– Завтракать будешь? – спрашивает она, пробегая глазами холодильник-сковородки-кастрюли – словно журнал перелистывает.
Вместо ответа я обнимаю её. Постояв с минуту, она выбирается из объятий и подталкивает меня в сторону ванной: пойди умойся – эх, ты, лягух-путешественник...
Всю предыдущую ночь я провёл на ногах.
Как звали женщину? Не скажу.
Имя любимой – это очень и очень много...
2.
Смена кадров рапидом.
...продолжается утро, она растирает меня после душа банным полотенцем... мы опускаемся на пушистые простыни, не расцепляя рук... размеренно ласкаем друг друга и вдруг – словно взрываемся изнутри!
Мы дышим, как рабы на галерах – угнетённо и прерывисто.
Изредка она стонет, даже вскрикивает, будто от затаённой боли... а я без устали сминаю, накрываю, переворачиваю её, словно огромный кусок теста.
Мы похожи на озабоченных рептилий, рехнувшихся после спячки.
Странные ассоциации... это в мозгах резвится бессонница.
Наступает пауза – или, скорее, минутная передышка.
Я закуриваю, замотавшись в простыню, и сажусь на пол возле раскрытой балконной двери. Женщина накидывает на плечи застиранный халатик. Присев на корточки, она листает – имейте в виду, это я её попросил! – альбомы с детскими фотографиями.
Я слушаю сбивчивый рассказ о родословной огромной семьи, и с каждой фотки сияют её огромные глазищи, суженные по краям татарским разрезом...
Да, букет кровей тут фантастический!
Она – всего понемножку: полька-татарка-хохлушка, даже еврейка... а по совокупности всё-таки русская.
3.
...едва докурив, я провожу рукой по вздрагивающей, узкой спине – и женщина вспыхивает, предсказуемая, как фосфорная спичка... она загорается и тут же никнет, умоляя о снисхождении... и я отвечаю на эту мольбу.
Ни дать, ни взять – индейский бог Маниту, блин!
Минут десять я, божество задрипанное, извергаю огненную лаву, пока под слоем вулканического пепла не нарастают конвульсии... и тогда знойный поток энергетики сменяется томной негой... а чего вы, собственно, ждали от голодранца?
Материальной поддержки?
Я не хожу к Данаям в виде дождика из золотых монет. Ибо нефиг.
Впрочем, не стреляю у Данай и стольники до получки...
Что это со мной? Стоит ей притронуться, как всё начинается заново.
Ни кофе с коньяком, ни фенамин... не отроют такую бездну жеребячьих способностей!
Так что же со мной?
Женщина склонилась ко мне... качнула гроздью тяжёлой, нежно-невесомой груди. Взмокшие от пота локоны на висках кажутся смятыми кружевами.
– Ещё хочешь? – спрашивает она полушёпотом.
– Нет, – отвечаю я, пытаясь выглядеть безразличным.
– А будешь?
– Конечно, буду!..
4.
...мы лежим, изнеможённые, как две отбивные.
Наконец, подруга встаёт и, чуть пошатываясь, бредёт в душ.
Выглядит она, правду сказать, не ахти – что уж про меня говорить!
Затем происходит... сейчас объясню: представьте, что вас по ошибке засунули вместе с бельем в стиральную машину... и включили мотор! Пробарахтались вы пару рабочих циклов, пока не выбрались на волю. Имея весь антураж соответственно ситуации...
Так вот, буквально через две-три минуты вместо ушедшей в растрёпанных чувствах подруги появляется изящно одетая незнакомка... красоты неописуемой.
Настоящая королева. Вот ужас-то...
Стоит завоевать женщину, и ты мгновенно попадаешь к ней в рабство!
– Чего разлёгся? – молвит царственная особа. – Ты как, живой ещё? Давай в кафе, что ли, сходим... или просто так прогуляемся!
Я благодарно киваю ей, не сразу приходя в себя...
5.
...в кафе мы выдерживаем недолго. Слишком разителен контраст между нами и соседями по приторно-нарядному полуподвалу.
Мы почему-то всех раздражаем... может, потому, что откровенно счастливы?
Мужчины открыто пялятся на мою спутницу, потом на меня. Зависть на их лицах сменяется недоумением и злостью... да что вам тут, каз-злы – музей восковых фигур?!
Дамы тормошат своих кавалеров, трепеща остатками выщипанных бровей.
Дурдом какой-то, выездная кунсткамера... кухня, кстати, тоже не ахти.
Обстановка начинает накаляться.
Почувствовав это, она вдруг выпрямляется и указывает мне глазами на дверь.
– Покажи-ка мне вечерний Донецк! – громко говорю я и кладу прямо в объедки половину наличных денег... мы долго бродим по каким-то улицам, и я ничего не вижу, кроме неё...
6.
Я открыл эту женщину, словно элементарную частицу, на школе по масс-спектрометрии в Тбилиси. Правда, в соавторы ко мне в этот раз набилось человек триста!
Женщина дышала такой красотой и грацией, что пузатые академики и лысеющие доценты, едва выбравшись в кулуары между докладами, сразу же пускались вокруг неё в хоровод, возбуждая злость и зависть в прочих учёных дивах.
Красотка всем этим мастерам высшего кобеляжа только улыбалась и поддакивала, никого особо не выделяя. Я наблюдал за ней и грыз ногти... фигурально, разумеется.
Что я мог им всем противопоставить – питерский мониак... э-э, мэнээс?
7.
...мой час пробил, когда ленинградская секция устроила в холле гостиницы импровизированный концерт. В общей сложности у нас ходили в гитарастах человек семь или восемь... такая вот «поющая эскадрилья».
В то время, как и многие питерцы, я увлекался псевдо-одесскими балладами Розенбаума – подобно тому, как развлекаюсь нынче стилизацией подобной прозы.
Мою избранницу, я видел, окончательно пробило на «Утиной охоте» и «Заходите к нам на огонёк». Лицо её окаменело... она слушала меня, замерев от восторга.
Неважно я пою, да и на гитаре получается так себе. «Так себе» и многое другое-прочее...
Но то выступление удалось – всё-таки я пел для неё!
Что многое объясняет.
– А теперь – дис-ко-тека! – прокричал конферансье, и в холле грянули танцы.
Теперь к даме вообще было невозможно пробиться: повезло мне только с третьего раза.
Я протянул ей руку, музыка грохотала и выла...
Она оттолкнула чересчур напористого кавалера... шагнула ко мне, доверчивым жестом положив на плечи обе руки – и вдруг взглянула прямо в глаза.
Всё разом смолкло.
На мгновение я ощутил лёгкий ужас, словно от падения в бездну...
8.
...мы почти не двигались в танце. Я что-то говорил и говорил весь вечер... она изредка кивала, а может, задавала вопросы. Через три дня, поощряемый аплодирующей питерской кодлой, я переехал со всем своим барахлом к ней в комнату.
Её соседку без особых хлопот переманил к себе мой сосед по гостиничному номеру.
Вряд ли кто-то из нас четверых жалел о происшедшем.
Негодовала только администрация гостиницы.
Наша молоденькая администраторша очень горячилась, но неважно говорила по-русски. Для поправки акцента трое наших втянули несчастную жертву служебного рвения в дегустацию двух ящиков киндзмараули... грузинское гостеприимство, как и питерский цинизм, просто не имеют границ!
Остававшуюся до отъезда неделю мы практически не расставались.
Я завидовал самому себе. Потрясающей красоты женщина, столь близкая по темпераменту, интересам, образу жизни, ответила на моё чувство!
Всё внутри меня плясало и пело, как в индийском кино.
Хачапури мы запивали красным вином, потом бродили по старому Тбилиси, а ужинать шли в «Воды Лагидзе»...
9.
...спустя три месяца после инцидента в Тбилиси меня отправляют в Киев – доставить официальному оппоненту автореферат на отзыв... на носу защита диссертации. Командировка на три дня, а трудов, как водится – на пятнадцать минут...
Куда податься? Фланировать по Крещатику, пока не встретится переговорный пункт?
Звоню подруге:
– А я сейчас в Киеве! Не знаю вот, чем заняться...
– Ко мне лети! – отвечает она, заливаясь хохотом.
Типичная хохлушка: никакого сочувствия!
Я представляю себе плавное колыхание её груди, сияющие глаза... и говорю:
– А что, это мысль!
Если денег на дорогу хватит, подъелдыкнул внутренний голос.
Побеседовав минуту-другую (с ней, конечно, а не с внутренним голосом!), я нехотя вешаю трубку... но идея уже проросла и плодоносит....
10.
...приплыли: я стою в киевском аэропорту и разглядываю огромную карту Украины.
Вот он, Донецк. Практически, рукой подать.
Жаль только, рейсов туда из Киева нет... а что произрастает поблизости?
Харьков и Ворошиловград. Бывший и нонешний Луганск, кажется, поближе будет...
Я покупаю билет и снова звоню ей:
– Жди, через три часа лечу в Ворошиловград!
– Дурень ты, дурень... – говорит она с мягкой укоризной. – Летел бы лучше в Харьков! Проще добираться на перекладных...
Но где там, пассажира и танком не остановишь.
Вот ещё говна-пирога, аэродром подскока я не тот выбрал!
Менять билеты – значит, деньги терять, а их и так в обрез.
Рейс мелькнул незаметно, как и переезд к луганскому автовокзалу.
Что тут ещё сказать? Смеркалось...
Автовокзал встретил меня известием, что последний автобус в Донецк ушёл полтора часа назад. Следующий рейс – в семь тридцать утра.
На часах – половина одиннадцатого. Ждать до утра просто немыслимо.
В сгустившихся сумерках я выхожу на разбитое асфальтовое шоссе Ворошиловград-Донецк. Мысленно осеняю себя крестным знамением и топаю, как Ломоносов за наукой. Чепуха, всего-то вёрст двести...
Ночная степь величественна. Рядом с трассой египетскими пирамидами высятся терриконы – гигантские холмы породы, вынутой из угольных шахт.
Пару раз меня догоняет автобус, везущий шахтёров в ночную смену.
Это, конечно, здорово!
В итоге топать по шоссе остаётся всего-то навсего километров семь или восемь.
11.
...донецкий анабасис кончается перед рассветом.
В половине седьмого утра, со стороны деревни Чмаровки... нет-нет, возле платформы автовокзала я стою в гордом одиночестве, как деревенский памятник Ильичу.
В руках по-прежнему красуется импортный «дипломат» с бельём и мизерным набором средств гигиены, угнетаемым бутылкой шампанского и коробочкой ленинградских конфет, привезённых для киевского оппонента... профессура перетопчется!
Остатки разума сообщают: неплохо бы навести порядок в одежде.
Отряхиваю ладонью и затем снимаю пиджак, развязываю галстук.
Расстегнув половину пуговиц, кое-как сдёргиваю через голову пропотевшую сорочку и достаю из «дипломата» свежую (едешь на два дня – бери три чистых сорочки, учили в розовом детстве). Носки бы ещё постирать, да где тут...
12.
...тут-то меня и настигают, словно купальщицу в кустах. На платформе появляется отрок лет четырех-пяти. Глаза его сияют, как у римского триумфатора.
Налюбовавшись, визитёр сообщает писклявым басом:
– А меня Ситлана-Иосьна ругала, что я маечку на прогулке снял! Ты, дядя, больной?
Преодолевая оторопь от постановки вопроса, я отвечаю:
– Ничего-ничего... мне уже лучше.
Еле дождавшись семи утра, накручиваю диск единственного телефона-автомата, и после пары гудков в трубке раздаётся её сонный, полуохрипший голос:
– Ты где там? Стой, где стоишь... никуда не шевелись!
Мне не хочется поправлять эту несравненную речь.
Любимая уже спешит ко мне, и ещё через двадцать минут я, вместе со всей Вселенной, наконец-то погружаюсь в неё...
И так – почти трое суток.
13.
Смена декораций. Съёмка окончена.
...через год с небольшим, в день её рождения, я отошлю ей авиарейсом охапку лиловых роз. Снизу на букет я надену ручные часики в изящном серебряном браслете... а сверху, в самую гущу цветов, вложу аудиокассету со студийной записью нравившихся её песен (в моём, разумеется, исполнении). Вся композиция трепетно завёрнута в полотенце из ватмана, исписанное пылкими поэтическими откровениями...
Я готовил этот наивный дар несколько месяцев.
Подарок она получит, но больше мы не увидимся.
В очередную коллективную командировку я не поеду, выпадет срочный заказ...
По возвращении мне расскажут, что она бродила среди питерцев, как потерянная.
Будут месяцы переписки, тысячи звонков и километры поэтики... и всё закончится в одночасье. Мы распрощаемся с ней ровно за месяц до моего развода.
Ей не захочется больше ждать.
Ей нужен ребёнок... и она долго, слишком долго надеялась, что выйдет за меня замуж.
14.
Вместо эпилога.
– Что за маршрут такой странный, из Киева в Питер... через Донецк и Ворошиловград? – спрашивает бухгалтерша, сверяя отчет по командировке.
– Другого выхода не было! – говорю я чистую правду.
Бухгалтерша косится на меня недоверчиво – но я киваю с самым серьёзным видом.
И она, вздохнув, ставит лёгкий росчерк...
Бухгалтерша молода, симпатична и очень доверчива.
К тому же пару раз... э-э, выказывала мне благосклонность в течение выезда «на картошку». И оттого перед ней пару минут неловко.
Но, как и всё остальное, неловкость быстро проходит.
Горька и мимолетна была любовь – но я вновь сейчас рванул бы в Донецк, ни секунды не задумываясь. Чего бы это ни стоило...
Мне и государственному бюджету.
