Старый друг лучше новых двух, подумал Виталик, свинчивая колпачок с бутылки. И настроение тут же слегка увяло: опять подумал банальность, хорошо, что не вслух.
Сидели вчетвером, в самой что ни на есть заветной компании – Женька, Вова, Михалыч и Виталик. Именно так они друг друга и называли, и во втором лице, и в третьем, и в глаза, и за глаза, несмотря на то, что все были солидными мужчинами под и за полтинник. Потому что их дружбе шёл уже третий десяток.
Сколько вместе пережито – можно сказать, целая жизнь. Полжизни – уж точно. Сколько переговорено – никакой парламент столько не наговорит. А уж сколько вместе выпито – вообще счёту не поддаётся.
В последние годы собирались вот так, вчетвером, редко, как-то жизнь подразбросала. Однако уж когда выбирали для этого время, то потом не жалели: атмосфера стала даже душевнее, чем раньше. Хорошо сидели, смачно пили и закусывали, говорили, тоже взапой, обо всём, что в голову придёт, согласия достигали редко, но тем было интереснее.
Сегодня сидели на Женькиной кухне. Выпили уже немало, обсудили – сначала спокойно, потом надрываясь, багровея, размахивая руками, – ситуацию в Прибалтике, засилье Голливуда на российском ТВ, сравнительные характеристики русской и финской бань, что-то ещё. Успокоились, перешли к вечным Женькиным байкам – традиционно началось с истории о том, как его зашивали.
И вот теперь Виталик, готовясь разлить по очередной, расстроился.
Ведь что он своей банальностью хотел подумать (слава Богу, не сказать)? Что видятся они теперь нечасто, и появились у него новые приятели, а лучше старых, верных друзей – всё равно нет.
Тьфу. Свежая мысль, называется.
Виталик ощутил давно знакомое чувство – недовольства собой. Привычно позавидовал друзьям – ни у кого из них, поди, не возникает в голове такого убожества. И привычно порадовался за них – молодцы, что не возникает.
Вот, например, Женька. Организован и жизнерадостен. Исключительная сила воли. Мечтал в давние годы о хорошем, солидном пузе – оно, утверждал Женька, говорит о незаурядной основательности владельца, – и вот вам, пожалуйста, добился своего, выглядит, словно беременный, а ведь какой тощий был! Пил в давние годы, как водопроводчик, допивался до прогулок по институту в одних подштанниках, – и зашился, и семь лет вообще спиртного в рот не брал, а теперь позволяет себе понемногу, и ничего. А рассказчик какой! Красавец! Ведь все его истории – их штук пятьсот – слышали раз по двадцать, и ничего, снова слушаем из того же репертуара с удовольствием.
Виталик налил водки в Женькину рюмку. До половины.
А вот, например же, Вова. Вот кто основателен, так основателен! Деревенский парень, всё сам, от самого начала. Пушкина наизусть шпарить может часами. Ну, может, и тугодум чуточку, но зато уж что знает, то знает. И кремень – с позиции не собьёшь. В прямом смысле, кстати, тоже. Ишь, набычился, всеми своими восемью пудами! Лысина блестит, уши мятые, борцовские, пошевеливаются – жуёт усиленно, чтобы Женьке сказать что-то. Вот, мощный глоток… сейчас скажет, как припечатает… красавец…
Виталик до краёв наполнил Вовину рюмку.
Или вот Михалыч. До чего же, гад, положительный, до чего же основательный! Вот на кого всегда положиться можно, и денег занять при случае, и посоветоваться… ну, трудно сказать, о чём, но можно, это медицинский факт. Никогда не откажет. А как семью свою любит, с каким умилением о внучке рассказывает… если, конечно, Женька даёт слово вставить. Очень хороший человек и верный друг этот Михалыч. Красавец.
Виталик собрался налить Михалычу полную, но тот жестом дал понять, что надо споловинить.
– Чего это? – спросил Виталик.
– Да уж пойду скоро, – ответил Михалыч. – Семья, понимаешь, дело такое…
Вот, растроганно, подумал Виталик, молодец какой. Всегда себя в руках держит. А я? Легковесный гандон, да и только.
Однако он разводил, и именно ему следовало тост говорить – такой у них укоренился обычай.
Виталик подумал и сказал:
– За вас, мужики. За то, какие вы есть.
Чокнулись, выпили. Закусили. Эх, хороша морская капуста, да под холодненькую!
Михалыч встал. Он, конечно, заметил, что, разливая, Виталик вдруг оборвал себя на полуслове – а ведь перед тем увлечённо подсказывал Женьке каноническую версию излагаемой истории, и губу нижнюю выпятил, а это признак, что настроение у Виталика отчего-то упало.
На душе у Михалыча заскребло. Остаться бы… Да, в общем, кому он здесь особенно-то нужен? Они все – незаурядные люди, рядом с ними не ему чувствовать себя достойным.
Вот тот же Виталик – блестящий человек, душа компании, кладезь самых неожиданных знаний, мастер парадокса, фантазёр, фонтан просто. Гений практически! И друг настоящий, не предаст никогда. А слушает как! Это ведь редко, когда слушать умеют…
Женька – тот слушать не умеет. Однако сам – мастер слова, да и на все руки мастер. Чего только не умеет! Вплоть до книгу переплести. А насколько контактен! С кем угодно о чём угодно договорится, хоть с мымрой в бухгалтерии, хоть с ментом. Море обаяния, море блеска! Тоже, можно сказать, гений в своём роде…
А Вову взять – тихо-тихо у него всё, а мудрец из мудрецов! Народная мудрость, она самая глубинная. Случайно, что ли, в прежние годы, когда вместе работали, именно Вову, а не кого другого, посылали на всякие сложные задания, где главное было – взаимопонимание наладить. Вова, с его крестьянской задушевностью, лучше всех это умел. И, главное, искренне у него получалось, просто гениально. Глыба мужик, с блеском, хотя и неброским. Красавец.
А я, подумал Михалыч? Мямлик какой-то, серый подкаблучник.
Настроение у него испортилось.
– Ну, пойду я, – сказал он.
– Э-э, нет, Михалыч! – пробасил Вова. – Это не по-нашему, ты что? А посошок?! Вот разведи, на грудь прими, тогда уж иди, хотя жалко, конечно.
Михалыч, не садясь, налил – Вове с Виталиком по полной, Женьке, как всегда, половинку, себе – на донышке.
– Друзья, прекрасен наш союз, – неожиданно для себя провозгласил он.
Чокнулись, выпили, закусили.
– Да, – пробормотал Вова, – был прекрасен. А теперь нет его, нашего союза…
– Ты чего, Вов? – удивился Виталик. – Как это нет? Ну, Михалыч уходит – кстати, пока, Михалыч! – так мысленно он же с нами!
– Да я не о том союзе, – смутился Вова, – я прямо даже удивился, что Михалыч такой тост задвинул, – ага, Михалыч, будь! – я про Советский…
Женька засмеялся:
– Вова в своём репертуаре! Да, счастливо, Михалыч, семье привет!
Михалыч ушёл, а Вова пригорюнился. Вечно брякну херню какую-то, подумал он. Как они меня терпят?
Михалыч вон интеллигент из интеллигентов, во мгле веков у него предки, небось, интеллигенты. А ум какой аналитический! Что неясно – Михалыча зови, он по полочкам всё, не торопясь, разберёт, и вот оно, решение. Как сам-то не увидел? А как, а вот так, это только Михалыч может. И по работе, и в жизни – никогда не ошибался. Умница!
Или Женька – натуральный орёл! Вон как заливается! А девки вокруг него как вьются всю жизнь! Прямо на шею вешаются. И ведь вот я, думал Вова, если, к примеру, по жопе какую похлопаю – обида будет, а то и похуже. А Женька – и по жопе, и за локоток, и за коленку, и ничего! В худшем случае скажет: «Жень, руку убери!», но засмеётся обязательно. Потому что это не хрен с горы, а – Женька. Тоже, между прочим, интеллигент, хотя и во втором только поколении. И умён, сволочь, редкостно...
О Виталике и речи нет. На работе старой как раз на него все бабы и заглядывались. Многие, правда, потом, наоборот, злились годами, потому что внимания особого ни на кого не обращал, кроме некоторых. Но всё равно. А память какая! Это ж в цирке выступать! Это ж, можно сказать, один из лучших представителей русской интеллигенции! Умница и гордость наша!
А я, подумал Вова? Тупиздень деревенский.
Он решительно налил – всем по полной.
– Вов, ты чего мне полную-то? – спросил Женька.
– А то, – мрачно ответил Вова, – что если ты сейчас не выпьешь полную за всех нас, включая Михалыча, то я тоже уйду! Пей-пей, не рассыпешься!
Чокнулись, выпили, закусили. Женька всё равно споловинил, после чего закончил свою коронную байку:
– И вот, значит, припёрло так, что невмоготу, ну совсем. Поехали, говорю, на «Комсомольскую». Ну, приехали, я к эскалатору, а ей говорю – пока, мол. Она удивилась, глазищи вылупила. А я по эскалатору бегом – и в туалет вокзальный. Успею – не успею? Успел. Сел на толчок, и думаю: вот оно, счастье-то! А то – любовь, любовь…
Щёлкнул замок входной двери.
– Света пришла, – сказал Женька. – Ну, всё, мужики, давайте допивайте быстренько, и пока.
Он вышел в прихожую, послышался раздражённый голос Светы, за ним – благодушно-успокаивающие Женькины реплики. Вова с Виталиком переглянулись, молча допили остатки, закусывать не стали.
Вышли в прихожую. Поздоровались. Света ответила суховато, потом спросила:
– А что это вы уже уходите? Так быстро? Посидели бы.
Было, впрочем, ясно, что лучше не принимать этого за чистую монету. К тому же Женька добавил:
– Да нет, поздновато уже, да и мужикам домой ехать не ближний свет.
И ласково похлопал жену по объёмистому крупу.
– Да, пора, – пробормотал Виталик.
Гости оделись, обулись, попрощались и ушли. Света пошла в гостиную, немного отдохнуть, а Женька, прибирая на кухне, подумал, как ему повезло с друзьями. Все они замечательные. Уроды, конечно, каждый по-своему, но где-то и красавцы.
(c) Француский самагонщик
