Хомячок сунул за щеку последний кусок яблока и задумался.
Ему уже давно хотелось жрать. Не кушать, не питаться, не есть, а именно жрать. Но жрать было положительно нечего: пучок какой-то травки, несколько пыльных пшеничных зернышек и маленький кусочек хлеба.
Хомячок в пятьсот сорок восьмой раз помянул хозяев недобрым словом. Это самодовольное семейство уже третью неделю как уехало на юг, и не спешило возвращаться. Между прочим, еда, которую ему оставили «добрые», «любящие» хозяева и которой, по их представлениям, должно было хватить на месяц, кончилась в первую же неделю.
Еще неделю несчастный зверь выгребал из потайных уголков клетки – большой и красивой, в этом хозяевам не откажешь – свои запасы. Но сегодня запасы закончились, и жрать стало окончательно нечего.
Хомячок почесал в затылке. Он перестал вылезать из клетки днем с тех самых пор, как мальчуган по кличке Антон поиграл с ним в «поездку на машинке» и «хомячка-пилота». При попытках вытащить его хомячок страшно шипел, вставал в боевую стойку и угрожающе взмахивал лапками. Сначала мальчик расстраивался, но скоро привык и гордо показывал друзьям «настоящего сиамского боевого хомяка».
Мохнатому «бойцу» все это сильно не нравилось. Однако альтернативой была миниатюрная автокатастрофа с малочисленными – одна инвентарная единица – хомячьими жертвами. Так что выбирать не приходилось, и хомячок был вынужден ограничиться ночными прогулками.
Боязнь вылезать из клетки по ночам появилась у хомячка после того, как хозяева решили завести кота. Естественно, хомячку и слова не сказали об этом знаменательном событии: хозяева считали, что хомячок не может выйти из клетки самостоятельно. Весь день он мирно спал в норке, а ночью отправился погулять.
Оказалось, что хомячок в состоянии аффекта может очень быстро катить по полу пудовую гирю. Удирая от чугунного шарика, котяра пулей взлетел на ближайший ковер и проникся к маленькому Шварценеггеру глубочайшим уважением. Нагоняй за царапины на дорогущем ковре, а также разбитый гирей вдребезги изящный стеклянный столик уважение только усилил. Но в чувствительной душе хомячка на всю жизнь осталась тяжелая травма.
Неудивительно, что хомячок так трясся от страха, стоя на пороге своей любимой клеточки и глядя в ночной мрак. Но жрать хотелось, и очень сильно. Поэтому он глубоко вздохнул и ступил в неизвестность...
Неприятности начались сразу же. Как выяснилось, перед отъездом хозяева заставили мальчика навести в комнате порядок. Заваленные одеждой стулья были очищены и заботливо придвинуты к столу: сползти на пол по каким-нибудь штанам было больше невозможно.
Хомячок судорожно заметался от одного края стола к другому. Но с одной стороны его встречала бетонная стена, с другой – задернутая штора, мешающая перелезть на подоконник, а еще две оканчивались глубокой пропастью – полтора десятка хомячьих высот в холке.
Хомячок аккуратно подполз к краю и глянул вниз. Его слегка замутило. Поди пойми, от высоты это или от голода...
Он поднял взгляд и грустно уставился на кровать. До нее было далеко – метра полтора – и мохнатый грызун впервые за свою недолгую жизнь пожалел, что он не тушканчик. Оставался только один выход: всеми шестнадцатью коготками уцепиться за штору, попытаться слезть вниз и, по возможности, не упасть.
Две минуты спустя (полторы из которых ушли на бормотание «Я храбрый хомячок! Я очень храбрый хомячок!» и подавление лапкотрясучки) в комнате раздались ругательства на хомячьем языке. Хомячок летел вниз и рассказывал потрясающие подробности из жизни пижона-дизайнера квартиры, тупоумной хозяйки, обожающей ходить по дизайнерским конторам, ее ленивого сыночка и умственно неполноценного производителя таких гладких тканей для штор.
Еще мгновением позже хомячок вознес интеллект хозяйки и лень сыночка до небес. Пушистый розовый тапочек-зайчишка сорок пятого размера спас хомячью шкурку: хомячок приземлился в аккурат на левое заячье ухо. Видимо, хозяйка потеряла тапочек, а сынок закинул его подальше под стол. Мальчик не любил уборку.
Отдышавшись, несчастное животное перевернулось на живот и спрыгнуло с тапочка. Путь на кухню был открыт, и коготки торопливо застучали по паркету. Хомячок быстро пробежал по коридору, немного ускорился, оттолкнулся и заскользил по паркету, изображая управляемый занос в последнем повороте на кухню.
Открывшееся за углом зрелище поразило его настолько, что он забыл затормозить.
Дверца холодильника была распахнута настежь, но внутри абсолютно ничего не было. Тусклый блеск решеток выглядел настолько удручающе, что сердечко хомячка чуть не остановилось. Впрочем, в этом мог быть виноват и сильный удар о стену. Но что значит удар о стену по сравнению с таким ударом судьбы? Вдруг из-под огромного белого шкафа выбежали два знакомых таракана. Не обратив на хомячка внимания, они затопали куда-то в сторону входной двери. Первый начал протискиваться в щель возле косяка, второй – постарше и побольше – стоял рядом и оглядывал окрестности.
- Привет! А вы куда это?.. Чего это?.. – поинтересовался хомячок.
- Чего, чего... – проворчал тот, что постарше. – Уходим! К соседям уходим. – таракан недовольно повел усами. – Совсем тут жрать нечего... – с этими словами таракан яростно пнул в филейную часть своего напарника. Тот проскочил, наконец, в щель, и таракан отправился следом.
Совсем ничего?..
Даже тараканы не нашли ничего?..
Хомячку стало плохо. Это могло означать только одно: еды в квартире нет. Совсем нет. Ни единой крошечки. По крайней мере, там, куда могли добраться тараканы. Впрочем, распахнутый пустой холодильник говорил об этом более чем убедительно.
Оставалось только две возможности. Первая – попытаться найти какую-нибудь еду в плотно закрытой банке или коробке. О том, как ее оттуда достать, хомячок старался не думать. Вторая...
О второй возможности хомячку совсем не хотелось думать. Покинуть уютную квартиру и отправиться в мир, полный бед и опасностей – это было слишком для маленького хомячка.
Хомячок уселся на пол и горько заплакал. Ему отчаянно хотелось кушать, и вообще было очень-очень плохо...
(c) А. Варавин
