Гена готовился к феерическому оргазмированию, насаживая на свой хуй Ирку, как курицу-гриль на вертел.
Ирка скакала на Генином хую, хаотично размахивая веснушчатыми сиськами, и думала о том, что те калории, которые она сожрала вместе с пирожным сегодня в обед, сейчас стремительно сжигаются. И это придавало Ирке сил.
А Гена думал о том, что если Иркиному мужу стукнет в голову моча, и он захочет вернуться домой пораньше – на хуй тогда насадят уже самого Гену. Как курицу-гриль.
И поэтому Гена не мог кончить уже второй час.
«Кончай, мудило ущербное!» - кричала про себя Ирка, чувствуя как у неё отнимаются ноги.
«Лифт приехал что ли? Муж припёрся? Или кажется?» - думал Гена, зажмуривая глаза от капающего на его лицо Иркиного пота, и силился кончить.
Хуй предательски падал, и норовил вывалиться из Ирки.
Иркин мобильный выдал залихватскую песню «А я люблю военных, красивых-здоровенных», и Генин хуй всё-таки упал окончательно.
- Муж! – округлила глаза Ирка, и, продолжая удерживать стремительно теряющий эрекцию хуй внутри себя, подняла трубку..
Гена судорожно сглотнул, и шевельнул левым ухом.
- Алло… - прошептала в телефон Ирка.
- Бу-бу-бу – донеслось из трубки.
- Я не дома… - проблеяла Ирка-тупица, и зачем-то три раза подпрыгнула на опавшем члене.
- Бу? – спросили в трубке. – Бу-бу, сукабля?
- Я это… - Ирка оглянулась на Гену в поисках поддержки, а Гена зачем то посмотрел на Иркины сиськи, и пожал плечами. Ирка икнула, и закончила: - Я щас на перекрестке, вместе с бабой Клавой с третьего подъезда… Порчу снимаю.
- БУУУУУУУУУУУУУ?! – заорали в трубке, а Генин хуй почему-то начал подниматься. Ирка это почувствовала, и усердно запрыгала на Гене, выдыхая в телефон:
- Да… Да… В два часа ночи… Так баба сказала… Клава… Баба… Мы щас насыпем тут пшена, сотворим заклятие, и пойдём домой…
- Бу-бу? Бу-бу-бу нахуй! Чтоб через пять минут бу-бу-бу, а то бу-бу к хуям!
Генин член стоял как шланг на морозе, и Ирка прыгала на нём, закатив глаза, не выпуская из рук телефонную трубку.
- Мне нельзя говорить, а то заклятие не подействует. Баба Клава запретила. Всё, пока!
И кончила.
Тут левая Иркина сиська, совершив странный кульбит, стукнула Ирку по щеке, и Гена, заглядевшись, проебал свой оргазм.
«Всё-таки, бабы – ебанутые существа…» - думал Гена, выходя из Иркиного подъезда. «Порчу, бля, она снимает. С бабой Клавой. И муж её мудак. Раз на такую закатай вату повёлся»
В Генином кармане Сергей Безруков сурово сказал: «Бригада…» - и заиграла тревожная музыка.
- Толстый, ты на районе? – спросили в трубке.
- Почти. Чо надо?
- Бабки есть?
- Нету.
- Бля… - расстроился голос. – Что, ваще нету?
- Нихуя! – рассердился Гена, и добавил: - Два часа ночи! Делать нечего? Если денег нет – пиздуй, за оградой дёргай хуй!
В трубке тихо матюгнулись, и поинтересовались:
- А сигареты есть? Покурим?
Гена похлопал себя по карманам, и ответил:
- Есть. Ты у подъезда? Щас подойду.
У подъезда, под тусклой лампочкой маячил Павлос.
Лицо Павлоса выражало мировую скорбь и вызывало желание дать ему в печень. Почему-то.
Увидев Гену, Павлос оживился:
- Здорово, брат! Покурим?
- Покурим.
Закурили.
- Слышь, Толстый, - сплюнул себе под ноги Павлик, - Рублей двадцать есть? Хоть пивка бы щас дёрнуть, бля…
«Не отвяжется ведь, пока не дам..» - подумал Гена, и сделал вид, что шарит по карманам.
- Держи. – Протянул Павлу два червонца.
- Бля, братуха, реально выручил! Погнали в «Красную шапку»?
Красной шапкой называли круглосуточный азеровский магазинчик на перекрёстке.
- Ну, давай, сходим…
По скрипучему снегу две тени двинулись в сторону магазина.
- Стой! – каркнул Павлос, и замер.
Гена остановился, и проследил Пашкин взгляд.
- Видишь?
- Вижу.
На белом снегу отчётливо выделялось тёмное пятно.
- Куртка, по-моему… - сделал стойку на добычу Павлос, и стал красться аки тать в ночи. – Давай карманы обшмонаем? Может, там бабки есть?
Гена двинулся за Павлосом чисто из любопытства.
И через пару метров остановился:
- Павлос, это баба…
- Вижу! – азартно прошипел Пашка. – Бухая в сопли! Давай её на свет вытащим!
- Нахуй надо? – Гена попытался оттащить товарища от грузного тела, распространяющего миазмы. – Пошли в Шапку, у меня яйца окоченели.
- Отвали! – отмахнулся Павлос, - Щас бабки будут! – и, схватив тело за воротник, поволок его к подъезду.
Свет тусклой лампочки осветил красное лицо с растёкшейся тушью под глазами, и с застывшей соплёй под угреватым носом.
- Спящая красавица. – Фыркнул Гена, и пнул тело ногой.
- Эй! – рассердился Павел, - Ты чо делаешь? Её ещё ебать можно…
Павлос был женат. А жена Павлоса была беременна. И к комиссарскому телу Павла не допускали уже месяца три. Поэтому, в перерывах между бездуховной дрочкой и бухарой, Павел иногда ебал вечно пьяную дочку соседа дяди Гриши. Неопределённого возраста девицу в зелёных велосипедных шортах, которые она снимала только для поссать и для поебацца.
Поэтому Павел был рад новому приобретению, которое совершенно точно имело пизду, и вполне вероятно – бабки.
- Слышь, Толстый, давай её в подъезд оттащим? – глаза Павла горели возбуждением, и нижняя губа начала трястись. Первый признак того, что Паша намерен любой ценой совершить половой акт.
Гена молча ухватил тяжёлое спящее тело, и поволок его в подъезд.
Спящей красавице на вид было лет тридцать. А может, и меньше. Пьяница мать – горе в семье, как говориться.
Прыщавое лицо, остатки зелёных теней на глазах и блевотина в правой ушной раковине мадонны, вызвали у Гены желудочные спазмы, и он поспешно закурил.
А Павел, тяжело дыша, расстёгивал китайский пуховик пьяной Снегурочки.
- Тебя как звать, а? Как зовут тебя, спрашиваю? Сосать можешь? – шептал Павел, пытаясь усадить красавицу на лестницу. – Рот открой!
Синявка услышала знакомую команду, и раззявила рот, явив миру пеньки зубов, в обрамлении бахромы морской капусты.
Но при этом не проснулась.
Павлос поспешно впихнул в рот пьяницы хуй, и после первого же поступательного движения Пашина партнёрша с глухим стуком повалилась на пол.
- Уродины кусок… - выругался Павлос. – Толстый, чо стоишь, еблом торгуешь? Помоги поднять!
Гена с интересом следил за попытками Павла получить оргазм с помощью этого животного, поэтому поднапрягся, и поставил девушку на ноги.
Девушка приоткрыла мутные глаза, отрыгнула кусок котлеты, и упёрлась головой и руками в мусоропровод.
- О! Ништяк! – обрадовался Павел, - Толстый, у тебя гандон есть? Давай! Блядь, да где тут у неё рейтузы снимаются? На подтяжках они что ли?
Паша трясущимися руками копался у синявки под пуховиком, пытаясь стянуть с неё шерстяные портки. Но те или наглухо прилипли к её жопе, или были пришиты к лифчику.
Но Павлос не привык отступать. Он не боялся трудностей. Он был настоящим мужчиной.
Сильным, смелым, и ахуенно находчивым.
Поэтому он просто разорвал девушкины парадно-выгребные штаны на жопе, и, наплевав на видавшие виды трусы, задорно выглянувшие из разодранных рейтуз, приступил к насилию.
Жертва обнимала мусоропровод, и пускала слюни, а Павлос приближался к оргазму.
Словно почуяв это, мадонна в рваных рейтузах обмякла, и начала плавно съезжать на пол, по пути облизывая мусоропровод.
- Стоять! – завопил Паша, и ухватил красавицу за сиську.
Сиська растянулась как резиновая, и красотка продолжила свой медленный спуск.
- Стой, сукабля!!! – в исступлении кричал Павлос, и вдруг осёкся: - Погоди… Тихо-тихо…
Гена, лениво наблюдавший за сценой, перестал ржать, и уточнил:
- Это ты кому?
Глаза Паши забегали, а Пашина рука, держащая партнершу за сиську, вдруг вынырнула из-под пуховика с зажатым в ней стольником.
- Во! Смотри! В лифчик сныкала, сука!
Павел ликовал, и совершенно забыл про оргазм.
- Щас пойдём, пива возьмём в Шапке!
В этот момент Пашина любовь очнулась и просипела:
- Отдай бабки, пидор!
- Ой! Она разговаривает! – заржал счастливый обладатель ворованного стольника, и пнул мамзель под разорванную сраку: - Пшла нахуй, марамойка!
Бросив наполовину использованный гандон рядом с любительницей острых ощущений, счастливый будущий отец и его друг вышли в морозную ночь…
«Всё-таки, бабы – ебанутые существа…» - думал Гена, открывая зажигалкой бутылку «Старого мельника». «Взять, хотя бы, Ирку… Бабе почти тридцать лет, учительница, а даже напиздить мужу толком не может. Вот как с такой жить? А эта опойка синерылая… Ну нахуя так нажираться, что потом через губу перешагнуть не можешь? Тоже дура.»
А Павлос, верный друг Павлос, жадно глотал «Очаковское» и улыбался во весь рот.
Потому что скоро он должен быть стать отцом.
Потому что он сегодня выебал бабу.
Потому что он раздобыл деньги на пиво.
И потому что он – мужик.
И настоящий пацан.
А у Генки ещё все впереди…
Мама Стифлера
