Как-то, лет десять назад, приезжал я погостить к матушке, в родной поселок. Надо сказать, что детство мое было разбито на две части, часть его я проводил в Челябинске, а часть на Северном Кавказе, у родственников. Тому были определенные причины - родители являлись профессиональными строителями и вечно гнались за своей призрачной птицей счастья по разным стройкам века, а меня отправляли к родственникам, дабы не жить в типовых сибирских и северных вагончиках. Но Северный Кавказ не стал мне малой родиной, несмотря на голубеющие в дымке горы, верного волкодава, отары овец и изумительную растительность вкупе с дивным животным миром. Лишь затрапезный рабочий поселок на отшибе Челябинска я считал исконно своим. На Северном Кавказе я был чаще чем дома, уже во взрослой жизни. Родственники там больше не жили, но тлела привычная затяжная война.
Мне дали отпуск, нам иногда давали после командировок отпуск. И вот я вернулся домой. В поселок Миасский.Взрослым, несколько разочаровавшимся от жизни. Летнее утро золотило оконное стекло рассветными бликами. Паучок спускался по тонкой серебристой паутинке вниз, да так и застыл на капельке света, завороженный солнцем.
Детство снова вернулось. Как я мечтал о рыбалке все эти годы, но не было возможности. Ребята глушили динамитом сомов в южных каналах мелиорации. Взрывы больше не были в диковинку для голубеющих гор, но, собрав оглушенную рыбу, нужно было спешно уходить, потому что на шум среди папоротников могли показаться мятежные горцы. Горцы это не страшно, но не убивать же ради куска жареной рыбы?
Где мои удочки? Да вот же они, под кроватью. Или я вырос или удочки уменьшились в размерах, а когда-то эти бамбуковые, с экзотической желтизной трехколенки были завистью окрестных пацанов. На улице пахло утром, печной золой и свежей стружкой - за чьим-то забором визжала ранняя пилорама. Где-то в глубине поселка, от мечети, мелодично кричал мулла, созывая местных татар на очередной намаз. Редкие встречные были мне незнакомы, все же много лет я не был тут и видимо изменился, да и люди тоже изменились, в поселке жило много новых, неизвестных мне людей. Мой путь лежал к небольшому водоему на окраине поселка, который назывался Трехметровка. Название такое было дано видимо от того, что в лучшие годы глубина этого продолговатого канала составляла три метра. Но это было давно, водоем со временем обмелел, разлился по пологим берегам, заболотился, покрылся непролазным камышом. Труба заброшенной насосной станции уже не доставала до черной воды. Раньше тут водился изумрудно-желтый гольян и хороший с ладонь карась, будто отлитый из старинного червонного золота, и даже неведомых размеров карп (говорили, что он слепой от старости), который безбожно рвал снасти. Позже появилась серебристая уклейка и всепожирающий ротан, с рыхлым серым туловищем, которое составляло голову и хвост. Ротан извел рыбу, а позже извел и самого себя. Ловить в этом водоеме было по определению нечего. Но суть была не в улове, в рыбалке. Посидеть в утренней тишине с удочкой - нет большего счастья тому, кто захотел вновь окунуться в детство.
По дороге я наспех накопал червей в консервную банку, выбрал место между зарослями осоки и закинул удочки. Поплавки лениво теребила уклейка, на красное гусиное перо села стрекоза. Водомерки фигуристо выписывали восьмерки по зеркалу воды. Я закурил и откинулся на траву. Над головой проплывали безмятежные облака.
- Не клюет? - скорее утвердительно спросил кто-то. Я поднялся. Рядом стоял седеющий грузный мужчина с глазами-щелочками. Возле него прыгал огненно-рыжий сеттер.
- Нет, не клюет, - ответил я.
- Тут нет больше рыбы, - сказал мужчина. - Давно уже.
- Я знаю.
- Ротан.
- Да, ротан, я знаю.
- Попробуй вон в том котловане, с километр отсюда - махнул рукой мужчина и пояснил: - Я тут все знаю вокруг, мастером на очистных работал. Приезжаю сюда иногда с собакой. Он кивнул на темнеющий за ивовыми кустами уазик-буханку.
- Хорошо.
Мне не хотелось ничего говорить и объяснять. Я просто пришел сюда для того, чтобы попытаться почувствовать давно минувшее детство. Мужчина с собакой отошел чуть поодаль.
Минут через десять мимо меня прошли два местных подростка, возле них семенили местные уличные собаки, которых с заходом солнца сажают на хозяйскую цепь. Собакам был в диковинку рыжий сеттер и они радостно набросились на него. В пыли закружился визжащий клубок. Мужчина подскочил к сваре, изловчился и ударил своим добротным яловым сапогом прямо в живую гущу. Одна из уличных собак, скуля, отлетела в сторону. Не смей! - на мужчину бросился с кулаками один из подростков. Мужчина, не задумываясь, ударил и его. Мальчик упал на землю, но тут-же поднялся и, закрыв лицо руками, убежал. Следом побежал и его приятель. Собаки тоже убежали, лишь один сеттер недоуменно кивал головой, зализывая смятую шерсть.
- Ехал бы ты отсюда, - посоветовал я мужчине. - Сейчас появятся местные...
- Еще чего, - сказал мужик. - Я отдыхаю тут. С собакой гуляю. Я все тут знаю, каждую ложбинку, я мастером работал на очистных.
- Ну как знаешь, - сказал я ему и вернулся к удочкам.
Прошло совсем немного времени, когда на дороге, ведущей из поселка, показался запыленный колесной трактор с тележкой. В тележке сидели люди, многие из них держали в руках вилы, палки и ломы. Мужчина уже значительно отдалился от меня, он играл с собакой в камышах, неподалеку от своего фургона.
- Заводи свою буханку и уезжай! - крикнул я ему. Он слышал, но предпочел сделать вид, что не слышит. Он считал себя тут своим, но на самом деле он не был тут своим. Своим был я, но это ничего не меняло в его жизни.
Мимо меня протарахтел трактор. Чуть позже из тележке посыпались люди и облепили уазик. Они не долго шумели, но громкий, отчетливый стон я услышал сразу. И побежал к уазику.
- Вы что, козлы, делаете? - спросил я, глядя на мужчину, пригвожденного вилами к борту уазика.
- Он ударил моего сына, - сказал один из нападавших.
Люди молча полезли в тележку и трактор умчался, вздымая придорожную пыль.
- Живой? - спросил я мужчину, вытаскивая из его брюха вилы.
- Живой, я домой, пожалуй, поеду, - скрипя зубами, сказал мужчина. Многочисленные прорехи в его спецовке темнели сочащимся красным на животе.
- Да куда ты теперь поедешь, - сказал я и полез в кабину, искать перевязочный материал. Позвонил дежурному, попросил связаться с местными милиционерами, вызвать группу и "Скорую помощь" заодно.
Мужик порывался ехать, но ехать конечно он не мог, а лишь сидел возле колеса, зажимая рукой сквозные раны. Сеттер кружил рядом, он гонялся за бабочками. Вот гады, испортили мне рыбалку, подумал я про людей в тракторной тележке. В детство вернуться не удалось.
© begamot-74
