги, но государство о них заботилось явно лучше. К какой-то из годовщин ко дню Победы деду Коле подарили запорожец с ручной коробкой. Там всего одна педаль сцепления, как раз под оставшуюся ногу.
С войны у деда Коли осталась потрясающая чуйка на всякого рода неприятности. Однажды, когда ещё не было запорожца, собрались они всей семьёй включая внуков и детей на дачу картошку копать. Подъехал автобус, а дед как заупрямится. Не поеду и всё. И бабку не пустил. Остались ждать следующего. А тот автобус в аварию попал. Хорошо, что все выжили.
Про войну деда Коля не рассказывал ничего, как бы мы не расспрашивали. Я с его внуком Витькой дружил, пока мы не уехали. А ещё деда Коля иногда выпивал. Не часто, по праздникам. Но крепко. И начинал гонять костылём бабу Шуру со всякой ревностью по квартире, а потом по подъезду. И ругаться что мол пока он на фронте воевал, она в госпиталях вертихвостила и наверняка ему изменяла. Ну это если переводить на цензурный. В основном восклицания деда Коли состояли из выражений, означающих обращения к женщинам падшим и недостойным.
Именно от деда Коли я узнал слова прошмандовка, лярва и курва. Участвовал и веселился в спектакле весь подъезд, а баба Шура пряталась у кого-нибудь из соседей. Потом деда Коля ложился спать, успокаивался и они снова жили душа в душу.
А к чему я это всё вспоминаю да рассказываю? Да просто так. Хотя до сих пор мучаюсь вопросом существует ли настоящая любовь? Уверен, что да. Вот только очень недолго, как росчерк падучей звезды на небе или вовсе какая-нибудь нейтрино. Все знают, что она есть, но никто не видел. А может это я её в детстве и наблюдал у бабы Шуры и деда Коли. Им уже седьмой десяток к тому времени шёл, а такие страсти…
© Петроff (Oldloki)
