В моей юности подросткам можно было огрести везде: во дворах и подъездах от взрослых, рядом с клубами, в парках и на всяких скамейках от ровесников. Вечерами градус агрессии окружающих резко повышался. Так мы догадались и лет с 13-14 тусили на старом кладбище, которое находилось в черте города, но как бы и за городом. Очень удобно: церковь тогда еще работала только по определенным дням, туалет-сортир на территории кладбища уже поставили, бомжей еще не было, и вечерами там не было никого. Захоронения на старом кладбище уже давно запретили, утром и днем люди навещали могилы, но к вечеру там уже никого не было.
Годам к 15-16 уже определили козырные места: летом там, где продувается ветерком, зимой в самой заросшей части кладбища у какой-то разрушенной стены, которая вместе с деревьями и кустами покрывалась снегом и образовывала пещеру, в дождливые дни — под каким-то строением советских времен, где было мрачно, зато сухо.
Хорошее место, всегда есть и где сесть, и куда поставить лимонад или пиво, и посмотреть интересные надгробия, если скучно.
И вот как-то сидели, время к полуночи, начало лета, слышим, по кладбищу кто-то ходит. А тогда уже начали появляться и в нашем городе бомжи, и мы их гоняли иногда с кладбища. Даже однажды звонили в милицию, рассказали, что два бомжа на кладбище жгут костер. Пошли смотреть, кто там. Там мужик лет 40 и с ним два парня чуть постарше нас, ходят, разглядывают надгробия.
Ну нас было больше, чем их, вышли перед ними, спрашиваем: «Чего вы делаете ночью на кладбище?». Мужик и один из парней встали в ступоре, второй парень: «Прабабушке хотим поставить памятник, так батя ее могилу найти не может, а завтра надо показывать установщикам место. Вот сейчас идем к родственникам, зашли поискать». Мы: «Как фамилия прабабушки?». Он: «Феоктистова». Мы: «Марья Аристарховна, что ли? О, пойдемте покажем, мы знаем Марью Аристарховну».
Мы все знали Марью Аристарховну, потому что по всему кладбищу были поставлены вперемешку советские жестяные памятники со старинными железными крестами, среди них немного из мраморной крошки. А рядом с Марьей Аристарховной был уголок, где стояли прикольные деревянные огромные кресты с крышей сверху, совсем рядом друг с другом, и на их основе мы первые годы делали домушку, наваливая на крыши крестов лапник. Из этой домушки было видно жестяной памятник, на котором масляной краской было написано «Феоктистова Марья Аристарховна», каждое слово по одной стороне крупно.
Отвели их туда, показали: вот ваша прабабушка. Парень стоит с нами, смотрит, мужик подошел и таращится молча. Мы им еще рассказали, что в город выходить ближе вон по той тропинке, дальше по мосткам и на тротуар. Собрались уходить, мужик сдавленно: «А вы куда?». А мы ходили другим выходом, чтобы прихожане церкви не заметили, говорим: «У нас там другой выход». Мужик опять сдавленно: «Так вы не отсюда?». Я, думая, что он про город спрашивает: «Мы все местные, прогуляться вышли, белые ночи же».
Пошли, отошли немного от них, оглядываемся — парни оглядывают место, мужик смотрит нам вслед, крестится и губами перебирает. Ушли оттуда, через несколько дней только дошло, что мужика мы, похоже, немного испугали.
