I.
В самом начале 80-х годов одна религиозная организация, помогавшая иммигрантам и застрявшим путешественникам, наградила почётным дипломом некого старика, бесплатно помогавшего им многие годы. Он свободно говорил на шести языках и с удовольствием переводил что угодно и когда угодно для сотен людей. Все знали, кому звонить, если нужен был переводчик. Журналисту из местной газеты поручили написать об этом заметку. Журналист приехал к старику, взял у него интервью и добросовестно написал примерно следующее: Вилк Питерс родился в Техасе, в 1900-м году, в семье безграмотного фермера, но выучился на библиотекаря, а заодно выучил шесть языков, потому как языки любит. Сейчас он давно на пенсии ездит по свету, в свободное время реставрирует старые машины и переводит для иммигрантов. Вот взялся учить итальянский – в Италию собирается. За долгие годы бескорыстной помощи местной церкви ему вручена почётная грамота. Ну и детали всякие. С фотографии на читателей смотрел бодрый чернокожий старик.
Все тут же забыли бы про Питерса, если бы эту заметку совершенно случайно не увидел Джон Франклин. Франклин был не рядовым журналистом местного масштаба, а довольно известным в Америке публицистом, и профессиональный нюх подсказал ему, что в заметке что-то явно упущено. Техас, Американский Юг начала 20-го века, безграмотный чернокожий фермер. На образовании его детей – да что там на образовании, на жизни – можно сразу ставить крест. Их не то что не учили, их толком не лечили. Пахали всю жизнь, пока не загинались. Ну хорошо, каким-то чудом парень пробился, закончил колледж, выучился на библиотекаря. Это само по себе уже интересно. Но шесть языков? Ездит по всему миру? Учит итальянский на восемьдесят лохматом году жизни? Реставрирует антикварные машины?
Франклин бросил всё, сорвался с места и поехал интервьюировать Питерса. Тот вежливо согласился на интервью, но не рассказал ничего нового. Да, повезло, собрал денег, поступил в колледж, потихоньку выучился. А языки знает, потому что любит их учить. А что тут такого? Журналист не отставал, и только где-то на втором часу интервью ему удалось, наконец, пробить броню скромности этого ни на кого не похожего человека. Потихоньку втираясь в доверие, задавая наводящие вопросы, там просто слушая, тут выпытывая, за несколько дней Джон Франклин докопался, наконец, до сути и написал огромную статью. Нет, простите, не статью. Балладу. Гимн. Эпос. Работу напечатал довольно на тот момент известный журнал, который на сегодняшний день уже много лет как прекратил своё существование. Франклин получил Пулицеровскую премию, статью перепечатали многие издания, она потрясла миллионы человек. Но прошли годы, нашумевшая статья забылась, в 96-м году Питерс умер, и сейчас о нём практически никто не помнит.
А жаль. За всю свою жизнь я слышала мало историй, сравнимых с историей Вилка Питерса. Она вдохновляет, она поражает, она оставляет глубокий след в душе и в памяти. К тому же сама история написания статьи служит хорошим уроком: удивительное рядом, надо только уметь к нему подобраться, уметь задать правильные вопросы. Я перескажу вам Балладу о Старике Питерсе – она того стоит. Это не дословный перевод статьи Франклина, хотя все факты взяты оттуда. Во-первых, многое пришлось подсократить; во-вторых, какие-то вещи хотелось добавить от себя (не факты, а мысли), по-другому расставить акценты; в-третьих, что-то надо было дополнить, поскольку у российского читателя слегка иной культурный багаж, чем у американского. Если кому-то захочется прочесть оригинал, статья называется «The Ballad of Old Man Peters”, by Jon Franklin. Я не знаю, где вы сегодня сможете её найти, а я прочла её (и историю её написания) в книге Франклина «Writing for Story”, но если профессиональный журнализм и техника написания статей вас не интересует, на книгу можно не тратиться.
***
Итак, Техас, 1900-й год. Trinity county – кусок леса к югу от прерий, известный так же как Klan Country. Собственная ферма чернокожего представляла явное нарушение расового кодекса. Потрясая факелами и винтовками, Ку Клукс Клановцы несколько раз нападали на ферму Джона Питерса. После нескольких атак Джон решил, что жизнь дороже, бросил купленную на кровные деньги ферму и сбежал. Вилк родился через несколько лет после этого события. Его мать работала в поле, пока носила ребёнка, потом таким же образом выносила ещё одного, и ещё... В итоге Питерсы произвели на свет семеро детей. Каждый год семья переезжала, спасаясь от клановцев. Питерсы искали лучшую жизнь, но находили только тяжёлый наёмный труд на очередном куске чужой земли. Вилк занимался младшими детьми, потом вышел в поле вместе с родителями. В восемь лет он был типичным американским крепостным, свободным только на бумаге. Целый день мальчик ходил за мулом с плугом в руках, и ничего другого не знал.
Тем не менее, уже тогда родители понимали, что в Вилке было что-то... особенное. Другими словами они назвать это не умели и не могли: Питерсы были безграмотны, ни одной книги, кроме Библии, в глаза не видели, и детей ничему, кроме практических навыков, никогда не учили. Их старший отличался от остальных неуёмным любопытством, расспрашивал всех и вся о горах, о реках, о том, что простиралось за горизонтом, о чудесной стране под названием Мексика, о людях разных цветов, которые жили где-то там за океаном. Он слышал испанский язык проезжавших мимо путешественников и восхищался его певучестью. Ритмы незнакомого языка наполняли мальчика неуёмным желанием уехать куда-то... туда. Ум и душа мальчишки рвались за горизонт.
Родители послали Вилка в местную школу, понимая, что это единственный способ выйти из-за сохи. Пытливый мозг мальчика нуждался в подпитке, в мечте. А с мечтами было туго. Джон Питерс знал всего одного образованного человека – местного доктора. Доктор был символом успеха, пределом стремлений. Мечту прекрасную, ещё неясную, надо было описать словами, понятными безграмотному фермеру. Джон решил, что Вилк станет врачом, чего бы это не стоило семье. Вилк ухватился за идею, как утопающий за соломинку. Карьера врача была реальна, достижима, она предавала оттенок жизненности его заоблачмым мечтам и неясным стремлениям. Слово «доктор» на много лет определило его жизнь и позволило сфокусироваться на борьбе с врагом номер один – необразованностью. Образование было дорожкой из жёлтого кирпича, путём к свету. Там, впереди, светилось и переливалось слово «доктор», и мальчик готов был на всё, чтобы дойти до него. Пока его соученики глазели в окно и пускали самолётики, маленький Вилк тщательно выводил буквы и изо всех сил старался постичь арифметику.
Он узнал, что есть на свете такая страна – Франция, а ещё есть Россия. Швейцария, Испания, Германия... Он изучал насекомых, змей и белых людей. Последних Вилк боялся больше всего. Но даже их он боялся куда меньше ТЬМЫ незнания. Он боролся с ней каждой клеточкой, проводя все свободные минуты за учебниками. Постепенно, шаг за шагом, он добивался успеха. Шли годы, Вилк рос, семья постепенно вставала на ноги. У них был свой огород, свой домашний скот, свой курятник. Дети не знали голода, все жили дружно, и Вилк позже вспоминал эти годы как одни из самых счастливых в своей жизни. Это были годы, наполненные НАДЕЖДОЙ.
Всё закончилось быстро и просто. В 1913-м году Джон Питерс перенёс инсульт, у него оказалась парализована вся левая часть тела, и он скончался в течение нескольких месяцев. Без силы и знаний отца семью в одночасье поглотила нищета. Осенью Вилк не пошёл в школу – он опять встал за соху. Кто-то должен был заменить Джона на ферме, надо было кормить остальных детей. Границы Тринити Каунти закрылись вокруг Вилка каменной стеной. Дорога из жёлтого кирпича оборвалась, горизонт оказался тупиком, и у мальчика осталось только одно – его мечта.
***
В свои 13 лет Вилк умел пахать, рубить, собирать, доить, полоть и много чего ещё, но все последние годы он отдавал большую часть времени наукам, и его практические навыки далеко отставали от отцовских. Прошла зима, потом наполненное изнуряющим трудом лето, потом наступил сезон плохого урожая, а за ним последовала страшная, голодная зима. Следующий год ничем не отличался от предыдущего.
Мечта о докторе не уживалась с сохой и плохо сочеталась с процессом разделывания свиной туши, у неё давно были глиняные ноги, не соприкасающиеся с реальностью. Но без мечты Вилку пришёл бы конец. Мечта о карьере врача помогала ему бороться за выживание семьи и утешала в моменты неудач. Когда у Вилка заболела сестра, мать позвала врача. Вилк с восхищением и замиранием сердца смотрел, как доктор осматривал девочку. Диагноз был прост: девочка очень слаба. Никаких лекарств у доктора не было. Последовал очередной неурожай. Семье нужны были деньги на еду, и они продали последнее – мулов. Пахать больше было не на чем.
Когда семья уже потеряла надежду, в их жизнь вошёл преподобный Джонсон. У него была Библия и работа священника на лесоповале – настоящая работа, за которую платили деньги. Когда Преподобный предложил Миссис Питерс руку и сердце, она с радостью согласилась. Вилк терпеть не мог Джонсона, но отговорить мать не смог. Семья переехала. Вскоре Вилк и его братья и сёстры были превращены в рабов на лесоповале, а преподобный... Иногда он читал Библию, но чаще занимался более важными вещами, например, охотой и рыбалкой.
Вилк работал на лесоповале от рассвета до заката, дни сливались в один, и мечта о карьере врача потихоньку превратилась в фантазию, с годами становившуюся более и более иллюзорной. В тот день, когда умерла его сестра, он тоже рубил деревья. Другое кладбище, очередная – как у отца – безымянная могила. В Вилке что-то сломалось. Ещё два года после этого он слушался отчима и работал на него, но когда тот в очередной раз заставил семью переехать, Вилк первый раз в своей жизни взбрыкнулся, ослушался – и остался на лесоповале. В свои восемнадцать лет он уже понимал, что один лесоповал ничем не отличался от другого, и мало отличался от хлопковых полей. Вскоре Вилк нашёл работу на местном деревообрабатывающем комбинате и уехал в городок Дюболл, поразивший его своими огромными размерами. Там, в бараках, жило аж 2500 человек, и даже был магазин. С утра до вечера Вилк таскал огромные деревянные блоки под палящим солнцем южного Техаса – с грузовика на конвейер, с грузовика на конвейер. МЕЧТА давно покинула его. Там, за горизонтом, было пусто.
II.
Дюболл был удивительным городом. Там было электричество, тротуар перед магазином и автомобиль, принадлежавший фабрике. Главное, почти все жители города умели читать и писать. Большинство из них даже успело побывать в Тайлере – огромном, по меркам Вилка, городе в 125-ти милях от Дюболла. В Тайлере располагался Техасский Колледж, в котором учили чернокожих. Периодически кто-то из Дюболлской молодёжи уезжал в Тайлер учиться. Но все они вскоре почему-то возвращались, не осилив науки. Многие из этих ребят казались Вилку совсем неглупыми, и он никак не мог взять в толк, почему у них не получалось. Никто не мог дать ему вразумительного ответа. В Тайлере его знакомые как-то терялись, забывали, зачем приехали, растрачивали деньги, недостаточно усердствовали, не могли сдать экзамены и в итоге заваливали учёбу.
Люди поговаривали, что неграмотные и полуграмотные юнцы во взрослом возрасте уже просто необучаемы. Мозг костенеет и уже не приспособен воспринимать новую информацию. Нечего и пытаться – заросли тропинки. Подобные разговоры наполняли Вилка ужасом, он отказывался в это верить. Он обещал себе, что если попадёт в колледж, то ни за что его не бросит. Если бы ему только дали шанс...
Вилк начал смотреть на мир вокруг себя новыми глазами. Автомобили, инструменты, товары в магазинах, поезда – кто-то делал это всё, кто-то всем этим управлял. Кто-то что-то знал, должен был знать, и Вилк очень хотел быть одним из «знающих» людей. Но для этого нужно было попасть в колледж. Внезапно, тьма незнания опять стала давить на него, мешать жить. Он отдолжил у кого-то книги по грамматике и арифметике и взялся повторять – скорее, заново учить – когда-то пройденное. Однажды ему в руки попалась книжка по математике. Он не понял там абсолютно ничего, но отказался отложить книгу в сторону.
Днём он работал, вечером занимался, в воскресенье ходил в церковь, а в день зарплаты аккуратно делил деньги на три кучки. Одну кучку посылал матери, другую откладывал на свои скромные текущие расходы, а третью – самую маленькую, но самую главную – аккуратно клал в мешочек. Прошёл год, потом другой. Пять долларов превратились в десять, десять в пятнадцать... Когда у Вилка накопилось $50, держать деньги в носовом платке стало небезопасно, и он поручил свои сбережения тёте. Чем больше он учил, тем больше хотел знать. Математика постепенно поддавалась его упорству, всё больше восхищая Вилка красотой своей логики. Когда местные жители решили собрать небольшой оркестр, двадцатилетний Питерс вытащил немного денег из заветного платка и купил подержанный кларнет. Теперь он сначала целый день тоскал брёвна на пилораму, потом занимался с учебниками, а потом, поздно вечером, учился играть на кларнете.
Однажды на церковной доске объявлений появилась заметка: президент Техасского Колледжа, доктор Бэнкс, прочтёт в городе лекцию и ответит на вопросы. Вилк был вне себя от счастья. С замиранием сердца слушал он доктора Бэнкса, который, казалось, знал наизусть весь толковый словарь и заставлял мысли и идеи танцевать в воздухе, как ноты на листе бумаги. После лекции Вилк подошёл к Бэнксу и сказал, что ему уже 23, а образования – шесть классов. Но включая деньги, хранившиеся у тёти, у него есть $300. К тому же он готов очень усердно учиться. Есть ли у него шансы?
Доктор Бэнкс подумал про себя, что шансов нет - парню слишком много лет. Но он не решился произнести это вслух. В принципе, сказал он, нет ничего невозможного...
Осенью Вилк собрал вещи и укатил в Тайлер.
***
Экзаминаторы грустно качали головами. Парень с мятой кепкой в руке и последними сбережениями в кармане был знакомой фигурой на кампусе. За годы изнуряющей физической работы эти ребята каким-то образом умудрились не потерять жажды к знаниям, но их мозги уже с трудом воспринимали информацию, к тому же они попросту не умели учиться. Они вообще плохо представляли себе, что это такое. Время было упущено. Они пытались, но у них ничего не получалось. Вилк Питерс знал существительные и глаголы, умел складывать и вычитать, но для двадцатитрёхлетнего парня его знания были ничтожны, к тому же он говорил на жутком диалекте полевого рабочего – некой грубой и полуграмотной версии английского языка, закрывающей для него дорогу в любое сколько бы то ни было приличное учебное заведение. Экзаминаторы хотели всё это ему сказать, но они тоже были чернокожие, они знали, каково ему, и пожалели парня, как жалели десятки других до него. Ему придётся набить собственные шишки и познать горечь поражения самому.
Вилку поручили работу кочегара в женском общежитии и приняли в шестой класс. Взрослый мужик с мозолистыми руками и железобетонными мускулами сидел, упираясь коленками в парту, среди неполовозрелых шестиклашек и пытался постичь дроби и сложноподчинённые предложения. Как ни странно, он воспринял эту возможность как счастливый билет, чудесный подарок судьбы, и отнюдь не считал себя оскорблённым. Насмешки малышни ничуть не трогали его; если он переживёт шестой класс, то, может, сумеет закончить школу. А если он сумеет закончить школу... Вилк боялся даже мечтать об этом. По вечерам его охватывал страх. А вдруг что-то случиться? Вдруг он заболеет? Вдруг заболеет мама или кто-то из сестёр? Вдруг у него опять отнимут МЕЧТУ? Вилк понимал, что шанс упускать нельзя – надо учиться, надо зарабатывать деньги. Летом он уехал в Даллас – на заработки.
Учителя были уверены, что никогда больше не увидят Вилка Питерса. К всеобщему удивлению, он вернулся осенью и взялся за книги с ещё большим упорством. Вилк видел Даллас – горизонты продолжали расширяться, но без знаний путь к мечте был закрыт. В том году Вилк открыл для себя Шекспира. To be or not to be. Он перечитывал эти слова снова и снова – через океаны и столетия Шекспир задавал вопрос лично ему, Вилку. To be or not to be. That is the question. Парню казалось, что он знает ответ.
Начальная алгебра. Латынь. И, наконец, Библиотека. Ничто доселе увиденное им в Тайлере не поразило Вилка так, как библиотека. Он ходил по рядам, восхищённо охватывая глазами ряды книг, осторожно трогая руками обложки. Он не знал, что в мире существует столько книг, столько областей знаний. Он проводил в библиотеке всё свободное время, жадно поглощая книгу за книгой. Заведующая библиотекой, Миссис Бэнкс, с интересом наблюдала за ним. Жена президента посвятила жизнь пополнению скупых интеллектуальных ресурсов местной негритянской общины. Этот парень внушал надежду.
Годы шли, и Вилк потихоньку менялся. То ли накопленные знания переходили из количество в качество, то ли ощущение, что мечта всё более реальна, окрыляла молодого человека, но он начал уважать себя и верить в успех. Выпускной вечер он пропустил – должен был работать. Но Вилк не растроился. В свои 28 лет он уже знал, что не в последний раз получает диплом. Осенью Вилк поступил в Техасский Колледж. Началась другая жизнь. Великовозрастный школьник-кочегар был полушуткой, символом упущенных в детстве возможностей, почти неизбежным провалом. Хлопковые поля и лесоповалы маячили за спиной, не отпуская, ожидая, пока он устанет, оступится, плюнет. Его сверстники зарабатывали деньги, женились, заводили семьи. А он сидел за партой и учил латынь. Вилку нравилась одна учительница – Женева Крауч, но разве ж... Он даже виду не подал. Кем он был тогда? А студент колледжа в Южном Техасе в конце двадцатых годов был уважаемым человеком. Вилк расправил плечи.
Он сражался с латынью, французским, алгеброй, и каждый раз выходил победителем. Последовала аналитическая геометрия, потом биология и социология. Через два года доктор Бэнкс поменял работу, перейдя в A&M колледж в 150-ти милях от Тайлера. Потом туда же ушла хорошенькая Женева Крауч. Вилк почувствовал себя одиноко, кампус Тайлера становился ему мал. В1929-м году Вилк тоже перевёлся в A&M. Миссис Бэнкс нашла ему работу официантом в студенческой столовой. Ещё пара лет – и он будет учиться в медицинской школе, на врача. Вилк был счастлив.
Осенью 1929-го года рынок ценных бумаг рухнул, в стране наступила Великая Депрессия. Экономическая ситуация ухудшалась на глазах, и постепенно физические работы, на которых раньше были заняты чернокожие, перешли к безработным белым. Вилк внезапно понял, что на медицинскую школу ему не заработать. Он решил, что сначала поработает учителем математики – в этой науке он начал добиваться серьёзных успехов.
Но до окончания колледжа оставалось ещё два года. Вилк сосредоточил все усилия на математике, а заодно начал учить немецкий. Иностранные языки интересовали его всё больше – Вилк был даже рад, что придётся работь в школе, это даст ему время хорошенько подучить немецкий, возможно даже начать учить другой язык. Он находил время и на разговоры с Женевой, хотя дальше разговоров дело не шло. Весной 31-го года Питерс послал резюме во все техасские школы для чернокожих и начал ждать ответа. Сначала пришёл один отказ, потом другой... Потом наступила тишина. День окончания колледжа неумолимо приближался, и Вилк никак не мог понять, что же происходит.
Семья Вилка не пришла смотреть, как он получает диплом бакалавра. Зато пришла Женева. Перед студентами в тот день выступала женщина – президент другого колледжа для чернокожего населения Техаса. Она просила студентов не отчаиваться перед лицом тяжёлой экономической ситуации, не терять надежду. Вилк подошёл к ней после выступления и спросил о возможных вакансиях для учителей.
- А что вы умеете делать? – поинтересовалась женщина.
- Я могу учить математику! – гордо сказал Вилк.
И замолчал. Женщина явно ждала продолжения. Когда она, наконец, поняла, что он закончил, то пожала плечами.
- Наши школы нуждаются в большем. Они бедны. Окна разбиты, вода отключена, течёт крыша. Дети не знают элементарных вещей. Математики недостаточно! Я спрашиваю, что ЕЩЁ вы умеете делать.
Вилк растерялся. Он закончил колледж с прекрасными оценками, но должен был признать, что, кроме как обучать математике, он не мог практически ничего. Женщина потеряла к нему всякий интерес и перевела взгляд на следующего студента. Потерянный, Вилк отошёл в сторону.
Он не ощущал себя столь беспомощным и тёмным с тех пор, как сидел в 23 года в шестом классе. Сейчас ему был 31 год, и он потратил последние восемь из них на то, чтобы получить образование, которое оказалось никому не нужным. Работы в стране не было, денег у него не было, семьи тоже. Что делать дальше было совершенно непонятно. Дорога из жёлтого кирпича завела в тупик: карьера врача казалась не намного более достижимой, чем в 1913-м году.
III.
Экономическая ситуация в стране всё ухудшалась, работы не было, и Вилк слонялся по кампусу колледжа, не зная, куда податься. Он вызвался помогать библиотекарше: раскладывать книги, записывать информацию на карточки. Ему нравилось работать в библиотеке, помогать таким же жадным до знаний людям, как и он, находить им нужные книги, советовать, что почитать.
Библиотекарша заметила, с каким пиететом Вилк относится к книгам, и поделилась наблюдениями с Миссис Бэнкс, женой президента колледжа. Та сразу вспомнила поразившего всех своей усидчивостью парня из Дюболла – полуграмотного рабочего, который взирал на стеллажи вверенной ей тамошней библиотеки с каким-то священным трепетом. Её поразило, что диплом бакалавра не изменил его отношения к книгам. Миссис Бэнкс решила поговорить с Питерсом. Не задумывались ли вы, поинтересовалась она, о карьере библиотекаря?
Вилк уставился на неё, пытаясь переварить информацию. Идея была прекрасна, проста, даже очевидна, но она никогда не приходила ему в голову. Он ведь хотел быть доктором, он обещал отцу, отец так надеялся... И вдруг Вилк понял, что для Джона Питерса доктор был всего лишь символом успеха, олицетворением образованного, добившегося чего-то в жизни человека. А чем была библиотека, как не храмом знаний? Библиотекарь, в своюю очередь, был хранителем знаний. Отец одобрил бы его выбор.
Приняв решение, Вилк сразу почувствовал, что открыл новую главу в своей жизни. В 33-м году он подал заявление в Хэмптонский институт в Вирджинии, где будущим библиотекарям обещали стипендию. Его приняли. Тогда же Вилк предложил руку и сердце Женеве Крауч. И второй раз ему не отказали. В 33 года, оставив позади молодую жену, он впервые выехал за пределы Техаса.
Дорога в новую школу заняла несколько дней и переполнила его впечатлениями. Вилку казалось, что он мудреет с каждой проеханной милей. Он всегда мечтал о путешествиях, но идея казалось совершенно бредовой, легкомысленной, почти взбалмошной, и он не принимал эти фантазии всерьёз. Доехав до Вирджинии, Вилк понял, что в путешествиях нет ничего легкомысленного; наоборот, это ещё один способ победить вечного врага – тьму необразованности. В Вирджинии Вилк часто стоял на берегу Атлантического океана и пытался представить себе экзотические страны, располагавшиеся за горизонтом - там, на другом берегу. Его охватывало безумное желание увидеть их. Что-то сдвинулось в сознании молодого человека. Весной Вилк вернулся в Техасский колледж и проработал там библиотекарем ещё четыре года, но границы штата перестали быть его тюрьмой – он чувствовал себя гражданином мира.
Как только Вилк заработал немного денег, Питерсы купили автомобиль. Следующей весной они с женой поехали в Нью Йорк, и Вилк посвятил лето обучению в Колумбийском университете. Ещё через год они поехали в Квебек, который стал для Вилка настоящим откровением. Вокруг ходили иностранцы и говорили на чужом языке... НО ОН ПОНИМАЛ ИХ!
Вилк вернулся в Техас и задумался. В мире столько людей, столько языков, и никто друг друга не понимает. Незнание языков есть некая форма ТЬМЫ, это преграда, помеха, которую надо устранять. Он мог говорить по-французски и немного по-немецки. И всё. Это никуда не годилось.
У Вилка совсем не было времени. В Техасском колледже, а после этого в Лангстонском университете (Оклахома), он постоянно сталкивался с такими же тёмными чернокожими ребятами, каким был и он двадцать лет назад. Вилк прилагал все усилия, чтобы выцарапать их из лап тьмы – учил пользоваться библиотечными каталогами, энциклопедиями, справочниками. Он сидел в библиотеке с раннего утра i до позднего вечера, но почти каждый день после работы урывал несколько минут, чтобы учить немецкий.
Тут мне хочется сделать паузу. Этот параграф – чистая отсебятина, у Франклина его нет. В жизни Вилка Питерса будет ещё много интересного – мне есть, что писать, а вам есть, что читать. Но самое страшное позади. Он уже никогда не будет нищ, безработен, глубоко несчастен. Отсюда только вверх. Одно достижение, другое, третье... Мелодрама закончилась. Но не теряйте фокус. За всю свою жизнь этот человек ни разу не почил на лаврах. Ему никогда не пришло в голову, что после всего пережитого и достигнутого он заслужил покой. Прийти домой, вытянуть ноги, почитать книжку, посмотреть телевизор (когда они появились, конечно), сходить в бар с приятелями, да просто поесть и поспать. Устал я, жена, целый день пахал, какие, к чёрту, учебники? С двадцатилетнего возраста и до выхода на пенсию Вилк Питерс работал с утра до вечера, а потом учился. Днём пахал, а вечером пополнял образование. После выхода на пенсию он занимался саморазвитием почти каждый день - бОльшую часть дня. Изначальное образование было билетом в нормальную жизнь, и те жертвы легче понять. А с этого момента у него уже есть эта самая нормальная жизнь, есть хорошая работа, семья. Он уважаем, он путешествует по свету. Ему уже НЕ НАДО. Но он не останавливается. С моей точки зрения, то, что происходит с конца тридцатых годов и до середины девяностых, достойно ничуть не меньшего, а, возможно, и большего уважения, чем то, что Вилк сделал в юности. За ним уже не стоит тень отца, перед ним не маячит лесоповал. Он борется с тьмой внутри себя, выжигая её калёным железом, по капле. Читайте дальше и восхищайтесь этим человеком.
***
В 1944-м году Вилка пригласили на работу в публичную библиотеку города Кливленда – одну из трёх лучших в стране на тот момент. Миссис Бэнкс нашла для него идеальную карьеру – с утра до вечера Вилк был среди книг и соприкасался с знанием. Он поглощал информацию, как алкоголик водку, он постоянно учил что-то новое, он всё время читал, он был ненасытен.
Тогда, в середине 40-х, он открыл для себя Россию. Вилку поручили читать новые поступления и писать отчёты об их ценности для библиотеки. Другие библиотекари работали в утреннюю смену, а Вилку доставались «остатки» - аналитические тома, скукотища. Ну, кому скукотища... Шла вторая мировая война (Вилк был слишком стар для армии, его не призвали), и половина томов так или иначе касалась России и коммунизма. Вилка поразило то, что, судя по книгам, русские люди мало отличались от американцев. У них были похожие мечты и стремления, они также старались понять мир вокруг себя. Но им всё время не везло. Эх, если бы Вилк знал русский... А почему бы и нет?
Русский стал третьим языком Вилка Питерса. (В скобках: об этом у Франклина одно предложение. Вот взял и выучил Питерс русский язык за пару лет, одновременно работая целый день и заботясь о семье. Просто так, для себя. Захотелось. Выучил так, что читал классиков в оригинале. Как два пальца замочить.) Знание русского позволило ему прочесть книги, написанные российкими евреями. Сын чернокожего крепостного хорошо понимал их проблемы. Расизм, антисемитизм – разница небольшая. Вилку очень хотелось поехать в Россию, но у него не было ни денег, ни времени, ни возможности.
В 48-м году Вилк опять поменял работу. И опять торчал в библиотеке куда дольше положенных восьми часов, зато всё время учил что-то новое, читая и рецензируя книги. В этот период своей жизни он начал понимать, что хочет приобрести знания, не имеющие отношения к книгам и сидению за столом. Например, его заинтересовали моторы. Вилк заказал себе учебник для механиков и начал возиться с газонокосилкой. Ну, когда языки не учил. Разобравшись со своей газонокосилкой, он принялся за соседскую.
Один из сотрудников предложил Питерсам поехать с ним на его родину - Гаити. Это была первая по-настоящему чужая страна для Вилка. Его ужаснула нищета, но потрясли и восхитили люди. Жители говорили на креольском, но практически все понимали французский. И опять Вилк пришёл в восторг от возможности разговаривать с людьми на иностранном языке, от того, что его понимали. Возвращение домой в этот раз было грустным, воспринималось почти как возвращение в тюрьму. Когда он ещё куда-то выберется? Вилк мечтал о путешествиях. Ему уже исполнилось 50, студенты всё чаще говорили ему «сэр», но он совсем не чувствовал себя старым. У него было ещё столько пороха в пороховницах, столько страсти к знаниям... Да он только начал! Ему ужасно хотелось поехать в Германию. И в Австралию. Да хоть куда-нибудь. Но проходили недели, месяцы, а в жизни Питерса ничего не менялось.
В один прекрасный день Вилк Питерс получил письмо от старого друга, с которым познакомился когда-то в Оклахоме. Теперь этот человек работал завкафедры факультета английского языка в Морган колледже, в Балтиморе. Он решил открыть при факультете новую программу для будущих библиотекарей, и ему нужен был хороший учитель. Питерс подходил по всем параметрам. Зарплата хорошая. Согласен? Вилк засомневался. Его нынешний работодатель выплачивал хорошие пенсии, а Морганский пенсионный план был далеко не таким щедрым. В свои пятьдесят Вилк не мог этого не учитывать.
Но друг очень хотел заполучить Вилка в учителя. Изменить пенсионный план он был не в состоянии, поэтому начал думать: что же такое может предложить Морган колледж, чего у Питерса сейчас нет? Чего этому библиотекарю не хватает? К счастью, друг оказался прекрасным психологом и сказал единственно верную вещь: в Морган колледже учителя работают только девять месяцев, а три месяца делают, что хотят. Если Вилк решится переехать в Балтимор, он сможет каждое лето... да что угодно!
Вилк смотрел на письмо друга, не веря своим глазам. Что... он... хочет... три... месяца. Франция. Германия. Австралия. Луна. Нет, стоп, зачем ждать? У него есть какие-то сбережения, он может уволится уже сейчас и съездить во Францию ДО начала семестра. Какая прекрасная идея! Это был укол адреналина.
Жизнь Вилка Питерса снова изменилась – и снова навсегда.
IV.
В Морган Стэйт Вилк Питерса знали как добродушного библиотекаря и учителя, у которого был зуб на безграмотность и необразованность. Он помогал иностранным студентам и американцам, которым надо было перевести что-то с французского или написать эссе на немецком. К нему обращались если надо было объяснить значение сложной русской, итальянской или испанской фразы. Этот загадочный человек неопределённого возраста изучал языки по вечерам и исчезал куда-то каждое лето.
Питерс не тратил много денег на путешествия, предпочитая старые пароходы и дешёвые авиалинии. Он останавливался в студенческих общежитиях или у кого-то в гостях и ел то, чем питались местные жители. Он учился, впитывал, наблюдал, изучал – и никогда не забывал, что находится в краях, о которых его собственный отец даже не слыхивал. Летом Вилк был не учителем, а студентом. Он провёл три месяца в Барселонском университете, изучая испанский, географию, музыку, литературу и искусство. В Сорбонне он учил французский и историю Франции. Он брал курсы в Квебеке, в Вене, в Берлине, но с годами всё больше учился самостоятельно.
Осенью он возвращался в Морган Стэйт и щедро одаривал всех желающих воспоминаниями о путешествиях по Ирландии и Дании, Швейцарии и Норвегии, Португалии и Великобритании. Однажды студент попросил его перечислить все страны, в которых Вилк побывал. Он не смог, и с тех пор стал вести дневник путешественника. В 61-м году Вилка назначили главным советником (деканом?) для иностранных студентов. Шли годы.
30-го июня 1966-го года профессиональная карьера Вилка Питерса официально завершилась. Его с почётом проводили на пенсию. Вилк собрал содержимое своего письменного стола в большую картонную коробку и поехал домой, счастливый, как тинэйджер перед летними каникулами. Он не собирался доживать свои дни в тишине и покое и не планировал отдыхать от трудов своих праведных. Ха! Кто сказал, что в 66 человек стар? Это глупость, придуманная молодёжью. Вилк чувствовал себе прекрасно: он ничем никогда не болел. Более того, теперь он был свободен! Он мог путешествовать зимой, когда цены были ниже, он мог вставать и ложиться когда захочет, он был сам себе хозяин.
В 42 года Шекспир сказал, что мир – театр. Вилк был на 24 года старше и считал, что Бард неправ. Мир не театр, а кампус университета. На следующее утро после выхода на пенсию, Вилк Питерс встал в семь утра, оделся, съел завтрак и начал заниматься. Когда ему хотелось отдохнуть, он шёл в подвал и возился с газонокосилкой. К тому же у него была любимая машина – Шевроле 55-го года. Он купил её новенькой 11 лет назад, но только сейчас нашёл время, чтобы уделять ей достаточное внимание. На момент выхода Вилка на пенсию, Шеви 55-го года если и попадались на дорогах, то были ржавыми дымящими развалюхами. Машина Вилка блестела, ездила, как новенькая, и не знала, что такое ржавчина. Вилк гордился своей четырёхколёсной лошадкой.
Питерс очень хотел поехать в Латинскую Америку – там можно было потратить мало, зато увидеть и узнать очень много. Но его испанского не хватало, поэтому Вилк слушал радиопередачи из Мексико и часами сидел за учебниками. А в перерывах ухаживал за садом. Теперь, на пенсии, у Вилка было достаточно времени, чтобы сажать цветы, полоть сорняки и стричь траву. Мэр Балтимора наградил его «Орденом Красной Розы» как одного из людей, чьи участки украшают город.
Доучив испанский, Питерс поехал в Пуэрто Рико, Перу, другие страны Южной Америки, а заодно проучился семестр в Мадридском Университете. Иногда Женева ездила с ним, а иногда предпочитала оставаться дома. Впервые в жизни, Вилк чувствовал себя по-настоящему счастливым человеком – ТЬМА отступала с каждым годом, всё дальше и дальше.
Когда он не путешествовал и не учился, когда не оставалось сорняков и все соседские газонокосилки работали, как часы, Вилк занимался волонтёрством. Он помогал Гёрл Скаутам, Красному Кресту и разным благотворительным фондам. Несколько дней в неделю он работал переводчиком в церкви для испаноязычных жителей города.
Когда Вилку исполнилось 70, он получил письмо из городской больницы. Группа врачей проводила там геронтологические исследования, получив специальный грант для изучения старческих болезней. Точнее, старческого здоровья. Учёные искали здоровых пожилых людей – пытались понять, почему они здоровы, тогда как многие их сверстники мучаются каждый день. К тому же они пытались понять сам процесс старения с биохимической точки зрения. Вилк согласился принять участие в эксперименте и провёл несколько дней в больнице, где его организм изучали в мельчайших деталях. Питерс поразил врачей: в свои семьдесят он уже не смог бы работать в поле или на лесоповале, но для семидесятилетнего старика его здоровье иначе как идеальным назвать было нельзя. Все системы функционировали нормально. Вилк только плечами пожал: могли бы не тратить денег и спросить у него, он бы им бесплатно сказал, что всё работает нормально. У него ничего никогда не болит.
Одним из интервьюирующих его докторов был психолог, который попросил Питерса назвать все места, которые тот посетил. Вилк запутался. Аргентина, Австрия, Бельгия, Бразилия, Венесуэла... Гана, Гибралтар, Греция... Панама, Парагвай, Перу, Польша... Уругвай... Всего было, кажется, 56 стран, но Вилк не был уверен. И вообще, память была уже не та, то он забудет какую-то простую русскую идиому, то ещё что-нибудь на другом иностранном языке... Психиатр уставился на Вилка. Шесть языков и учить седьмой в 70 лет? И он жалуется на память?
Вилк был всё таким же неутомимым, любопытным, наполненным желанием учиться, постигать, узнавать. Но взгляды детей, отношение соседей и вопросы врачей указывали на то, что он стар. Нет, этого не может быть. Он совершенно не чувствовал себя старым! Да ну их, у Вилка были занятия поинтереснее, чем стареть и думать о смерти. У него в жизни появилась новая любовь – итальянский.
Когда Вилк в очередной раз поехал регистрировать машину, ему сказали, что старушку Шеви можно записать в «античные». Официально. Нет, ну конечно, машина была не новая, но Вилк так за ней ухаживал, она прекрасно ездила, да она ещё поездит... Менять машину он отказывался наотрез.
Где-то в конце 70-х его память начала давать сбои. Женева говорила, что он становится глуховат, но он это категорически отрицал. Его гораздо больше волновали насмешки тинэйджеров, которые откровенно потешались над ним и его машиной. Вокруг ходила какая-то другая молодёжь, с мнением по каждому поводу, но без грамма мудрости и выдержанности в голове. Район становился небезопасным. Вилк установил на всех дверях двойные замки.
В начале восьмидесятых его здоровье впервые дало сбой – у Вилка нашли диабет. Ему надо было следить за тем, что он ест, и путешествия ограничивались цивилизованными странами с современным медицинским оборудованием и нормальной едой. Ну и пусть – оставалось куча стран, из которых можно было выбирать. Хотя... Вилк скучал по смеху перуaнских детей.
Потом разболелись суставы. Ирония судьбы. С каждым днём он всё больше узнавал о России и моторах, Германии и Сенегале, Уругвае и садоводстве, настоящее ЗНАНИЕ казалось так близко, его уже вот-вот можно будет ухватить, но тело становилось слабее и слабее. Он всё чаще простужался, заболевал.
81, 82, 83... Годы шли, а они с Женевой жили всё там же, в Аламеде, и Вилк всё водил свой верный Шевроле 55-го года. Он так мечтал объехать весь мир, но кругосветное путешествие ему уже не светило, как не светила Индия и многие другие страны. Но Вилк не сдавался. Было ещё не поздно. Впереди была Италия. В 82-м году Вилк вытащил с полки учебники итальянского и начал освежать язык. Он часами сидел на крыльце, заставляя свой мозг концентрироваться, повторяя фразы снова и снова. Язык вспоминался тяжело.
В один прекрасный день Вилк получил письмо из свой альма матер – А&М колледж. Его приглашали выступить перед студентами во время некой торжественной церемонии. Это была большая честь, и Вилк отложил в сторону книги на итальянском чтобы написать Речь. Ему было нелегко: Питерс никогда не толкал речей, он всегда переводил, подсказывал, как найти книгу, помогал со ссылками на других авторов. А тут автором надо было быть ему самому.
Как объяснить этим молодым ребятам, что такое целый день ходить за мулом или сидеть на задних сиденьях автобуса? Процесс написания речи вдруг всколыхнул в нём воспоминания шестидесятилетней давности о том, как тяжело ему было учиться, каких трудов стоил диплома, каких жертв каждый шаг. Вилк обнаружил в себе злость и раздражение, о которых даже не подозревал. Ему надоели, хуже горькой редьки надоели жалобы и причитания современной молодёжи.
Вилк Питерс стоял перед студентами и рассказывал им историю своей жизни. Но этого ему показалось мало, и он добавил к истории притчу. У одной чернокожей пары, сказал Вилк, не осталось денег – что не протратили, то пропили. Экономить не умели, деньги считать не умели, только пили и дебоширили. Но зато всем жаловались, что в их бедах виноваты «белые». Расизм, сказал студентам Вилк, есть реальность, данная нам в ощущении. Это факт. Но и сила воли тоже факт. Он прочёл им поэму о цене успеха, он сказал им... наверное, лучший способ перевести его слова на русский, это вспомнить фразу «бороться и искать, найти и не сдаваться». И кто ищет, тот всегда найдёт.
После бурных аплодисментов и пожимания сотен рук Вилк вернулся домой и начал писать письма в Рим. Не сдаёт ли кто-нибудь маленькую комнату? Отправив письма, он снова достал учебники итальянского и сел за стол. День за днём Питерс впихивал новые слова и выражения в свой мозг с жадностью чернокожего мальчишки, родившегося в 1900-м году и яростно сражающегося с тьмой необразованности. Ему было всё труднее и труднее запоминать новый материал, но постепенно слова добавлялись к десяткам тысяч уже сохранённых в его голове, тьма опять отступала, проигрывая схватку, и мир вокруг Вилка становился чуточку светлее.
В декабре старик Питерс запер верную лошадку Шеви в гараже, поцеловал жену и уехал в Рим.
На этом статья Франклина заканчивается. А Питерс прожил ещё более десяти лет, путешествовал, учился, познавал, читал, спрашивал, чинил, полол и поливал. Он умер в 96-м году – наш современник, победивший тьму.
