Большой толстый боров Федя, единственная яркая личность во всем свинарнике, лежал в забытьи на соломе и думал о бабах. Его толстые грязные бабы и их маленькие синие дети лежали тут же и думали о толченой картошке.
Человек Степан, большой и толстый, сидел за столом и подумывал о своей бабе, а также о том, кастрировать ли борова на 7-е ноября или зарезать целиком, и не придушить ли до кучи всех маток и поросят, и этих идиотских кур, и их любимого петуха, а пока что так трахнуть об стену кота, чтобы досталось и супруге.
Хилый и болезненный с детства кот Васек после неудачной драки с мышью сидел в углу на своей параше и делал вид, будто не далее как только что проглотил целый табун грызунов. В голове его до сих пор звенела оплеуха, которой, уходя, наградила его мышь, удивительно рослая и жилистая, с наглой усмешкой на тонких губах и огромными для мыши кулаками.
Ребенок Петр, с папиными ушами, маминым носом и по грудь в соплях, ставил один кубик на другой и думал о том, что получается в итоге. В итоге получался параллелепипед, и Петр прекрасно это понимал, но не мог выразить словами по причине полной заткнутости рта пустышкой.
Супруга Степана Марья, вся в мечтаниях о вдовстве и вторичном замужестве, штопала носок и понимала его как частный случай такой широкой и необъятной материи, какой является трикотаж.
Блоха Серега, перемещаясь у человека Степана неизвестно где, размышляла об Эйнштейне в свете его шевелюры и роскошных его усов, из-под которых так хорошо улыбаться вдвоем с великим хозяином.
А над всеми ними, высоко-высоко за облаками, заседала мудрая по определению, могущественная в мановениях и скорая на извержения Государственная дума. Она думала о том же самом, что и все названные, но глубже, шире и вкупе. И она говорила то, что думала. И она записывала то, что говорила. И мы с тобой, брат, держа в руках пахнущие пока только свежей краской листочки, уходим сеять если не разумное и доброе, то, по крайней мере, вечное, то самое, чего так много в нашем краю и в нас самих, чем умеем мы даже гордиться, чего зимой не вырубишь топором, чего хватит и потомкам нашим, если проклюнутся, на чем настояна длинная жизнь наша и чем явится смерть наша в сравнении с Вечностью. Которой мы с тобой, брат, хоть и гадкие, но сыновья.
(с) Евгений Шестаков
