Мои дни проходят в окружении людей с шизофренией, биполярным аффективным расстройством и олигофренией. Я медицинский психолог в реабилитационном отделении психиатрической больницы — и эта работа идеально мне подходит.
Мои планы на будущее несколько раз радикально менялись: модельный бизнес, журналистика, немецкий язык, звукорежиссура — в итоге диплом о высшем образовании я получила по специальности «психолог». Мне хотелось помогать людям, попавшим в экстремальные ситуации, и работать в МЧС — для этого нужно было отучиться ещё год. Просмотрев профильные программы по нужной специализации, я выбрала ту, что предлагал Московский институт психоанализа. Там сразу предупредили об обязательной практике в психиатрической больнице — пугающая перспектива.
Что я к тому моменту знала о психиатрических больницах? Только то, что показывают в кино: агрессивные убийцы, одержимые дьяволом, полуживые тела с пустыми глазами — классика американских ужастиков пронеслась перед глазами.
Первая встреча
Перед первой субботней практикой я почти не спала и несколько раз переглаживала белый халат. В то осеннее утро у входа в психиатрическую больницу собралось примерно пятьдесят студентов. От проходной до корпуса я передвигалась чуть ли не перебежками и старалась держаться как можно ближе к остальным. В актовом зале специально села в третий ряд, чтобы хорошо видеть происходящее и в то же время не быть слишком близко к пациенту, которого вот-вот должны были привести. Преподаватель объяснил, что на всё происходящее мы должны реагировать максимально спокойно. Никаких комментариев. Смотрим, слушаем и конспектируем.
Я ждала кого-то стереотипно «ненормального», кто будет бросаться на людей, раскачиваться, валяться по полу и закатывать глаза. И была совершенно обескуражена, когда в сопровождении патопсихолога — специалиста по патологиям мышления — в зал вошла совершенно обычная на вид женщина в халате, накинутом поверх больничной пижамы. Аккуратная, с приятным голосом. Если бы я встретила её при других обстоятельствах, в метро или магазине, никогда бы не подумала, что с ней «что-то не так».
Пациентка спокойно и подробно отвечала на вопросы патопсихолога. Он спрашивал её о самочувствии и просил выполнить разные задания, которые выявляют нарушения мышления. Временами её заносило в пространные рассуждения о смысле жизни — но с кем не бывает? Женщина говорила о своей семье, признавалась, что ужасно скучает по детям. Когда её увели в палату, патопсихолог сказал, что это яркий пример бреда при шизофрении: всё, о чём пациентка так искренне и подробно рассказывала, оказалось стопроцентным вымыслом. У женщины в больничной пижаме, как значилось в её истории болезни, вообще не было близких родственников.
Жизнь с заболеванием
Как живут взрослые люди с психическими заболеваниями, с которыми я сталкиваюсь в работе? Их жизнь проходит примерно по такому сценарию: состояние острого психоза, госпитализация, выписка, возвращение домой, ежедневный приём лекарств. Психиатр ставит диагноз и отвечает за медикаментозное лечение, медицинский психолог занимается реабилитацией и следит за состоянием человека. В лучшем случае у пациента наступает ремиссия, но чаще всего после временного облегчения случается рецидив и круг замыкается. Во время обострения пациент находится в больнице в среднем три недели; всё остальное время он наблюдается в диспансере. Через месяц после начала практики меня позвали работать волонтёром в одном из них.
Мы с пациентами много разговаривали — им ведь катастрофически не хватает общения. Порой они по три раза рассказывают, как доехали до диспансера и что видели на улице. Самый обычный бытовой разговор с психологом для многих — спасение и единственная возможность пообщаться с другим человеком.
Ни малейшей агрессии я не замечала — бояться их было бы просто нелепо. Я видела перед собой очень одиноких людей, с которыми случилось страшное: их собственный разум отказал им и лишил возможности жить полной жизнью. Общество от них отвернулось, как от прокажённых. Родственники, друзья, за редким исключением, стали избегать. Ни капли поддержки. Тотальное одиночество.
Пациенты знают, что с ними «что-то не так», видят, что это вызывает у окружающих страх и даже отвращение, поэтому начинают считать себя плохими. Общество навязывает им чувство вины и усложняет сам процесс лечения.
В 95% случаев, когда человек начинает вести себя не так, как обычно — считает белые стельки в ботинках, слышит голоса, не может сконцентрироваться на разговоре или говорит неразборчиво, так, что его не могут понять окружающие, — родственники игнорируют проблему до последнего. Сам человек за медицинской помощью не обращается. Ситуация становится критической. В итоге пациент пытается себя покалечить, покончить с собой или не может избавиться от галлюцинаций и навязчивых мыслей. Тогда ему вызывают скорую, которая и увозит его в больницу в состоянии острого психоза. Это классический сценарий для больных шизофренией.
При биполярном аффективном расстройстве всё выглядит иначе. Хорошо помню одну из первых пациенток с этим диагнозом в моей практике.
Девушка только что пережила маниакальное состояние, когда её сознание разгонялось настолько сильно, что она уже не могла закончить дело или договорить одну фразу. Её разрывало от количества идей, желаний, предположений. В таком состоянии люди делают огромные спонтанные траты, отправляются в незапланированные поездки, берут кредиты. У них отключается чувство ответственности. Пациентка с биполярным расстройством, о которой я говорю, уже приняла первую дозу замедляющих сознание лекарств, но всё ещё оставалась невероятно «быстрой»: бросалась складывать оригами, рисовать набросок для татуировки, курить, искать специальную бумагу.
Нередко люди с биполярным аффективным расстройством скучают по маниакальному состоянию, особенно когда переживают противоположную стадию — депрессию.
Правила общения
Работать в психиатрической больнице в качестве штатного клинического психолога я начала совсем недавно, когда закончились годовая практика и волонтёрство.
Главная моя обязанность сейчас — диагностика. Я общаюсь с пациентами и разбираюсь, в чём именно состоит нарушение мышления в том или ином случае, чтобы психиатру потом было легче поставить диагноз. Плюс веду разные тренинги, которые помогают пациентам комфортнее контактировать с окружающим миром.
Современная психиатрия пришла к тому, что многие заболевания, которые раньше лечили исключительно медикаментозно, можно частично или даже почти полностью корректировать терапией.
При общении с людьми с психическими заболеваниями медицинские психологи обязаны соблюдать несколько правил. Главные из правил: не обсуждать с пациентами их диагноз, сохранять дистанцию и полностью избегать физического контакта. Мы не можем дружить или находиться с пациентами в близких отношениях: это делает терапию неэффективной. Психолог должен быть авторитетом, иначе половина тех, с кем он работает, вместо занятий будет требовать пить чай и обниматься.
Один из моих пациентов, например, постоянно пытается целовать мне руки. Шизофрения у него с детства, он всё время представляется разными именами и постоянно слышит в голове детский голос, который ругается матом. Если я хоть раз в общении с ним дам слабину, восстановить профессиональные отношения будет невозможно.
Ещё принципиально не испытывать чувство жалости и быть эмоционально стабильной. Я не могу позволить себе выпить или не выспаться перед работой, так же, как прийти расстроенной, раздражённой или плохо себя чувствовать. Пациенты всё это моментально считывают, и установить с ними контакт становится намного сложнее.
Я стараюсь чётко разграничивать профессиональную деятельность и повседневную жизнь, чтобы про себя не ставить диагноз всем подряд. За собой я пока этого не замечала, но от старших коллег слышала, что у них есть проблемы с походами в музеи. Профессиональному психологу или психиатру сложно смотреть на картину, написанную в состоянии острого психоза, и спокойно наслаждаться художественным впечатлением без того, чтобы начать анализировать ментальные особенности автора.
Идеальная работа
Буквально через несколько недель волонтёрства я отказалась от идеи пойти работать в МЧС и решила остаться в психиатрической больнице — оказалось, что я идеально для этого подхожу. Пациентам со мной комфортно, они быстро открываются, а я интуитивно налаживаю контакт.
В нашем деле главное — желание и много практики.
Грустно, что у большинства пациентов хроническое состояние: они выписываются, но через какое-то время возвращаются в больницу. Иногда кажется, что есть серьёзные положительные сдвиги, а буквально через неделю болезнь снова побеждает.
Заведующий нашего реабилитационного отделения — настоящий фанат своего дела. Благодаря ему в больнице пациенты, кроме обязательной терапии, могут заниматься живописью, лепкой, танцами, посещать театральную студию и экскурсии. Ведут эти активности штатные психологи, которые понимают специфику пациентов и то, как они воспринимают реальность. Но даже постоянное внимание и эффективная терапия не всегда могут гарантировать выздоровление.
Новость о том, что я работаю в психиатрической больнице, сто процентов собеседников воспринимают остро. К вопросам вроде «А ты не боишься заразиться?» или «А их там хотя бы связывают?» я научилась относиться философски. Лёгкий дискомфорт — ничто в сравнении с кайфом каждый день помогать людям, которые в этом очень нуждаются.
