Жить в СССР было зашибись. Потому что в СССР было деццтво. В котором Ляля ходила в школу, пела песни, водила хороводы, ездила к морю и играла в казаки-разбойники. В телевизоре был Д'Артаньян с Петровым и Васечкиным, Голубой Огонёк, Пугачёва и Первомайская демонстрация, а в школе иногда приключались дискотеки. По всем параметрам жизнь была просто зашибись, какая клёвая.
Но вот что ещё Ляля (я) помнит из СССР:
- папа, с несмываемым номерком на ладони, каждый день перед работой ездящий отмечацца, чтобы заполучить сказочное диво под названием стенка "Калинка";
- матушка, бьющаяся пол-августа не на жизнь, а на смерть среди толпы таких же матушек, за комплект школьной формы в Деццком мире;
- страшное слово партком, от которог бледнели и папа, и мама, и Бабуля. Партком пытался стереть с лица земли нашу семью, потому что кому-то там показалось, что наша семья как-то слишком "легкомысленно" живёт;
- матушкины битвы с профсоюзом за путёвки на море, где детям в санаторий с родителями нельзя, и поэтому, добыв путёвку, матушка уже на месте рассовывает денежку всем местынм административным тётушкам в халах на голове, чтобы семья отдыхала вместе;
- открытка на машину, выигранная в лотерею на работе у папы как причина лютой многолетней ненависти пары его коллег. Ненависть длицца до сих пор;
- щенячье Лялино счастье в связи с покупкой её первого кассетного магнитофона: не просто так, а через занкомого знакомого знакомого по слову "пароль", произнесенному у чёрного хода магазина радиотоваров на Смоленке;
- простые инструкции от мамы по части покупок: хлеб за 24, полкило колбасы по 2-90, сыр российский - если будет. А мясо - то мясо, которое мясо, а не типа мясо, Бабуля раздобывала на рынке - у знакомого знакомого знакомого.
- свадьба брата, чтоб сыграть которую, мама вывернулась наизнанку и раздобыла пропуск в спецраспределить местного райисполкома, где мы как завороженные бродили вдоль стеллажей с сервелатом, красной рыбой, просто рыбой и банками с оливками. Было отчего-то жутко.
- линейка в школе, где было положено плакать по Брежневу. А Ляля не плакала и ей снизили оценку за поведение в четверти.
- другая линейка, на которой было положено скандировать "ура!" про очередной съезд, а Ляля пришла без парадного фартука и снова схлопотала неуд по поведению.
- крик соседки у гроба из Афгана и Лялины попытки объяснит младшему брату, где этот Афган и вообще, какого чёрта.
- комсомольское собрание, где Ляле-комсоргу велели уничтожить одноклассницу за то, что к весне 10 класса она оказалась в положении. Классное комсомольское собрание должно было запустить по инстанциям механизм тотального остракизма вплоть до исключения из школы. Ляля струсила, сказалась больной и просто не пошла на собрание. Ляля до сих опр тошно от этого воспоминания, и только то радует, что родители одноклассницы просто перевели одноклассницу стремительно в экстернат и оберегли её от остракизма, как смогли. Кстати, одноклассница до сих пор живёт с отцом своей ранней дочери и в 40 лет уже счастливая и успешная бабушка.
Потом были счастливые студенческие годы (счастливые - потому что студенческие плюс первая любовь), по ходу отмеченные Лялиной работой на трёх работах - чтоб не зависеть от родителей, и чтоб им этим помочь. И криком факультетской партокомовской тётки про Лялю, что Ляля - исчадье разврата в связи с Лялиной миниюбкой. И попытка отчисления с факультета Лялиной подруги, за то, что она как-то ночью не открыла оперотряду дверь своей комнаты в общежитии. О, оперотряд!!!! Парочка кренделей из него в данный конкретный момент заседает с Госдуме в составе нашей очень правящей партии. Что ещё? Талоны на сапоги: за деньги не было, за талоны - было. Талоны на сахар, сигареты и бухло. Помницца Ляля с приятелями на этом деле слегка подзаработали, подавая заявления в ЗАГС и получая эти талоны с целью банальной перепродажи. Но лавочку это быстро прикрыли - стали ставить значок в паспорте при подаче заявления.
А потом Ляля написала статью в студенческую газету. Невинную статью про то, как было бы здорово, если б совеццкая молодежь могла б учицца не только в совеццких университетах, а в любых университетах, как СССР от этого было бы здорово - если б совеццкие студенты привозили в этот самый СССР разные новые знания, и как было бы здорово, если б СССР вообще чутка поумерил ненависть ко всему живому, что по ту сторону границы. Статья имела резонанс. От крупных неприятностей Лялю спасли только связи Бабули.
Потом СССР кончился. А с ним и талоны, номерки на руках и партком. Кругом были пустые полки. Как многоточие в некрологе по СССР. Страшные пустые полки и Лялин старший мелкий, рождённый аккурат накануне оглашения некролога. Поиски молока на просторах города системы Мск. Поиски просто еды. Потеря всех сбережений. И только обретённой работы до кучи. Перебои с электричеством. Затаскивание коляски с орущим младенцем на 17 этаж, пешком.
Небольшая пауза на обдумать.
И снова работа. Много работы. Разной. Безумной. И с заработанным - в первый Айриш Хаус на Кутузовском: чтобы покупать еду - йогурты, сыр, хлеб. Ещё больше работы. И ещё больше. И возможности для работы - везде. Было бы время, руки и мозги. И Айриш Хаус уже не единственный. И Ляля постепенно привыкает к новому темпу жизни, и времени хватает на снова поучицца и на снова обзавестись мелким. И не искать больше молоко, а покупать его. Потому что оно - есть, и есть возможность его не достать, а купить. Равно как и колбасу, мебель, машину, отдых, газеты, поездки и что угодно ещё. Без талонов и парткомов.
Ляля не будет тут касацца вопроса высоких материй типа идей и идеологий, свободы слова и свободы передвижения, выборов и макроэкономических реформ, о которых можно писать бесконечно, и ничего о них не понять, и ни о чём по их поводу договорицца.
Ляля здесь вспоминает лишь канву, оболочку жизни, и как ей кажецца, имеет право сказать, что она абсолютно и точно счастлива, что СССР накрылся медным тазом. Не как время, когда было деццтво, а как институция, которая издевалась над Лялиными родителями, Бабулей и всеми прочими родителями и бабулями, закупоривая их жизнь в туннеле "от зарплаты до зарплаты", от "талона до номерка", от "профкома до парткома". Ляля пытаецца сделать теперь всё возможное, чтоб им это компенсировать, чтоб они про это навсегда забыли, но у неё это может и не получицца, потому что не Ляля, а Лялин папа, прошедший совеццкий огонь, воду и всякие трубы недавно сказал: "Они возвращаюцца".
Первым вернулись парткомы, линейки с целью поскандировать "ура!" и тыкание пальцами в тех, кто не так одеваецца, не так думает, не то говорит. Посмотрим, что подтянецца следующим.
