С сексом у Кенгура получалось плохо. То есть не то, чтобы совсем уж не получалось. Но выходило как-то плохо, трагично и вообще кривовато. Дело в том, что в период взросления Кенгур непонятным образом трансформировался из юного бандита в романтического блюзмена, который влюблялся в каждый сексуальный объект, попадавшийся ему на тернистом жизненном пути. Как только пацаны нашего квартала выдвигались на блядки, лицо Кенгура приобретало мечтательное выражение, не предвещавшее ничего хорошего. И предчувствие беды никогда нас не обманывало.
Он первым подцепил какой-то дикий люэс и провалялся с ним в кожвен-больничке вместе с поразительными существами, попавшими туда на "принудиловку". Потом он умудрился вырастить на невинной юношеской залупе удивительные "рога", которые в пору было стачивать напильником. Один рог удалось каким-то образом нивелировать, а второй вымахал почти до размера пули от Макарова. Врачи бегали смотреть на Кенгура, как на чудо чудное и диво дивное. Самым безобидным следствием горячей влюбленности Кенгура в очередную тупорылую нерпу стали цветастые казахские мандавошки, удивившие даже бывалых пацанов, не один год выжигавших эту хуйню из армейского хэбэ керосином.
На дворе стояло Винное Лето не то 91-го, не то 93-го года. Доверху полное алжирским красным и испанским белым. В предыдущее лето мы пили омерзительную гадость из смеси спирта "Рояль" и напитка безалкогольного "Изабелла", от которого синел язык, а на два-три метра вокруг рспространялась невыносимая пелена запашистой виноградной эссенции. Но вдруг какой-то охуевший ангел сбился с курса и занес в Челябинск несколько цистерн Настоящего Вина. Мы пили его так, что оно начинало сочиться изо всех пор, заместив собою все телесные жидкости. Жаркие летние девицы, сосавшие нам юные хуи в кустах сирени и боярки, косели от нашей спермы похлеще, чем от пива.
Кенгур прибыл к заветным кустам с изрядным опозданием и выглядел несколько смущенным. "Ну?", - спросил Брат Байчжан. "Вот", - ответил Кенгур и задрал джинсы. Девственно чистые ноги, выбритые до отполированности, выглядели странно и даже где-то пугающе. "Омерзительно", - констатировал Брат Байчжан и щедро отхлебнул из бутыли с хайямом. "Я вчера видел эту хуйню до бритья", - доверительно сказал Женька Хуэйчао, - "Это были не мандавошки. Это целые Мандавоны. Просто крабы камчатские, блять, какие-то". Кенгур снова влюбился не в ту девушку...
Но не любить Кенгур не мог. От отсутствия влюбленности он становился агрессивным, как нехолощеный жеребец. В этом случае помогал только азолептин. Одна шестнадцатая таблетки. На ночь.
А потом... лето кончилось. Осенью выпал снег. И Кенгуру позвонил Марсель.
Вообще, со временем у меня сложилось впечатление, что жызнь такая же странная штука, как вода. Вроде на всех одна, но разные слои почему-то не смешиваются. Ну никак не хотят. Как будто какой-то Небесный Клоун нагревает своей большой zippo длинную пробирку: верх кипит, а внизу холодно, как в кораническом аду. Мы жыли с Кенгуром бок о бок многие годы, но не знали и половины его ебанутых друзей. Порой он хороводился с персонажами, которые вызывали панику у юных мам, гуляющих с детьми, одним своим внешним видом. Да что там панику, просто неконтролируемую дефекацию вызывали... Марсель был как раз слеплен из такого человеческого гумуса.
"Слышь, если щас ты не занят, срочно зайди ко мне", сказал Марсель. Часы показывали десять утра. Голос Марселя в трубке отдавал металлом и Кенгуру почудилось нехорошее. В голове против воли всплывали самые дурные ассоциации: менты, кредиторы, выставленная хата. В десять десять свежепахнущий зубной пастой Кенгур уже звонил в дверь Марселя.
Чресла Марселя были препоясаны минимальным полотенцем с какими-то оранжевыми чебурашками. Кенгур потянул носом воздух. Перегар сшибал с ног. Марселева подруга Таня сидела на кухне асболютно голой, грустно глядя в стакан.
- А чего это вы с утра голые сидите? - с тревогой спросил Кенгур. Таня хмыкнула. Ее груди вздрогнули. Сквозь приступ непонятного горячего стыда Кенгур ощутил, как член в штанишках завозился кроликом.
- Да так, - загадочно сказал Марсель. Полотенце упало на пол отжившей свое змеиной шкуркой. - Сейчас будем ебать Таню.
- Ахуеть, - сказал Кенгур и незамедлительно отобрал у Тани стакан.
- Не-не, - грустно сказала Таня, выволкивая на свет стеснительный кенгуров членик. - Сначала в душ.
- Угу, - слабо вякнул Кенгур и отправился в душ.
"Что я тут делаю?" - спросил он у мутного зеркала, сквозь тугие струи воды. Из-за двери раздался характерный женский стон. Кенгур глянул вниз и ему показалось, что его собственный хуй подмигнул ему мочедырочкой. "Блять", досадливо сказал Кенгур и пошел в спальню.
Часа через два, синий от горькой водки пополам с пивом, Кенгур брел домой. В душе метались зеленоватые кролики с оранжевыми глазами. Кенгур ввалился домой, с тоской посмотрел на прикрытый тарелочкой завтрак, что-то буркнул пришедшей пообедать матери, и как подрубленный рухнул в постель. "Ну пиздец тебе", сказали кролики.
На следующее утро история повторилась. Звонок, суровый голос Марселя, пять минут по хрусткому снегу, дверь, кухня, водка, душ, ласковый танин лобок, покрытый красноватыми пупырышками от бритвы, ебанический крик кончающего Марселя, легкая тошнота, душ.
День четвёртый. "Ебаная татарская маньякопогань", пробормотал Кенгур, заслышав телефонный звонок сквозь сладкий утренний сон. "Иду-иду", пробормотал он в трубку, не слушая сурового бормотания Марселя. Входя в ванную, он вдруг поймал себя на мысли о том, что боится смотреть на собственный хуй и моет его исключительно наощупь.
Через десять дней. Кенгур уже вскакивал поутру с кровати, как заведенный, с одной лишь мыслью "Надо ебать Таню". Он выдавливал пасту на зубную щетку, вспоминал изгвазданное спермой танино лицо и повторял "Надо ебать Таню". Кому вообще это надо, спрашивал он у почерневших зимних лип, топая говнодавами по легкому, как утренняя тошнота, челябинскому снежку. Хочу ли я ебать Таню? Жопа у нее, конечно, будь здоров. Но хочу ли я? Но ведь Марсель мне друг! Он ведь для меня всем жертвует. Неужели я не могу выебать Таню еще раз? Ради него? Ну конечно могу. У нее и сиськи вроде что надо. Целлюлит, конечно, местами. Но с такими сиськами вроде бы ничего. Все-таки надо. Надо. Ебать Таню. Ебать Таню. Я иду ебать Таню...
Одиннадцатый день. Издерганный, нервный, вихляющийся на ветру, как ивовый прутик, Кенгур стоял у подъезда, повторяя "ебать Таню, ебать Таню". Соседка, вышедшая за продуктами, увидела пожившего паренька-безвозраста, сияющего ангельскими небесными глазами и золотыми фиксами, и инстинктивно поздоровалась. "Ебать Таню, надо ебать Таню", услышала она в ответ и шарахнулась от мужичка, как от чумного.
Двенадцатый день. Кенгур пытался подергать писун, подходя к двери марселевой квартиры, чтобы как-то придти в форму. "Еба-а-ать", удвиленно воскликнул мужик с собакой, увидев зеленого паренька, пытавшегося дрочить на лестничной клетке. "Ебать Таню, я должен, я должен ебать Таню", ответил парень, повернув к собаководу безумное измученное лицо. Собака смущенно гавкнула и спряталсь за хозяйскую ногу. Марсель открыл дверь, как обычно голым, коротко крикнул "в душ!" и отхлебнул из горла. Собаковод ошеломленно прошептал "наркоманы ёбаные" и побежал мимо лифта, вниз по лестнице. Собачонка мотылялась за ним, как привязанная консервная банка.
Тринадцатый день. Таня сидела на корточках в ванне, моя объемистый розовый зад. Кенгур с тоской встал рядом, взял мыло и спросил:
- Ну как?
- Я вот что думаю, - с овечьей кротостью на лице сказала Таня, - может уже ну его на хуй, еблю эту? Может так выпьем?
- Да я бы с радостью, - взволновано ответил Кенгур. - А Марсель?
- М-да, - философски ответила Таня и обреченно потянулась к кенгуровой пипирке полными сухими губами. Кенгур вздрогнул, как от пощечины. И почему-то, словно бы защищаясь, начал горячо мочиться.
- Как дождик, - покорно сказала Таня, подставив ладошки под слабую золотистую струйку. Кенгур закрыл лицо руками и всхлипнул.
На следующее утро он пришел к Марселю и решительно выставив вперед ладони сказал:
- Всё. Пиздец.
- Что? - удивился Марсель.
- Я не пью. Мне доктор запретил, - соврал Кенгур. - А вам с Таней я тетрациклину принес, попейте тоже.
- Что?! Триппер?! - вскрикнула Таня.
- Угу, - сказал Кенгур. - Я тут на днях с одной... Сегодня вот закапало. И резь.
- Ну слава богу! - облегченно сказала Таня и надела халат.
- Блять, - сказал Марсель. - А ведь так всё было здорово.
- Да было отлично, - сказал Кенгур и поставил чайник на огонь.
- Я в жизни ТАК не кончала, - сказала Таня и долго-долго затянулась. Дым окутал кухню, милосердно спрятав под толстым серым одеялом засохшие апельсиновые корки, почерневшие чифирные стаканы, окурки и прочую дрянь. Слабое осеннее солнце подмигнуло в окно и превратилось в омлет, зайдя за плотную серую штору туч. И пошел снег, чистый-чистый, как платок, которым матери вытирали нам горячие детские слезы.
