«Сука блядь ненавижу тебя как же ты достал своим сраным самолюбованием урод несчастный ты блядь только и думаешь что о себе и о себе, онанист проклятый, ты бы блядь сожрал все на свете и не подавился, да только у тебя живот маленький, ха-ха, понял, ты блядь просто не вместишь в себя все что хочешь захапать, урод блядь бездарный, чурка блядь тупорылая, вот здорово ты удивишься когда кто-то выключит свет в твоей ебаной голове и ты перестанешь быть а это всего лишь кто-то двинет тебя битой по башке сзади когда ты зайдешь в очередную подворотню отлить после очередного своего пива алкоголик сраный, да перестань ты уже пиздеть всем какой ты блядь писатель великий тем более что ни хуя ты не писатель ни хуя ты не великий просто блядь тварь ебаная ненавижу тебя думаешь пару книжек вышло где-то в этой России сраной так ты уже король да я ебал и тебя и эту блядь москву настоящее признание оно на Западе, вот что значит признание, думаешь блядь дал интервью сраное сраному молдавскому журналу для педерастов и решил что ты блядь на коне да я ебал тебя этот журнал и коня твоего если он только у тебя есть послушай перестань писать всякую хуйню перестань любоваться собой просто заткнись и уезжай из страны пожалей себя и свою семью блядь ты урод привет тебе тварь ха-ха».
Я перечитал еще раз, отметил пару ошибок - про себя, - и положил письмо в папку. Это было уже четвертое. Первые три были более нежными, что ли. Ха-ха. Пора звонить в полицию. Или подождать? Идея со звонком, конечно, пугала. Скажут, мол, чувак, который пишет крутые матерные рассказы, перессал какого-то онаниста, рассылающего анонимные блядь послания, и сразу побежал жаловаться мамочке. Ну, то есть полиции. С другой стороны, я нервничал. Кто их знает, этих психов. Может, уже завтра кто-нибудь выстрелит в спину с криком «я это ты, а ты это блядь я». Вот вам и песня группы «А-Студио». Интересно, у них, ну, у этих казахов сраных, есть свои маньяки? У меня есть. Я встал, подошел к окну, а потом нехотя вернулся к рабочему столу. Мне не хотелось признаваться себе в этом, но отошел я, втайне опасаясь какой-нибудь неведомой мне хуйни. Мало ли, стрельнут в окно. А может, это все нервы? Идея с журналом, конечно, была не очень удачной.
А было все так.
Мне позвонили из мужского журнала. Глянцевого мужского журнала, как сказала со значением его редакторша, симпатичная, как оказалось, молдаванка лет сорока. Они прослышали о том, что кто-то в Молдавии пишет книги. Я и до этого получал анонимные письма, но там обычно была всякая хуйня про то, что я, де, приснился отправителю плачущим кровавыми слезами. Я относил это на счет своих бывших подружек, среди которых и правда была парочка ебнутых на всю голову. Но после публикации в этом сраном молдавском глянце, который даже разверстать правильно не умеют, все маньяки этого города словно ополоумели. Я получил одиннадцать писем, все написанные разным почерком. Все они блядь хотели сжечь меня, как Жанну Дарк. За что они меня ополчились, хуй знает. В этом журнале только и всего-то вышло, что парочка моих фотографий, да несколько пожеванных молью откровений, которые они пытались выдать за взрыв на культурном блядь горизонте нашей страны. Это довольно забавно, учитывая, что никакого блядь культурного горизонта в Молдавии не было. Вернее, он есть и это я.
Как вы понимаете, фразы такого рода в интервью и попали. Ну, и кого-то это ужасно разозлило. Интервью, которое я дал, пытались вести двое — опытная, как я понял, журналистка лет сорока пяти, и ее молодой друг лет двадцати, которого, без сомнения, она мечтала выебать. Дама пыталась сбить меня с панталыку всеми этими якобы провокационными вопросами про то, что, если я блядь такой великий, то почему мои книги не продаются в Молдавии, почему я такой наглый, и тому подобной хуйней. Конечно, ничего у нее не получилось, и из публикации это было совершенно очевидно.
Ну, а уже после нее пошли письма.
ххх
Следующее письмо я получил, когда одну из моих книг издали, за каким-то хером, в Польше. Какой-то злоебучий поляк, помешанный на всех этих блядских интеграционных с Европой темах, решил во что бы то ни стало, издать мою книжку о гастарбайтерах. Ну, он уперся рогом и у него получилось. О кей. Господи, Боже ты мой, да это же Польша, Польша сраная. Но письмо пришло.
«Сука блядь ты радуешься как я понимаю да ты блядь великий на хуй вышла твоя книжка на этом сраном Западе и ты блядь возомнил себя неебаться гением, хотя все твои книжки, они бездарны, они неумелы, они блядь написаны без стиля, без меры, без вкуса, это просто похабщина ебанная, за такое нужно сжигать на площадях, блядь, вот из-за таких пидаров как ты мне и приходится писать, мне может и не хочется но блядь приходится, просто потому что обидно за блядь нашу молдавскую культуру за наш блядь молдавский народ за нашу блядь страну, которую похабит на весь свет долбоеб типа тебя еще раз блядь говорю тебе сука пожалей семью я тебе блядь всерьез говорю ты допиздишься урод ты блядь пиздишь им всем что ты единственный писатель Молдавии что блядь писателей до тебя не было в этой стране да ты охуел здесь как миниум гениев десять и один из них я а ты чмо чмо чмоч чмо чмо чмо чмо я ссу тебе в рот я ссу тебе в рот я ссу тебе в рот я ссу тебе в рот я ссу...».
Я, честно говоря, ни хуя не понял. Слегка кружилась голова. Господи. Боже мой. Да какой это Запад, это же блядь Польша. Да и потом, это письмо несколько противоречило предыдущим. Блядь. Я набрал номер знакомого в комиссариате полици. Рассказал о своей проблеме. Даже зачитал несколько писем.
− Блядь, смешно! - посмеялся легавый. - Ну, и что ты собираешься с этим делать?
− Блядь, я думал это ТЫ собираешься с этим что-то делать, - сказал я. - Я блядь нервничаю. А вдруг этот маньяк ебаный меня пристрелить вздумает?
− Ну, - сказал мент, - тогда мы похороним тебя с почестями.
Я дождался, пока он проржется, и повторил свой вопрос относительно того, что же мне делать.
− Да хуй его знает, - сказал мент.
− Блядь, - я был шокирован, - и это говорит мне Полицейский.
− Чувак, - сказал Полицейский, - ты же не заявление написал, ты обратился как знакомый.
− О кей, - сказал я, - я напишу заявление.
− Ну и прибавишь нам бумажной работы, а долбоеба этого как никто не искал, так и не будет искать, - сказал мент.
− Так что же мне делать? - спросил я.
− Ну, - сказал он, - обратись к бандитам.
− Еб твою мать, - сказал я. - Страж закона.
− Или умасли его! - сказал мент.
− Кого блядь? - спросил я. - Закон?
− Да психа этого! - сказал мент. - Ну, который всю эту хуйню пишет.
− Каким образом?! - спросил я. - Мне что блядь, перестать писать книги?Застрелиться, на хуй? Совершенно ведь очевидно, что ебаната этого раздражает сам факт моего блядь существования.
− Ну, да, - задумчиво сказал мент.
− Даже если я в ассенизаторы подамся, - горячился я, - он один хуй будет меня ненавидеть. Кстати, если уж в ассенизаторы. Может, мне в говне утопиться, а?
− Нет, надо тоньше, - задумчиво сказал мент, - попробуй передать ему сигнал в СМИ.
− Это как? - спросил я.
− Ну, как в дипломатии этой ебанной. - объяснил он. - Когда какой-то хуй из МИДа России говорит в интервью, что ему ужасно нравятся белые антарктические куропатки, а в МИДе Канады сразу понимают, что это блядь тонкий намек на то, что Россия ничего не имеет против раздела Антарктиды по блядь какому-нибудь ебанному меридиану.
− Господи, какой же ты тупой, - сказал я. - Антарктида это на Южном полюсе, а они делят Арктику, которая блядь на Северном.
− Да какая на хуй разница? - спросил он. - Ты понял, что я имею в виду.
− Я понял, что ты имеешь в виду, - сказал я.
Я понял, что он имеет в виду.
ххх
Следующее интервью у меня взяли, когда был день писателя, и молдавские редактора погнали своих ебанных стажеров в поля, искать писателей. Все мои безуспешные попытки объяснить им, что я не писатель, а pr-менеджер, который в свободное от работы время пишет книги, не увенчались успехом. Стажеры глядели на меня жалобными глазами и я таял. Ну, не в Союз же писателей их, в самом деле, отправлять. Там симпатичную девку и изнасиловать могут, они же блядь пьяны все время, у них кабинеты изнутри запираются, да и книг они никогда не писали. И потом, я вспомнил идею насчет дипломатических сигналов.
− Я блядь вовсе не считаю себя великим писателем, - врал я, и глядел внимательно на то, что они там блядь записывали, - записали?
− Нет, «блядь» не записывай, ты что, блядь, всерьез считаешь протащить это в печать? - говорил я.
− Я никому не нужен, понимаете блядь, - объяснял я,
− Никому в этой Молдавии сраной. И это хорошо.
− И она мне блядь не нужна. Я просто тусую здесь, зарабатываю на хлеб блядь, пописываю иногда книжки, и еще реже их блядь продают. Я блядь вовсе не успешный писатель.
− Я не знаменитый писатель.
− Я не покорил блядь Запад.
− Восток я тем более не покорил.
− Сейчас каждый может книжку издать, чуваки, каждый, - говорил я.
− Так что все окей, парни, - говорил я.
− Каждый следит за собой и живет своей жизнью.
− Нет блядь, у меня нет своих маньяков, - врал я, - в конце концов, я ж блядь фигура не тех масштабов, парни, да я кто, я блядь не небожитель какой, не Зевс ебаный, и даже не Геракл, я просто сатир блядь, полукозел-получеловек которому позволено дрочить у подножья Олимпа, и на этом все его соприкосновение с Олимпом заканчивается, просто так уж получилось что мне нравится там дрочить, вот и все, парни.
Ровно через день пришло письмо.
«ах ты ебанат хуев тварь голимая ты сука блядь высокомерен да? ты решил что нас, нашего блядь читательского рынка, нашей Молдовы, недостаточно для такой большой пизды как ты? типа здесь дыра ебаная а ты блядь сука великий Фазиль блядь Искандер осчастлививший туземцев своим появлением? кстати ты не охуел сравнивать себя с Искандером? да ты хуйня против Искандера! более того! ты хуйня против самой хуевой хуйни! сдохни сдохни сдохни тварь ебучая. ты решил что ты неебаться писатель андерграунда, ты блядь Буковски, так вот, иди на хуй, андерграунд это люди которые живут, ничего не требуя от этого ебучего Рынка, на котором ты так задрочен, сука ты ебанная, ты не Селин и не Бодлер, кстати, чмо, да ты охуел сравнивать себя с Бодером или Селином, да ебал я ебал я ебал я...»
Блядь. Я купил газовый балончик, и по пьяни распылил его в подъезде на пьяного же соседа. Вместе мы чуть не сдохли. На следующем интервью, приуроченном к выходу какого-то моего старого рассказа в Москве, в каком-то литературном журнале, я говорил:
− Ребята, да я блядь обожаю просто Молдавию эту сраную, я без ума от нее!
− Я блядь не андерграунд какой! Я блядь просто чувак, который иногда пишет треш, чтобы его купили.
− Развлекуха, парни! Вот чем я блядь занимаюсь. Я развлекаю себя, и иногда это кому-то нравится настолько, что это покупают. Да и то блядь почти никогда не покупают.
− Я блядь представитель масовой культуры.
− Я блядь пластмассовый Иисус, которого молдаване вешают над холодильниками в кухнях, я блядь попугай из глины, я блядь слоник на телевизоре, я блядь само мещанство.
В ответ я получил письмо, в котором мне популярно объяснялось что я «ебаный мещанин который задрочен на своей ебучей продажности, да, блядь, сука, такие как ты и превратили Литературу и искусство в выженное поле блядь ебучие продацвы подделок сдохни сдохни сдохни самовлюбленный ебучий свин, ты бляжь жирная тварь я ебал ебал ебал...».
Я купил пистолет, стал возвращаться к двери, чтобы проверить ее еще раз, купил жене электрошокер, взвесился, и решил худеть. За месяц 15 килограммов сбросил. И даже отказал двум молдавским газетам в интервью. Было тихо. Я вздохнул было с облегчением, но тут письмо пришло.
«гандон штопанный решил красавчиком заделаться да, видел тебя на улице, думаешь сука ебанная ты блядь похудел на 100 кг и весишь теперь всего 100 и можешь считать себя блядь секс-символом ебучей литературы, кстати, да ты охуел считать себя секс-символом литературы я ебал тебя в рот и в уши понял ты да, думаешь сука блядь имидж затворника поиметь имидж молчальника да, заткнул свое хайло чтобы стать как Селлинджер да, кстати ты чмо, как ты себе позволяешь сравнивать себя с Селлинджером да ты блядь гнида».
Я пожал плечами. Я никогда не сравнивал себя с Селлинджером. Старик Селлинджер - просто говно против меня.
− Мне не нравится ситуация блядь с русскоязычным меньшинством в Молдавии, - сказал я, когда мне позвонили газетчики, чтобы набрать какое-то количество строк по этому поводу.
«ту нас тут никаких проблем нет, ты блядь сука пидор считаешь что русский человек в Молдове пидарас только если ему живется здесь легко? какой же ты вафел чмо блядь на хуй»- написал он (она?) мне
− Все заебись ребята с нацменьшинствами тут, все заебись, - сказал я следующей газете.
«что блядь, педрила, замалчиваешь на хуй проблему? какой же ты писатель после этого, а, какой же ты голос народа и кстати ты ебанулся тварь считатеь себя голосом народу на хуй я ебал блядь» - написал он (она?).
Я понял, что у нас — пат. Но с письмами пора было что-то делать. Я набрал мента. Объяснил ему ситуацию еще раз.
− Ты пойми, - серьезно сказал он, - в нашем городке психов нет.
− Ты блядь что имеешь в виду? - спросил я, уже зная, что он имеет в виду.
− Ну, может ты и правда многих бесишь, - сказал он уклончиво.
− Пиздец, - сказал я. - И ты считаешь, что это повод блядь устраивать мне моральный Освенцим, в моей блядь жизни?
− Попробуй поговорить с бандитами, - снова посоветовал он. - Потом позвони мне, и скажи, что вы его нашли. Три дня после этого мы не будем принимать заявления на пропажу тела, ха-ха. Это все, что я могу для тебя сделать.
Я был ему благодарен. Он и правда не мог сделать больше. Но и этого было достаточно. Я набрал своего двоюродного брата-бандита.
− А блядь писатель! - сказал он. - Сто лет сто зим.
− Тут такая проблема... - сказал я.
− Слушай, - сказал он, - ты заебал, кстати!
− В смысле, - сказал я.
− Я наконец-то прочел эту книжку, ну, блядь, которая про меня написана, - сказал он. - Что за хуйня?!
− В смысле написана про тебя? - тоскливо спросил я. - Ты имеешь в виду книгу, где про тебя пять строк?
− Там написано «брат позвонил и сказал что его в Испанию не пустили, потому что он там в прошлый раз кого-то чуть не убил», - сказал он.
− Ну, - сказал я.
− Блядь, так ведь я Убил! - сказал он. - Что блядь обо мне люди подумают?! Я Убил и едва ноги блядь унес от этого интерпола ебучего.
− Уголовник, - сказал я.
− Он не мучался, - сказал он.
− Во втором издании пусть поправят, - сказал он. - И фразу про то, что я помог тебе за деньги, тоже убери. Какие на хуй деньги? Ты же мой Брат. Мы одна Кровь.
− Ладно, - сказал я. - Попробую. Но не уверен, что второе издание будет. Еще и первое-то не раскуплено. Кстати, о деле. Тут у меня такая проблема...
− За ваши деньги решим все, - сказал он.
ххх
Я стоял в конце коридора главного почтамта Кишинева и глазам своим не верил. Блядь, я представлял себе его иначе. Мне казалось, что это задрот лет четырнадцати, стишки пописывает, в клетчатой рубашке, с гитарой и прыщами. Или старый пердун в тертом кожаном пиджаке, и папкой тетрадных в клеточку листов, заполненных Размышлениями как нам обустроить железнодорожную ветку Резина-Бельцы. Кто-то из советников президента Молдавии, на которых я вечно бочку гоню в рассказах своих. Тщедушная девушка лет двадцати семи. Алкоголик-прозаик. Дерганный пианист с горящими глазами. Хуй там. У большого стеллажа с металлическими ячейками для абонентских ящиков стоял Совершенно Обычный Мужчина. Моего примерно возраста. Лет тридцати-тридцати пяти. Звать «артем белицки». С таким же успехом он мог быть «петром скриницким» или блядь «тудором иванитцким». Это не говорило мне Ни Хуя.
− Тебе это имя что-то говорит? - спросил брат.
− Нет блядь, - скзазал я искренне.
− Ты ебал его девушку, украл у него мотоцикл, обидел в школе, зарезал собачку, - говорил брат, - может, ты блядь перехватил у него контракт с издательством?
− Какой на хуй контракт, какое на хуй издательство? - спросил я.
− Давай-давай, вспоминай блядь, - сказал брат.
− Блядь, да я даже не знаю, что это за хуй, - сказал я.
Я и правда не знал. Это был совершенно незнакомый мне человек. Работал, как мне сказал брат, в каком-то блядь кафе, разносил еду. И который, тем не менее, вот уже два года жил отправкой анонимных блядь писем, в мой адрес. Да еще и совершенно обычный на вид, даже стриженный коротко, прям как я. Не панк, не хиппи, не эмо, не сактанист блядский, не сумасшедший. Блядь. Я глазам своим не верил. Парень бросил конверт в ящик, и стал уходить.
− Отвернись, - сказал брат.
Он был в спортивном костюме и с битой. Рядом было еще трое таких же. Все вместе они весили больше тонны гребанной, и каждому из них я глядел в подмышку. Это если голову поднять. Работники почты очень удивились, когда мы зашли и встали в конце этого темного коридора. Но промолчали. Было ранее утро. Может, не проспались еще.
− Только блядь, не нужно писать потом, как в прошлой книге, что мы сунули ему бутылку в сраку, - сказал брат, и легко пошел за психом, - не нужно блядь, сочинительства. Будь реалистом.
− Я буду, - пообещал я.
И отвернулся. Ударов было несколько, они были глухие, первый- словно на асфальт упал кулек с яйцами, второй — будто кулек с мясом шмякнули об стенку, а потом я даже не сранивал ни с чем. Парня стали пинать в живот. Ебаный твой рот, сказал брат. Еще одно блядь письмо на хуй. Я повернулся слишком рано, и увидел еще пару ударов битой. Меня стравило. После этого «артемабелицки» обоссали.
Но бутылки в сраке не было, врать не стану.
ххх
Конечно, я сразу позвонил менту.
− Ну как, разобрались? - спросил он.
− Вроде того, - сказал я.
− Ты его видел? - спросил он.
− Да, - сказал я, - как тебя.
− Своими глазами блядь видел, - сказал я.
− Ну, и как он тебе? - спросил мент.
− Блядь, на вид Совершенно Нормальный парень, - сказал я, - совершенно блядь обычный мужч...
− А я тебе что говорил? - спросил мент.
И добавил:
− В нашем городке психов нет.
Наверное, так оно и было. Я поблагодарил и повесил трубку. Написал рассказ про свою самую лучшую еблю в том году. Выпил кофе. Пошел обедать. Ждал. Прошло больше года. Письма приходить перестали. Что же. В нашем городке психов больше нет.
КОНЕЦ
Черный Аббат
