Димка Северов, по кличке Север, пацан не то чтобы неадекватный. Скажем так, со странностями. Но странности эти бросаются в глаза лишь тем, кто не знает этого индивида близко. А начать по идее надо с того, что Север отслужил срочную службу в неебаться ограниченном контингенте Советских войск в НДРА. И ладно бы писарем или каптёром. Да хоть бы и в ДШБ, чёрт с ним. Северу «повезло», как ни кому другому. Его солдатская лямка была прицеплена к снайперской винтовке СВД, и значит бдение в «гнёздах» и один единственный выстрел, ну скажем за неделю.
Таких выстрелов, похоже, Северу пришлось произвести не мало. Сам не рассказывает, а обрывочные данные, слитые сослуживцами, полной ясности не дают. Но картина вырисовывается мрачная, даже если судить по его орденам и медалям. Есть подозрение, что на прикладе Северовской плётки не было живого места от зарубок.
Вот эти зарубки и сыграли в жизни парня роковую роль. Тысячи молодых людей по всей стране получают дипломы врачей, но половина из этих тысяч млеют и стекают на пол при виде окровавленного тампекса. Далеко не каждому суждено стать хирургом или патологоанатомом. Так и здесь. Винтовку держать в руках может каждый дурак. И стрелков изрядных пруд пруди. Однако один из тысячи становится снайпером. И уж совсем немногие спокойно и мирно сосуществуют со своими боевыми подвигами в мирное время.
Север токсикоман. Он с огромным удовольствием жрёт водку. Причём жрёт её килотоннами. Но, главная его отрада, это тряпка, пропитанная растворителем, заправленная в свёрнутую трубой газету. Я наблюдал не раз и не семь эти улёты. Картина так скажем безрадостная. Димку начинает потряхивать, колотить, и приходят глюки. Как правило, связаны они у парня с ментами.
- Мент! Мусорило поганое, отпусти руки сукерна, порву! – примерно подобные крики несутся из его перекошенной пасти, в моменты приходов.
Далее он успокаивается, и через несколько минут его отпускает. К счастью сам подобными изысками не грешил, потому не могу сказать с точностью «изнутри», как это происходит. Но то, что видел, нарисую как есть.
После бравурного прихода, «подлодка Север» опускается на грунт. Какое-то время Димка пребывает в снах-прострациях, а затем с мостика поступает команда, «дифферент на корму» и Север начинает всплывать на перископную глубину. Взгляд тухлый, зрачок плывёт. Но, что характерно, в ситуацию включается мгновенно. Закалка, мать его…
Лето, день рождения. Родились мы с Севером в один день. Исключительно пьяные, что называется в дворника Тихона, дефилируем по набережной Камы. Под разноцветными зонтами торговых палаток жарятся свиные шашлыки из лучших друзей человечества. Пойло представлено такими замечательными напитками, как пиво, вино, водка. Впрочем, гадости вроде лимонада и соков тоже хватает.
Падаем под ближайшим «мухомором», и, заказав пиво и шашлыки, разглядываем праздношатающуюся толпу. Нас пятеро, нам всё по барабану. Гуляем! Шестым чувством ощущаю, как маленький Женя внутри меня заходится истошным криком: - Водки, хочу водки!!!
Заказ подан, и мы поздравляемся. Север уже в состоянии грогги. Толкни, и глухой нокаут. И вот здесь я единственный раз в жизни слышу его откровения. Глаза друга стекленеют, такое ощущение, что это пуговицы. Речь рваная и бессвязная. Но кое-что выловить из этого потока всё же удаётся.
- А вы видели чмари, как у человека от выстрела разлетается башка? – Димона потрясывает. Если и играет, то тьфу вам Станиславские с Немировичами, про Данченков вообще не говорю.
- В оптику это видно подробно, в красках. Это страшно пацаны. Особенно, если этому человеку, пуштуну сраному, лет двенадцать от роду. Мальчонка, гуляющий на окраине кишлака. Гибкой веточкой сшибающий головки зазевавшимся цветам. Хрен вам в самое глоталово! Это разведчик, и гуляет он не так просто. Он на атасе!
В тот раз, днюха наша была славно подпорчена исповедью Севера. После этого мы не встречались примерно с год или более. Дорожки разошлись краями. Слыхал только от парней, что, ударяясь в очередное беспробудство, Север снова и снова возвращался в своих пьяных снах-глюках к эпизодам своей «славной» юности. С каждым разом удерживать его и возвращать на землю становилось всё труднее.
Прилетаю из командировки. То ли из Нижневартовска, то ли из Нягани, сейчас не упомню. Встречаю дружка закадычного, и конечно возникает вполне здоровое стремление выпить водки.
- А чё Гриня, - говорю я корешу. – Давай-ка прихватим Севера, да на поляну за кладбище забуримся. Водовки возьмём, пиваса, хавки…
Гришка смотрит на меня с недоумением и говорит: - Ты чё Старый, с дуба, что ли рухнулся? Мы ж Севера неделю тому закопали. Из обреза в горло себе стрельнулся. Пьяный был, мать говорит, всё кричал на каком-то тарабарском языке «бабахишд бача»
Затарились. Помолчали, выпили, закурили. Грустно терять друзей, особенно в молодости. Ладно бы под старую задницу, на излёте, а то ведь даже и не жил. Ни кола ни двора. Детишек не прижил. Знать-то и там, за краем уж всяко не в рай попадёт.
Наливаю на дно стакана водки, выливаю её в густую траву. Выпиваю и говорю про себя: - бабахишд бача. Прости парень…
