Арсений Павлович Богомолов, пожилой преподаватель древнерусской литературы в педагогическом университете, имел склонность во время занятий делать продолжительные отступления от темы в сторону фактов собственной биографии. Обыкновенно это были душещипательные либо комические истории поучительного содержания, и студенты были вынуждены смеяться, когда смеялся преподаватель, либо же хранить молчание, когда это от них требовалось, - лишь бы не слушать ещё более нудные и однообразные лекции по предмету. Арсений Павлович, впрочем, ничего такого не замечал и с одинаковым старанием, подхихикивая, как умел один он, рассказывал и о своих юношеских археологических экспедициях на Таймыр, и о первых православных святых, Глебе и Борисе, заступниках земли русской, нет, Земли Русской, замученных насмерть чтением рассказов об угловых диванах.
Неудивительно, что первокурсница Тамара Полякова, на занятиях предпочитавшая заниматься изучением собственного маникюра, а не памятников древнерусской письменности, не много вынесла из лекций и попала на экзамене в трудное положение. Была это девушка белокурая, привлекавшая особое внимание пышностию бюста своего, с узкими, впрочем, бёдрами, но с татуировкою на видном месте, с чистой белой кожею и лицом, достаточно красивым, с детской, наивной улыбкою. Любила она дискотеки и прочие веселия, о которых известно мало, однако легко себе вообразить.
Арсений Павлович смотрел на Тамару выцветшими своими глазами. В аудитории больше никого не было. Полякова мяла билет с вопросами холёными белыми пальчиками, увешанными бесполезными в данном случае кольцами, и роняла на листок с ответом крупные мутные слёзы.
- Не знаю я, не знаю, Арсений Павло-о… вич, - причитала она. – Спросите что-нибудь другое. - И добавляла почти шёпотом. – Я так больше не могу…
Богомолов снимал роговые очки свои, наклонялся вперёд и пристально вглядывался в ревущую девицу, трогая голую волосатую руку свою другой рукой.
- Как же вы ничего не знаете? Я столько времени на лекциях посвятил женским образам, а вы ничего не знаете. Каково их значение?
- Эт… это жи… живоносные образы, - Тамара проглотила слёзы и всхлипнула.
- Так. Какие ещё бывают живоносные образы?
- Воды. Образы воды.
- Так, Полякова. Вот вы – вы женщина? И всё мне тут залили своими слезами. Вы – живоносный образ?
- Нь… нет, - буркнула Тамара.
- А почему?
- Потому что я не персонаж древнерусского текста.
- Правильно, - Арсений Павлович довольно заухал. – Что у вас там дальше?
- Жанровые особенности «Жития протопопа Аввакума».
- Так.
- Я не знаю, Арсений Павлович.
- Вот опять своё заладила. Как же вы и это не знаете?
- Арсений Павлович, - мокрыми глазами Полякова взглянула в лицо Богомолова, - а можно… можно, я вам… вам отсосу?
Резким движением Арсений Павлович накинул на переносицу свои очки и откинулся на деревянную спинку стула. В лице его читалось ошеломление.
Какое-то время оба сидели, разглядывая друг друга и не говоря ни слова. Лишь изредка всхлипывала Тамара и тёрла тушь по лицу своему.
- Так вы говорите, - Богомолов схватил себя за нижнюю губу и принял более удобное положение на стуле, - вы хотите, так сказать, - что?
- Отсосать, - тихо ответила Полякова и на секунду высунула изо рта острый розовый кончик языка, - у вас.
- Так, значит, вы говорите, - Богомолов вывернул губу наизнанку, обнажив лиловые сосуды, - вы так хотите сказать, - что?
- Отсосать, - чуть громче ответила Полякова, высунув язык и проведя им по верхней губе, - у вас.
- Так вы, так говорите, - Богомолов сильно оттянул губу, во рту его появилась кровь, говорил он совсем невнятно, - так вы хотите, сказать так, - что?
- Отсосать, - сказала Полякова, затем зажала нос пальцами, высморкалась и высунутым языком, как катапультой, закинула сопли в открытый рот Богомолова. – У вас.
Арсений Павлович вновь снял очки, откинулся на стуле и принялся жевать.
- Хорошо, - наконец сказал он. – Сегодня я вам ставлю неявку. Я вас вообще сегодня не видел. А завтра приходите к двенадцати в аудиторию триста пятнадцать. И не забудьте зачётку.
Богомолов отпустил студентку, собрал вещи, сдал ведомость с отметками по экзамену в деканат и отправился домой готовиться к предстоящему.
Дома Арсений Павлович перерыл целую кучу литературы, собирая информацию об оральном сношении. В соннике Артемидора нашёл про «неудобосказуемое соединение», что «детородный член подобен детям, а рот подобен могиле и что в него попадёт, то не сохраняется, а погибает». Тут же напомнил себе, что во всех человеческих мифологиях женский образ представлял не только живоносное начало, но и был тесно связан с землёй, тьмой, смертью, часто олицетворял зло, в то время как мужской образ нёс свет и добро. Ещё Арсений Павлович пролистал «Тропик Рака» Генри Миллера, который отобрал у старшего сына, когда тому исполнилось семнадцать. Подмываться, впрочем, Богомолов не стал.
На следующий день в назначенное время в триста пятнадцатой аудитории Арсений Павлович ждал Тамару. Он зашторил все окна и на носу имел, почему-то, тёмные очки. Полякова вошла, одетая в белую блузку и коротенькую юбочку, и встала перед преподавателем. Арсений Павлович кивнул головой и поспешил запереть дверь на ключ.
- Так, ну что, - сказал он, - приступим.
Тамара заголила грудь, высвободив её из блузки, опустилась на колени и принялась расстёгивать ширинку на штанах Богомолова. Его волосатые пальцы зарылись в её волосах. Полякова спустила штаны на пол, взяла детородный орган в руки и, закатав шкурку, стала сосать. Она очень старалась; слюни обильно текли на её пышную белую грудь.
Когда развязка была уже близка, Арсений Павлович, задыхаясь, приказал Тамаре закрыть глаза. Она подчинилась. Богомолов громко закряхтел и, крепко держа подбородок девушки в руке, выплеснул ей в рот две-три суповые ложки спермы. Часть её тот час была проглочена с липким звуком, часть же осталась на языке глянцевой лужицей.
- Подожди, - сказал Арсений Павлович. – И глаза не открывай пока.
Полякова, не закрывая рта, утвердительно булькнула.
Богомолов нагнул голову Поляковой ниже и сильно наклонил её затылок назад, после чего, как бы взобравшись на неё, стал седой мошонкой тереться о губы и нос, членом трогал подрагивающие веки. Затем, устроившись так, что его анальное отверстие оказалось непосредственно над открытым ртом Тамары, Арсений Павлович выдавил из себя коричневую плетёнку.
Тамара скривилась, открыла глаза, попыталась вырваться и выплюнуть едкий кал, но сильные руки Богомолова не давали ей этого сделать. Сдавив тонкое женское горло, Арсений Павлович приказал Поляковой глотать. Лицо его было красным, щёки тряслись, и с них летели капли пота. Одной рукой он сжал губы Тамары в бантик, другой давил на щёки, утрамбовывая говно в глотку. Слёзы брызнули из глаз девушки, она давилась, извергала обратно, не раскрывая рта, и снова глотала.
Когда с этим было покончено, преподаватель древнерусской литературы отпустил обессилевшее тело студентки, сел голой задницей на парту, взял зачётку, выдохнул и произнёс:
- Пойми же ты, сыра земля, без удобрения семя тут не прорастёт.
