Знаете, что самое неприятное в кризисе? Что придется учиться заново жить. Но никто не хочет, чтобы что-то менялось. И я в том числе.
Но, хочешь не хочешь, а многое в прошлом. Даже странно это осознавать из настоящего, в котором, по факту, вроде все по-прежнему. Красивые машины едут по своим делам, я бодро иду на работу, вы приятно сидите в кафе. Ничего не изменилось.
Кроме ставок по кредитам.
Если разобраться, многое из того, что есть в наличии, на самом деле уже отсутствует. Стартапы, проекты, бюджеты, перспективы, иллюзии, стабильность, планы на Новый год, на день рождения, на вечер. (Я специально так уклончиво, чтобы не нагнетать лишний раз).
Кризис – способ понять, насколько все вокруг – чистая условность.
Собирались, собирались на Запад, и – здрасьте – Запад приехал к нам. Как написала тут газета Los Angeles Times: ну что, Америка, добро пожаловать в третий мир?
Представляете, пока мы пили кофе, мир кардинально изменился. В нем не будет старых добрых дешевых денег, прежних международных отношений, стран-лидеров, стран-доноров, Америки имени Буша, узких юбок Кондолизы Райс, инвест-банкиров – лучших друзей девушек и МВФ в том виде, в котором мы его знали (если ты такой умный, покажи нам свой уровень инфляции). Вполне вероятно, что в этом новом мире не сыскать будет адептов англосаксонской экономической модели, студентов в высших школах экономики станут учить по новым учебникам, а Алан Гринспен, придумавший, как посадить экономику на иглу разноцветных необеспеченных бумажек и засекретивший данные об объеме денежной массы в обращении (показатель M3), будет предан анафеме пайщиками инвестиционных фондов. Знал, видать, старик, что делает и вовремя свалил.
Почетно и ответственно – то, что мы стали свидетелями (это бы еще полбеды) и участниками (вот это реальная засада) перехода в новое качество. Вы представляете, что мы застали? Конец одного этапа в развитии человечества и начало другого. Именно такие вещи обычно выделяют в отдельный параграф авторы исторических учебников. Круто. Но дико неприятно и волнительно.
В блоге у Михаила Прохорова написано: «Старая мировая финансовая система Wall Street со своими традиционными правилами перестала существовать. Это очевидно. Как будет выглядеть новая? Мы с вами все сидим в партере, ну, кто-то в амфитеатре, у кого какие места, и смотрим, как вот буквально на наших глазах формируются новые правила. Сколько по времени они будут формироваться – этого не знает никто».
Некоторые интернет-читатели раздражаются: удобно, дескать, вам, ваше олигаршество, имея абонемент в царскую ложу, наблюдать за процессом, а нам-то чего делать?
Но, как и было сказано, этого не знает никто.
Отовсюду повылазили футурологи с прогнозами на завтра. Диапазон колеблется от пораженческого – копать картошку лет пять как минимум – до великодержавного – Россия вместе с Индией и Китаем вырвется в мировые лидеры. Копать картошку в своем Техасе будет кто-то другой. Мы даже знаем кто.
Хорошо. Если все с Уолл Стрит умрут, а мы останемся, то давайте пофантазируем, что получится.
А получится – все заново. Как минимум трем поколениям в России уже пришлось переучиваться с «совка» на «несовок». Узнать, что такое банки, биржи, доллары, активы, деривативы, конкуренция, ипотека, откаты, рейдеры, а также стратегические инвесторы. Открылся мир больших возможностей: рестораны не только в день свадьбы и похорон, больше двух пар ботинок на одного человека, больше одной машины на одну семью, больше одной женщины на одного мужчину. Покупать, продавать, занимать, тратить. Выяснилось, что можно не спасать человечество и не отапливать космос, а грамотно намывать золото в собственных шкурных интересах. Схема жизни выстроилась. Университет, МВА, ипотека, бонусы, акции, транзакции, на Новый год – туда, летом – оттуда. Жизнь-то наладилась. А у некоторых – вообще удалась.
А сейчас что происходит? Опять полная переоценка ценностей?
Я лично не хочу никакой катастрофы именно поэтому.
Не хочу сажать картошку, вставать на рассвете, с петухами и курицами, полоть огород и здороваться с односельчанами за околицей, ходить в онучах и думать о вечном, о какой-нибудь экологии, например. Наоборот, я хочу делать евроремонт, сидеть в интернете, встречаться с друзьями в кафе, набивать шкаф всяким барахлом и заливать полный бак бензина в трехлитровое чудище, которое сжирает московский воздух в пробках. И нас таких много – миллиарды людей, которые хотят покупать, иметь и тратить. Работать меньше, покупать больше.
Но штука в том, что если все серьезно навернулось, то изменения неизбежны. А какие – вообще никто не знает. Мы живем в исторический момент. Опять. В очередной раз.
Тут вот еще какой вопрос встает. Об ответственности каждого и всех вместе. С тех пор как мы, граждане России, забрались в общую потребительскую корзину, это очень чувствуется. Как ни пафосно и сентиментально это звучит, а человечество-то действительно – одна семья. Одни добывали нефть, другие собирали рис, третьи строчили готовое платье и тачали ботинки, четвертые наводили лоск и глянец, пришивали этикетки, пятые убирались в офисах и клали кирпичи, шестые устраивали горнолыжные курорты и спа, седьмые на все это плевали, занимаясь йогой. Самые главные печатали деньги. То, что мы все тут родственники, было понятно и раньше – из Библии, там, или древних текстов на санскрите. Для тех, кто не понял, объяснили в очередной раз – на уровне денег. Деньгами мы связаны, общим семейным бюджетом. Тряхнуло в Нью-Йорке, а из-под завалов выбираться всем.
Прохоров отыскал цитату из Генри Киссинджера: «Как можно увязать глобальный характер экономики и местечковый характер национальных политик?»
Дожили до того, что глобальная экономика противоречит интересам человечества в целом, что уж тут говорить о местечковых национальных политиках.
Ничего себе, этап развития цивилизации. Ясно, что должно родиться что-то новое.
Легким процесс не будет. Новое – это неуютно и хлопотно. И страшно, черт возьми. Взрослым очень страшно. Это в детстве, когда мы ждали чего-то нового, было интересно, волнующе, восхитительно. А если и страшно – то совсем чуть-чуть, чтобы острее почувствовать удовольствие.
Хотим мы или нет, но нас всех ждет новое. Значит, будущее не умрет никогда. И это уже неплохо.
