Универсам «Москва» в полвторого дня. Металлический шелест тележек, шуршание ног, тихие, вполголоса разговоры. Все эти звуки, сливаясь в монотонный гул, напоминают бурление воды, кипящей в огромном котле. И люди тут ходят как вареные – не спеша, спотыкаясь от ценника к ценнику. Вдруг над витринами, покрытыми патентованным антибликовым стеклом, над аккуратными пирамидами фруктов и холодильниками с пивом «по специальной летней цене» пронзительно взвывает сирена. Слышатся голоса:
- Воровка!
-Хватайте ее, держите!
И в центре этой суеты, хлопая глазами и растерянно улыбаясь, стоит восьмидесятилетняя усатая старуха, в своем застегнутом наглухо черном пальто с меховым воротником похожая на большого жука.
Взяв под руки, ее ведут как сквозь строй через любопытно-презрительные взгляды и усаживают в комнате охраны. Вскоре туда входит морщинистый пузатый милиционер, уставший с ночной смены и потому раздраженный.
- Уполномоченный капитан Зимин, - сухо представляется он.
Затем устало плюхается на стул, снимает фуражку, обнажая свои взъерошенные волосы, и, достав из толстой кожаной папки с растрепанными уголками несколько бумажек, приступает к допросу.
- Ит-а-а-к. Фамилия, имя, отчество.
- Сундакова я, - произносит старуха, выпрямляя спину. И быстро добавляет, кивая после каждого слова, - Сундакова Мария Михайловна.
Милиционер записывает, кладет ручку, и, навалившись руками на стол и заглядывая бабке в глаза, спрашивает:
- Ну, рассказывайте, Марья Михална, как вы опустились до жизни такой?
- Куда я опустилася? Никуда не опустилася, - отвечает старуха, хлопая глазами. Уверенный вид милиционера ее пугает, она начинает томиться и ерзать на стуле.
- Да, а вот у меня тут черным по белому записано. Т-а-а-а-а-к… - Он берет бумагу в руки и читает. – В 12.20, значит, камеры наблюдения номер восемь и номер одиннадцать зафиксировали, как в молочном отделе вы взяли с витрины два глазированных сырка «Данон», тут же их тайно съели и попытались уйти, не расплатившись. Ну? Было это?
- Сырки я брала, а вот что тайно, это не правду вы говорите. Ни от кого я не пряталася. Я разьве воровка какая? Зачем же мне прятаться?
- Так ведь брали без спроса? – спрашивает сбитый с толку капитан.
- Ну без спросу, это я и не отрицаю. Но вы сами рассудите. Я диабетик, мне нужна молочная диета, врач вот прописал. – Старуха лезет в карман и достает оттуда полиэтиленовый пакет, и уже из него извлекает помятую, ветхую бумажку. – Сами посмотрите, - тыкает она ее милиционеру.
- Ну-ну довольно! – отмахивается тот. – Какое это к делу-то имеет отношение?
- Какое-какое? Прямое отношение! У меня пенсия тысяча пятьсот рублёв, а на нее разьве можно диету соблюдать? Родных нету, помогать мне некому. Одна дочь была и та сейчас в Киеве живеть, уже поди десять годов от нее ни письма не весточки. А один пакет молока двадцатку стоить, а еше надо и за комнату платить и лекарствы покупать? Где я столько денег напасу? Выходить или голодай или помирай. А вот иду недавно мимо этого магазина, смотрю, надпись «Старикам у нас почёт». Ну, - думаю, - есть добрые люди, не оставять бабку. Ну и зашла.
- Да это ж мы на девятое мая акцию проводили. «Старикам везде у нас почёт!» - отозвался из угла менеджер супермаркета. – Продавали специально выпущенное печенье, а часть доходов направили на социальные программы в районную управу.
- Ахция у них, - усмехается старуха. – Да там же все разворують. Как пить дать – дело-то известное. Такие там сидять рожи откормленные, кирпича так и просють. Справку грошовую – и ту надо часами высижывать. А на девятое мая они если и вспомнють о ком, то шоколадку соевую принесуть или макарон каких, да и то в лучшем случае. Пенсию мне так пересчитали, что в два раза меньше стала и ничего им не докажешь, сколько ни говори. Воры одни. А если у тебя с потолка капаеть или в ванной потоп, то ты хоть им обзвонись да ничего не дождешься. Вон третьего-то дня у соседки моей Александры газ утек, так они через день только и приехали, а ведь ни приведи господь весь дом мог на воздух…
- Да погодите вы, - обрывает Сундакову милиционер. – Вы сырки сколько раз…гм… брали?
- Грех врать, врать не буду, а раз уже пять было. Да разьве же хуже им стало от одного сырка? Что такое один сырочек? Мелочь! Да и все равно у них много. Целые горы лежать, ешь – не хочу. Я ведь и не самые дорогие брала – по восемь рублёв. А могла бы и по десять и по двенадцать. Что это магазину? Вон какие тыщи получають! А мне сырки эти, можно сказать, жизнь спасають! Я ведь диабетик, мне без диеты нельзя. Ведь правда? Правда ведь? - старуха ворочается на стуле и вертит головой по сторонам, ища в присутствующих поддержки. - И что же, ни разу никто вас не задержал? – ровно продолжает Зимин.
- Да за что же меня задерживать? Я преступница разве? Каждый раз ходила, никто мне и слова не говорил. А тут вот те и раз, меня вот этот товарищ, - трясет она пальцем в сторону менеджера, - берет под руку и сюда отводит. Да при всем честном народе, будто я убийца или бандитка какая. А я ведь старый человек, пядесять лет на заводе отработала. - Не товарищ, а господин, - резко говорит менеджер.
- Да какой же вы мне господин? Я разве слуга вам? В жизни у меня господ не было, а теперь, нате! Господин выискался! Вот те на! – видя, что старуха не на шутку разошлась, милиционер утомленно кидает ручку на стол, встает и несколько раз проходится по комнате. Затем садится и серьезно заглядывает бабке в лицо. Та сразу умолкает.
- Ну что, Марья Михална. Любите кататься, любите и саночки возить. И, отвечая на удивленный взгляд старухи, строго добавляет: - Придется на вас штраф наложить. Вот, возьмите квитанцию на шестьсот рублей, оплатите в банке. В течение месяца не успеете, пеняйте на себя, в суд вызовут. Закон-то, знаете, один для всех.
-Да и все это за пять сырков? – перепугано восклицает старуха. - Откуда же я такие деньжища возьму? Какой такой закон чтобы старух обдирать? Мне и занять не у кого! А я ведь диабетик, мне без молочной диеты нельзя. Шессот рублей!
Милиционер выходит, а старуха долго еще сидит, шамкая ртом, качая головой и бормоча вполголоса: «Ай-я-яй. Шессот рублей!». На крыльце супермаркета милиционер задерживается, чтобы покурить. Через минуту к нему присоединяется менеджер. Оба стоят и молча пускают дым.
- Ну и бабка – совок чугунный, а не старуха, - говорит вдруг менеджер, в намерении завязать беседу глянув вскользь на Зимина,. Тот не отвечает. Сделав еще пару затяжек, он плевком гасит сигарету, вяло прощается и уходит.
