Первый случай произошёл в 90-е годы. Тогда я работал в газете "Правда", и мне поручили сделать репортаж о проституции, которая только стала массово появляться в то время. Кое-кто из вас, возможно помнит, что с проституцией в те годы был настоящий бардак. Сейчас немыслимо, например, представить, что женщины лёгкого поведения будут стоять на Тверской - главной улице города. В те же годы это было самой обычной картиной. Девушки небольшими группками толкались возле музея революции, памятника Пушкину, даже возле московской мэрии, и любой гуляка, жаждущий развлечений, мог спокойно снять одну из них.
Расплата с "мамашкой" - обычно толстой дебелой тёткой в кожаной куртке и цветастой юбке - проходила прямо на месте, случалось, на глазах у местных милиционеров. Тогда о жизни путан ходили страшные слухи - дескать, частенько их убивают, пытают, продают на органы, и так далее. В помощь для задания мне отрядили Бориса Соколова - замечательного правдинского фотографа. Личность это легендарная. Его фотографии появлялись не только в "Правде", но и на страницах зарубежных изданий, таких как "Нью-Йорк Таймс", "Вашингтон Пост", "Юманите", и так далее. Он, кстати, получил некогда премию Союза журналистой России "Золотой глаз" - это аналог "Золотого пера", которое вручается пишущей братии.
Мы решили отправиться в один из так называемых салонов под видом клиентов, и на месте уже пообщаться с девушками, и заснять и записать всё, что надо. Найти его было не проблемой - в те годы во всех "демократических" газетах во множестве помещались соответствующие объявления. Нам попался притон в доме на Комсомольской, напротив универмага "Московского". На пороге нас встретила босая тётка с распущенными седами волосами до плеч, и предложила раздеться и пройти в комнату. Выглядела она странно - чёрные круги вокруг глаз, какое-то полусумасшедшее, как я помню, выражение лица. Мы прошли в комнату, довольно замызганную, с советской ещё, канареечной рассохшейся мебелью. В углу её - несколько раскладушек, на окнах - тёмные занавески, которые, если закрыть их, погружали пространство в непроницаемую тьму. Мы с Борисом немного оторопели. И обстановка была странная, да и не совсем мы понимали, что делать дальше. Что если сейчас к нам выйдет дама в неглиже, и тут же предложит приступить, так сказать, к делу? Свести всё к разговору тут было бы проблематично. Думаю, случись нечто подобное, и мы просто сбежали бы в тот же момент, сверкая пятками.
Но нет, вошла девушка, довольно молодая, низенькая и полноватая, с заспанным лицом.
- Вы ко мне? - спросила она, окинув нас неприязненным взглядом.
- К вам, - сказал я.
- Ну...- с удивившей меня застенчивостью произнесла она. - Вы что, вдвоём, или как?
- Нет, я один останусь, - сказал я. - Какой у вас порядок?
- Ну, типа, вы сначала идёте в душ, а я пока кровать расстелю, - указала она взглядом на неразложенную кушетку у окна. - Простыни, не беспокойтесь, у нас чистые.
Всё это было так странно и буднично, что я немного растерялся.
- А можно побеседовать наедине? - спросил я её.
- Хорошо, - спокойно ответила она, неприязненно оглядев меня, видимо, подозревая от меня какую-нибудь гадость, типичную с клиентами в таких уединённых разговорах.
Я попросил Бориса выйти и остался с девушкой наедине.
- Как вас зовут? - спрашиваю.
- Тамара, - говорит она.
- Вы знаете, я вам заплачу за время сколько скажете, но хотел бы просто побеседовать с вами.
Я думал, что отсутствие необходимости спать с клиентом обрадует её, но она отнеслась к моим словам совершенно безразлично. Вообще, во всех её движениях, взглядах, даже в самой позе, выражалось что-то отстранённое и меланхоличное, словно она сделала какое-то усилие, и научилась не замечать происходящего вокруг. Видимо, это был её способ принимать подобную жизнь.
Я выложил деньги на тумбочку и стал слушать её рассказ. Ей было 24 года, она прибыла в Москву из небольшого села под Иваново. Денег в семье нет, колхоз развалился, все пьют и друг друга бьют, и так далее. История самая обычная, и хоть я слышал её в первый раз, но и тогда мне показалось в ней что-то шаблонное, банальное. Спросил, как решила заниматься проституцией. Последовал ответ, что мужики всё равно используют женщин, а тут хоть платить за это будут. Дальше был рассказ об быте в притоне. Оказалось, вместе с ней тут живут ещё восемь женщин, которые и спят на тех раскладушках, что у окна. Сейчас они все на выездах - кто в бане, кто на дому, кого-то студенты заказали. А вот ещё четыре девушки на "пятнице".
- Что такое "пятница"? - спрашиваю.
- Это менты, которые крышуют нас, девок берут и трахают бесплатно. Вот там хуже всего.
- Почему?
- Пьяные, бьют девчонок, одной руку сломали. А если что, то могут и замочит - им легко.
Я спросил, сколько у девушек в заведении бывает клиентов.
- Бывает и два в сутки, бывает и десять... - ответила она. - Когда как.
- Не противно это?
- Да нет... Деньги уплачены... - ответила она. Но видно было по тону, по какой-то нотке смирения в голосе, едва заметно прозвучавшей, что есть тут что-то пережитое, какие-то остатки былых душевных страданий.
Выглядела девушка эта действительно как не совсем здоровый психически человек - растрёпанные волосы, помятое лицо с подтёком возле носа. Голубая кофта её, растянутая на рукавах, была усеяна на груди какими-то жёлтыми пятнами, словно она ела яйцо и закапала себя. От неё сильно пахло табаком, зубы были желты от курения...
Вся эта сцена произвела на меня отвратительное впечатление. Я попрощался с девушкой и вышел в коридор. Когда я шёл к выходу, дверь в соседнюю комнату приотворилась на щель, и в ней на секунду показалось живое детское личико. Быстрые чёрные глаза, оглядев меня, немедленно скрылись.
Я зашёл на кухню, надеясь найти Соколова, но его там не было. Он ждал меня на лестничной клетке. Вместо приветствия он резко шагнул мне навстречу.
- Миша, слушай, сейчас просто в милицию надо идти, - сказал он встревоженным голосом.
- Что такое? - спросил я.
- Там девочка, ребёнок, пятнадцать лет, и уже по пять клиентов в день. Спасать надо!
Я вспомнил лицо, мелькнувшее передо мной в коридоре.
- Кто тебе сказал? - спрашиваю.
- Вот эта старуха мне рассказала, и предлагала с ней, ну ты понимаешь... И ты знаешь, кто эта старуха?
- Кто?
- Её мать!
Действительно, мы обратились в милицию по этому поводу, даже привлекли к делу депутата Шандыбина, большого друга Бориса Михайловича Пилипенко, главного редактора "Правды России" - нашего еженедельника. Девочку, кажется, в итоге отдали под опеку... А история там была страшная - мать приехала из Тулы в Москву спасать дочь, которая в Москве бросила учиться, подсела на наркотики и буквально продавала себя за дозу. Запомнилось, что происходило это возле Павелецкого вокзала - там обитала компания, в которой девушка находилась, и любители клубнички приезжали прямо туда с деньгами на кайф, или с самим наркотиком. Мать пыталась вернуть дочь обратно домой, но та отказалась наотрез. К тому же женщине угрожал и то ли главарь этой банды, то ли сутенёр... Мать осталась в городе, пыталась ходить по инстанциям, но ничего не вышло. Что-то, видимо, стало с её психикой, как-то в деле появилась и её младшая дочка, уж я не помню точные обстоятельства этой трагедии...
Второй запомнившийся случай произошёл в начале двухтысячных. Тогда в Думе был некий депутат Баранников (от СПС), решивший сделать себе пиар на легализации проституции (так что тема эта как минимум не нова, и желающим погрузится в дискурс поглубже рекомендую обратить внимание на публикации тех лет с участием этого субъекта). Однажды он организовал пресс-рейд по местам обитания ночных бабочек, в котором участвовал и я. Всё это дело происходило, кажется, в районе Ярославского шоссе, где тогда собирались женщины лёгкого поведения. Мы приехали большой группой - депутат в лакированных ботинках и костюме с искрой, два полных подполковника, ещё какие-то служители закона, и мы - журналисты. Встреча была странной. Женщины изо всех сил прятали лица от камер, полицейские смущались и бормотали что-то вполголоса, журналисты чувствовали себя неудобно. Резвился только Баранников, метавшийся среди ночных бабочек и каждой задававший один и тот же вопрос: "Ну что, вот если вы легально будете работать, то лучше ведь будет, да?" Женщины нехотя кивали, стараясь смотреть в сторону. Всё это было так глупо, неинтересно и искусственно, что я отошёл в сторону, ожидая, пока нас повезут обратно. И вдруг увидел странную сцену. Двое полицейских посадили одну из девушек - совсем молодую то ли таджичку, то ли узбечку, на заднее сиденье своей машины, и о чём-то беседовали с ней. Кажется, они не трогали девушку, но она изо всех сил отбивалась от них, неловко, по-женски, беспорядочно ударяя руками им по плечам и головам. Я шагнул в сторону машины.
- Ты сегодня меня ...ть не будешь! Не будешь, б...дь! - услышал я гортанный голос девушки. Она обращалась к одному из полицейских - полному тридцатилетнему сержанту. - Я сказала, что не будешь!
Тот что-то быстро и грубо говорил ей, с размахом кивая при этом головой, видимо, стараясь в чём-то убедить её. Его лицо покраснело от натуги, глаза были вытаращены...
- Вот, ещё хочешь меня! - вдруг закричала девушка и широко открыла рот, словно на приёме у логопеда. - Зуба нет, видишь! Ещё хочешь?!
Тут полицейские заметили меня, вышли из машины и девушку оставили в покое. Я немедленно обратился к одному из подполковников, которые были с нами, со своими наблюдениями. Он отвёл своих подчинённых в сторону и что-то долго им говорил. В итоге он вернулся, что-то застенчиво промямлил о служебной проверке и т.д. Когда мы возвращались обратно, я слышал разговор между подполковником и ещё каким-то его подчинённым. "Я говорил им - не за...те мне девушку", - вполголоса сокрушался он...
Эта история заинтересовала меня, и я тогда же спросил о ней у Грибакина, который тогда был начальником пресс-службы московской милиции. Но, кажется, так всё и окончилось ничем...
Третий случай произошёл в середине двухтысячных, в Таджикистане. Тогда на реке Пяндж, на границе с Афганистаном дислоцировался так называемый Московский погранотряд. Это был своего рода последний форпост на пути афганского героина в Россию. Не будь там наших ребят, и в Россию наркотики хлынули бы мощным потоком. К слову, о масштабах производства героина в Афганистане говорит интересный факт - уже за много километров до подъезда к границе, на склонах таджикских гор можно было видеть огромное количество дикорастущего мака - семена ветром заносило с территории соседней страны... После поездки на территорию погранотряда, наша группа остановилась в гостинице Вахш. Один знакомый оператор канала ТВ Центр, кажется, из программы 25-й час, который часто бывал в стране, предложил нам развлечься, выпить и т.д. Мы отправились в кафе, расположенное в самой дорогой гостинице Душанбе - "Таджикистане". Мне запомнилось, что самый дешёвый номер в ней стоил 50 долларов - для нищей страны, где на эту сумму можно было безбедно существовать не меньше месяца, цены поразительные. Мы сначала поужинали в открытом шатре на улице, любуясь на подсвеченные фонтаны, а после отправились в кафе в самой гостинице. Это было очень чистенькое заведение с дубовой мебелью, баром, музыкой и т.д. Выяснилось, что это в то же время был своеобразный притон - немедленно к нам подошли какие-то женщины, которые стали предлагать потанцевать и т.д. Я понял, к чему идёт дело, и вышел на улицу, чтобы поймать такси. Но когда я был у двери, меня за руку поймал мой знакомый - Андрей, журналист одного военного журнала.
- Михаил, я тут девочку снял, сейчас на квартиру поедем. - горячо зашептал он мне на ухо. - У неё подруга есть. Давай с нами?
В самом деле, рядом оказалась какая-то полная женщина со своей товаркой - чёрной таджичкой с золотыми зубами. Я попросил его оставить меня в покое.
- Слушай, у меня мобильник и деньги с собой, а я бухой уже. Боюсь, вытащат. Ну хоть с ними ты не будешь, а поехали!
Я отказался, вышел на улицу и сел в такси. Зайдя в номер, я сделал кое-какие заметки для статьи, а после лёг спать. Часа через два меня разбудил телефон.
- Слушай, приезжай, - со стонами и пришёптыванием умолял Андрей. - У меня денег не хватает расплатиться, угрожают одежду мне не отдать!
Как ни противно мне было, но я оделся и отправился выручать своего непутёвого коллегу, поклявшись, впрочем, никогда больше не иметь с ним дел. Дом оказался на окраине Душанбе, у подножия какого-то холма. Внизу, у подъезда, меня встретил маленький бритый таджик, который тут же, вылупив на меня свои налитые кровью глаза, что-то быстро залопотал на своём языке.
- Что надо? - спросил я.
- Патнимайся, запирай свой друк, - сказал он мне. И тут же, как в анекдоте, переменился. - А если такси нужно,то я к ваш услук!
Я попросил его подождать и прошёл в дом. На этаже меня встретила растрёпанная полная таджичка, та которую я уже видел в баре.
- Т-с-с-с-с! - приложив палец к губам, сказала она, сделав страшные глаза. - Пойдёмте со мной в квартиру, и не шумите: соседи услышат.
Она двумя пальцами взяла меня за запястье и, ступая на цыпочках, повела за собой. Меня удивило в квартире совершенное отсутствие мебели - не было даже шкафа для одежды, а в комнатах на полу лежали только матрацы.
На входе я немедленно услышал неразборчивый голос Андрея, кому-то что-то доказывающего. Не буду рассказывать, что увидел в комнате, но смысл в том, что женщина пыталась одеть его, он же, спьяну ничего не понимая, отбивался от неё. Эта глупая комичная возня, видимо, продолжалась не один час, и бесконечно измучила обеих женщин. Я подошёл, попробовал убедить его подняться и идти, но он всё отказывался. С горем пополам его одели и подняли на ноги. Но один момент запомнился мне - посреди всего этого из соседней комнаты вдруг раздался пронзительный плач ребёнка. Полная женщина убежала, и я встал, чтобы узнать, не нужна ли ей помощь. Я увидел, что в коридоре она утешает какого-то малыша лет пяти, который, держа в одной руке вагон от игрушечного поезда, другой размазывал слёзы по щекам... Я спросил у женщины о малыше и спросил - не нужна ли моя помощь. Она смерила меня подозрительным взглядом, как бы размышляя, стоит ли делиться со мной интимными подробностями своей жизни, и нехотя сказала, что это её сын, и живёт он пока тут, так как она не в ладах со своей свекровью. Я спросил её - как она может заниматься тем, чем занимается, имея рядом ребёнка.
- Ну а как жить? - вдруг отчаянно всплеснула руками она. - Денег нет, сын больной, где заработать?
- А муж не помогает?
- Нет. Я его прогнала. Я его не уважаю, - сказала она. Её лицо вдруг стало каменным - видно, тут была ещё какая-то история...
Взяв в охапку Андрея, я стал вытаскивать его из квартиры. На пороге он вдруг остановился, взял женщину за подбородок и секунду внимательно вглядывался ей в глаза. Вдруг в его бессмысленном взгляде появилось какое-то движение, словно он только что пришёл к некому важному выводу.
- Шлю-ха! - неожиданно отчётливо и рассудительно сказал он и, вдруг подняв руку, размахнулся чтобы дать ей пощёчину. Это движение было очень медленно, но женщина, к моему удивлению, стояла прямо, и не думая уклоняться от удара. В её выражении в этот момент было что-то отчаянно-гордое, как у революционера на расстреле. Она, маленькая, слабая, была в этот момент настоящим воплощением материнства и жертвенности, и что-то по-настоящему высокое было во взгляде, которым она смотрела на своего обидчика. Пьяная рука, не достигнув цели, опустилась на дверной косяк, который со страшным грохотом завибрировал. Не знаю, не промахнись Андрей, и я, наверное, сам спустил бы его с лестницы. Но женщина не выдержала. Всё перенесённое ей за день так тяжело, видимо, сказалось на ней, и так была тяжела эта последняя капля, что она вдруг по-детски расплакалась, ладонями размазывая слёзы по лицу.
Тут же появилась другая женщина из кафе, которая увела её в дом, и после проводила нас с Андреем до такси...
Подобные случаи можно ещё долго рассказывать. Каждый, кто много ездит по России, так или иначе сталкивается с проституцией - буквально в каждом отеле, кроме очень дорогих, где я оказывался в последние годы, мне в номер звонили и предлагали услуги девочек по вызову. Совершенно типичную историю, то, как выглядит провинциальная проституция, вы можете прочесть, к примеру, в одной из глав моего романа "Хватит!" - это реальный случай, действительно виденный мной, причём нечто подобное приходилось наблюдать неоднократно.
И почти каждая женщина, вовлечённая в это занятие, которую я видел, так или иначе носила на себе его отпечаток. Что-то, что Толстой называл кликушеством - проблемы с психикой, так или иначе выражающиеся, а если не это, то признаки нравственного кризиса. У каждой такой девушки так или иначе есть печальная история, которую вряд ли захотят выслушать повесы, желающие весело провести с ней вечер. Для таких людей проститутка не человек, не женщина, а функция. Некоторые так и говорят о визитах к путанам - вот, мол, одна хороша, а другая так, слить баллоны, и проч. Это уже устоявшееся выражение - "слить баллоны". Но эти люди не понимают, что овеществление человека, даже в рамках компенсации неких животных потребностей, расстраивает, пусть даже и незаметно, их собственные личности. Это совершенно неизбежный процесс - невозможно предположить, что человек, один раз испытавший нравственную тупость к другому человеку (а это целый комплекс выводов и наблюдений), никогда не применит тот же приём к кому-нибудь ещё. Отсюда - деградация и сведение к условности его собственной личности, которая рано или поздно начнёт разрушаться под действием этих факторов. Многие считают, что проститутки, сделавшие ремесло из этого занятие (как будто можно, не сломив себя, хоть единожды решиться на это), больные люди. Это правда, но правда и то, что и пользующиеся их услугами - не менее больны. Тут снова вспоминается Толстой, его знаменитая "Крейцерова соната": "Я стал тем, что называют блудником. А быть блудником есть физическое состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика. Как морфинист, пьяница, курильщик уже не нормальный человек, так и человек, познавший нескольких женщин для своего удовольствия, уже не нормальный, а испорченный навсегда человек -- блудник. Как пьяницу и морфиниста можно узнать тотчас же по лицу, по приемам, точно так же и блудника. Блудник может воздерживаться, бороться; но простого, ясного, чистого отношения к женщине, братского, у него уже никогда не будет. По тому, как он взглянет, оглядит молодую женщину, сейчас можно узнать блудника."
Эти слова - вовсе не простое морализаторство (да и не бывает простого морализаторства, потому что неискренность видна сразу), а правда жизни, пережитая, к слову, во времена, куда более тяжёлые в т.ч. и в контексте описываемой темы, чем наши.
Впрочем, кто-нибудь скажет мне, что я преувеличиваю, что нет ничего страшного в том, чтобы девушке заработать на новый телефон или какую-нибудь модную безделушку. Но разве нет и тут трагедии, когда женщина отдаётся в чужие руки за такую мелочь? Не признак ли это тяжёлого расстройства сам по себе? Недавно возмущались китайским подростком, который отдал почку, чтобы купить себе модный американский планшет. Не то же ли самое делают и проститутки?
mbpolyakov
