- Прокатиться говоришь? Вот тебе надо, ты и катайся. Я сегодня уже четыреста вёрст намотал, баста! Ты, наверное, думаешь, что я ссу бензином? Да ну вас всех в ширинку.
Это я ворчу так. Ну, а что вы хотели? Сорок семь лет, переходный возраст. Когда слух, зрение, потенция и прочие ништяки медленно переходят по наследству. Остаётся прожиточный минимум, самая малость, да и она сучка в режиме ожидания.
Еду в командировку, опять еду. Пятьдесят восемь километров, не бог весть что, да только обрыдло. Ноги не идут к машине, задница не садится на сиденье, глаза бы тебя не видели. К тому же воронок мой в ремзоне, а значит еду опять на пятнашке. А вот тогда назло пристёгиваться не буду. Поехали, чё мёрзнуть-то?
Тваю мать! Воевода Боброк, не иначе! И как продуманно засаду устроил, не прикопаешься.
- Добрый, знаю, у меня от ремня безопасности грудь потеет. Неа, не выделываюсь. И денег нет. Да точно не выделываюсь, чё мнительный такой? Могу Лениным забожиться. У нас с вами, между прочим, договор о взаимодействии. Угу, частное. Ужель не помнишь? На «Ухабе». А кто больше всех орал, что ему на палец недолили? Привет ёлки…
Еду дальше, из динамика какой-то неврастеник орёт по-импортному. Хорошо орёт, По-Станиславскому. Как будто присунули на весь штык, верю! Вон уже мой колхоз на взгорочке. Щас дела решим с Мишкой и в баньку. Домой не поеду, отзвонюсь, что дифференциал проколол или подшипник качения скользить начал. Пьяный за рулём – слёзы матерей!
На въезде, как обычно вижу главный атрибут колхоза и главную его достопримечательность. Антошу – дурачка. Нет, есть ещё, конечно, Марина Игоревна, управляющая. Такой жопы не сыщешь по всей России, заявляю с гордостью. У кого-то Останкинская башня, у иных Тадж Махал. А у нас ЖОПА! Но, зато гордиться ею можно денно и нощно. Походу шеф так и делает. Я тоже пробовал погордиться, отправила на БУТ, где с её слов охрану еб..т!
А друг Антоша нынче в добром расположении духа. Дрочит скот. Глазки слепые закатил, вынул своё блудилище и наяривает, как Сукачёв на гармони. Чё-то ещё приговаривает, нукося…. Тега-тега-тега…. Тьфу бля, зрелище не для слабонервных. Кто-то ж научил «Митрофанушку», щас вона сутками остановиться не может. Едем в правление.
- Привет народ честной! Да шутка, не придирайтесь к словам. Как идёт уборка урожая? Рано, осенью? Так начните сейчас, к ноябрю как раз управитесь. Сама пошла! Мишка где?
Да ты поэтесса, как я погляжу. Звать как? Ольга? Часом не Берггольц? Вафлеприёмник завали колода! Во! Родную речь ещё не забыла. Умничка!
Бреду на скотный двор. Громко выразился, так что вы хотите от поэта? Не понимаю, почему это гадилище на триста мест называют скотным двором? Разве что из-за Мишки. Ещё метров за тридцать слышу гитару. Нормуль, Михуил вновь празднует. Встал за дверью, невольно заслушался. Что-что, а песни Мишка выбирает сердцем, да и поёт душевно.
Шутки морские порою бывают жестоки,
Жил был рыбак с черноокою дочкой своей.
Дочка угроз от отца никогда не слыхала…
- О, Михась, салюдос комбайнёрамс! Чего в гавно? Вступил что ли? Уууу, да ты в гавно! Дошло ёпть! Давай сводку и я поехал. Да не водку, а сводку. Хотел с тобой, старый ты мерин испить беленькой, но видать припозднился. Ито! Девять утра, ужас! У Марины? Ну, пока.
Бреду на птичник, который вернее назвать хуйником. Ибо нет там ни хуя! Казаки уже по локоть в говне. А чё ж ты хотел? Отчизна! Поднимаюсь по косой тропке, со стороны местной говнянки, прозванной местными натуралистами Хуанхэ. Ну, правильно, из коровника в неё такое течёт, что не то, что купаться, стоять рядом не рекомендуется.
- Здравствуй Марина!
- Игоревна…
- Бывает. Повезло!
- Говори упырь, чё припёрся и проваливай.
Тут надо оговориться, что в прошлом году посадил я её свёкра, за воровайку, вот и злобится баба. Вернее всего за то, что свекруха на воле осталась.
- Да ладно тебе Маринэ, не выжопливайся, хотя тебе, конечно, идёт…. Но, я по слову и делу приехал.
- А когда ты иначе ездил? Опричник! Ишь морду-то нажрал на слезах народных! Все вы тута ходите слюнями истекаете, как бы подол задрать.
- Да как ты можешь такое говорить Марина! Как у тебя только язык повернулся?! Да я комсомолец с 1973года, да моей импотенции весь район завидует.
- Тьфу, на тебя, скот неумытый, кловун. Забирай свою сводку и писдуй! Небось, опять с Мишкой непотребства чинить станете?
- Дык попьём чуток, чё уж сразу непотребства…
- Ну, ежели пить устанешь, так я севодни баню топлю. Как стемняет, приходи импотент, спину пошоркаю.
Иду к Мишке, а в голове сумбур. Маринка, сама, пошоркаю…. Во истину, пути господни неисповедимы. Или Танька с Алефтиной сдали, сучки!
И ведь домой собирался, ай нанэ-нанэ. Подхожу к забору, припёрло. Достаю своего меньшого. Справляю нужду и говорю ему, душевно так, чтобы не обиделся и не отомстил.
- Вот так братуха, сегодня придётся поработать, на благо трудового народа. Давай родной, не подкачай. Я на тебя надеюсь, камрад!
И вновь к Мишке. Упустить такой шанс, я в плане Марины. Нет уж, увольте! Да я себе потом вовек не прощу. С Маринкой, в бане, а она скользкая, мяконькая…. Спокойно, чего напрягся, остынь. Тебе вечером ещё пахать и пахать.
- Михась! Я на тебя балдею! Как тебе удаётся, ты ж полчаса назад ни уха, ни рыла. Наливай и ответствуй, как на исповеди. И это… гармонь тащи что ли, остаюсь. Дельце одно незавершённое осталось. Какое? Да отчётность помогу людям восстановить. Ну, что, вздрогнули?!
Марина и её жопа (колхозный цикл)
Вечер подкрался незаметно, вкрадчивым незатейливым президентом РФ. Небо потемнело, солнышко взмахнуло красной ладошкой и эмигрировало в район Северной Америки. Воздух стал прохладным и влажным на ощупь. Зазвенело от вышедших на охоту вампиров. Где-то надрывался Витас, вновь и вновь сообщая такому же страждущему, что дом его достроен и он в нём всяко разно один. Где-то били посуду. Звон её, погребальными черепками разносился по всей деревне. – Я урою тебя шалава лагерная, - кричал чей-то красивый, мужественный тенор. Милые тешатся? Бывает.
Мишка выстегнулся на третьем круге. Это когда Федя-татарчонок уже три раза сбегал в сельскую лавку. Я берегу себя, пью по половинке, да и то через раз. Рандеву едриттваю. Сижу, щиплю струны, потрезвяни особо не поётся, но Федя уговаривает: - Владимирыч, спой ещё, душевную.
Над окошком месяц, за окошком ветер,
Серебристый тополь, молчалив и светел…
Наверное, пора? Маринка сказала приходить, как стемняет. Ладно, ещё пятьдесят для храбрости и по коням. Бля, я ж на свиданку! А у меня даже шоколадки нету. Может ей отвёртку подарить, ту, сломанную? А ночь просто волшебная. Именно в такие ночи в лесу меж ветвей резвятся мавки, а из озера выходят девы-утопленницы.
Огородами, на манер Григория Иваныча, пробираюсь к известной баньке. Вечер хорош! А у меня перед глазами стоит Маринина жопа, с продольным пазом, поросшим буреломом. В махоньком окошке горит свет. Вкусно пахнет дымком и распаренным берёзовым веником. Маринка, небось, все жданки прождала? Ништо, не зобидю!
Подхожу к бане и негромко стучу в дверь, которая мгновенно, словно хозяйка караулила в щелочку, распахивается. На пороге Марина. Не та дневная, а женщина, уставшая и решившая отдохнуть. Расслабиться и дать волю чувствам.
- Здравствуй Марина!
- Здравствуй опричник, заходи.
- Если драться не будешь, так зайду, пожалуй.
- Не поняла?! А для чего, как не драться я баньку-то топила?
И вот мы внутри. В предбаннике тепло, сухо. Под ногами мягкий домашний половик. Широкая лавка для отдыха, на стене крючья с полотенцами. Стою и соображаю, с чего начать. А не мой день, Марина сходу перехватывает инициативу. Подойдя вплотную, во внутренний круг, она жарко дышит на меня. От женщины вкусно пахнет берёзой, хлебом и собственно здоровьем. Её высокая грудь касается моей. В голове творится чёрт знает что. Вот сейчас бы провести болячку на шею, и добить локтем в тонкую височную…. Господи, какой идиот!
А Марина, не останавливаясь, обнимает меня руками за то место, где раньше была талия и, прижавшись ко мне всем телом, шепчет-стонет: - Пойдём, я тебе косточки пропарю, погрею.
Второго приглашения мне не требуется. Меня подкидывает, орудие готово для драки, - веди!
Прямо на пороге начинаем судорожно и быстро по-солдатски раздеваться. В угол летит рубашка, брюки, а им вдогонку летят юбка и блузка. И, наконец, холмик смятой одежды венчают двое плавок (с васильками не мои) и лифчик, из которого при желании можно было бы выкроить пару отличных тюбетеек для камрадов из Казани. Из парного отделения несёт сухим жаром, но что нам тот жар, когда внутри бушует такой Везувий! Спешно ныряем в напоенный ароматами трав и распаренной берёзы благостный рай. Деревянный полок принимает нас ласково, по-матерински. Губы впиваются в губы, жадные руки стремятся одновременно ухватить всё сразу. Ловлю губами твёрдый сосок, только бы не разрядиться раньше времени. Ласкаю его языком, и он в мгновение ока увеличивается в размерах, разбухает.
А рука, скользнув по животу, ныряет в сладкое и влажное тепло. Слава богу, хоть одна небритая. Не понимаю, когда и каким чудесным образом, мы вдруг оказываемся лежащими вальтами. Губы, жадные и горячие, впиваются в моё естество, вместе с тем мой язык проводит разведку боем. Слегка, чтобы не спугнуть миг победы прикасаюсь языком к её нижним губам, делаю продольный «надрез» и касаюсь клитора. Марина вскрикивает, и слегка прикусывает губами моего друга.
Минуты три продолжается это жуткое истязание, затем мы переворачиваемся и я занимаю приличествующее моему статусу положение. Осторожно прикасаюсь членом к влагалищу, до половины погружаю головку в его тёплые недра. Делаю несколько движений вверх и вниз, и когда Марина начинает вскрикивать и закатывать глаза, достаю своего помощника и скольжу им по внутренним сторонам бёдер своей пациентки. Эту процедуру произвожу да пяти раз и, наконец, когда Марина начинает неистово колотиться подо мной, кричать и комкать пальцами мои ягодицы, я захожу в неё на весь штык!
Далее следуют не более двадцати фрикций и в мощном вскрике Марины, мы разряжаемся. Практически одновременно. Ещё какое-то время покрываю поцелуями губы, лицо, шею и грудь женщины. Затем, немного опомнившись и придя в себя, она осторожно, чтобы не расплескать, сводит ноги, а я тем временем принимаю упор лёжа. Наконец осторожности соблюдены и под жалостливый, сожалеющий вздох Марины, я выхожу из неё. Освобождённо падаю на полок рядом с ней и улетаю на Марс к Агузаровой!
В ту ночь, я поставил для себя новый мировой рекорд, сотворив столько проникновений, что в приличной компании цифру засвечивать, просто не стоит. Скажу только, что позы были настолько разные и непредсказуемые, что Ржевский, с его гусарскими потугами был посрамлён многократно! Но самое главное, я таки вставил ей своего прохвоста в заповедную дырочку. И как оказалось, не зря. Таких полётов братва, у меня не было даже в детстве. И если бы в этот миг у меня случился оффшорный инфаркт, я не остановился бы ни за что!
Прощались мы с Мариной на пороге баньки, женщина заплакала и попросила меня приезжать в любое время дня и ночи. Ну, здесь желания совпали, и просьбы оказались излишними. Усталый, но довольный и умиротворённый ехал я домой. Из динамика неслись бравурные звуки «Прощания Славянки», вился сигаретный дымок. От плохо вымытого хуя несло говнецом и перловкой. В заднем кармане брюк сиротливо лежала подарочная отвёртка. В кандейке у Мишки отдыхала сводка, цель моего путешествия!
29.05.08 г. Е.Староверов.
