В седьмом классе у нас в школе открылся кружок туризма и мы с Андрюхой туда резко записались, потому что, во-первых, там было много тёлок, в том числе и из нашего класса, а во-вторых, можно было на все выходные съёбывать из дома, курить без палева и играть с девчонками в «кис-мяу». Во время каникул было совсем заебись, мы брали с собой несколько бутылок вина и после отбоя ощущали себя суровыми взрослыми королями жизни. Кружок возглавлял Николай Евгеньевич, хороший в принципе мужик: костёр мог разжечь из сырых веток с первого раза, время определял по солнцу, по пению птицы мог сказать её название и всё такое прочее. С ним во все походы ездила Елена Викторовна, типа его баба. Баба как баба: с большущими сиськами и туповато-радостным взглядом. А ещё он всегда брал с собой гитару. Обычную «шиховскую», но вся она была в каких-то красивых наклейках, рисунках и лаконичных памятных надписях «Пермь – 68», «Ленинград – 64», «Стройотряд №12 - 62», «Алтай – 65», «Калуга. КСП - 66» и т.д. и т.п.
И всё в этих походах было бы просто замечательно, и даже ахуительно, если бы не ежевечерний концерт, который начинался сразу после ужина. День за днём, вечер за вечером, любимая женщина супербардотуриста выдавала свою коронную фразу: «Ну что, ребята, а теперь концерт?». И все начинали поудобнее устраиваться у костра, пока Николай Евгеньевич бодрой жизнеутверждающей походкой пиздячил в палатку за гитарой. Про парней не знаю, может и притворялись, но тёлам точно нравились все эти защеканские песни, которые мы с Андрюхой возненавидели с первых же минут.
Лично меня до сих пор напрягает, если я случайно слышу где-нибудь какое-нибудь «под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди…». Поймите меня правильно – я не бегаю с топором по кээспэшным слётам, но я не могу это слушать. Физически! Так устроен мой организм! Не хуй мне это впаривать! Нравится тебе, к примеру, сочинять и петь собственные песни, ну и пой их сам себе у себя дома, урод блять! Родственникам своим пой, жене, бабам. Существуют все эти ёбанные слёты самодеятельные – вот и пиздуй туда! Вали в «Минуту славы», выёбывайся там! Нет блять, в любой компании найдётся хуило с гитарой, типа непризнанный гений со сложной судьбой. Приезжаешь на дачу к кому-нибудь чисто побухать, расслабиться, послушать ТИШИНУ, сука, а там уже сидит пиздец. Сидит и поджидает тебя: прикид типа милитари, жидкая бородка, ногти на одной руке как у вампира блять, длинные волосы и гитарка такая скромно в уголке притаилась, зачехлённая пока ещё. Всё, чувак, пиздец – жди беды! Скоро он нажрётся и начнётся вся эта пидерсия: «Ой, а давай может нашу?», «Ой бля, а ты Гребня чё-нить знаешь?», «Ой нахуй, а ты че-нить сам пишешь?».
Старичок, ты пойми, мне похуй, что тебя бросила тёлка и ты до сих пор дрочишь на её греческий профиль и глаза цвета морской волны, сочиняя свои ёбанные вирши про своё разбитое нахуй сердце. Пойми, сучонок, все знают, что ты не сидел никогда, так какого рожна ты делаешь, тварина, такое брутальное ебало и голосишь, как по этапу тебя, по метели вели мусора на расстрел? На какой блять расстрел? Хули ты поёшь это тут, сыто отрыгивая, если тебя расстреляли, еблан? Чё бля, романтики блатной захотелось? Так иди в тюрьму - может человеком нормальным выйдешь! Да, ёпта! - Высоцкий пел, потому что умел (кстати, единственный чел с гитарой, к кому с уважухой отношусь, бардом назвать даже язык не поворачивается). Но это Владимир Семёнович Высоцкий! Пойми ты это наконец, упырь сучий! Не надо блять надувать вены на своём уебанском невыбритом горле! Не надо раздирать пальцы в кровь о струны, успокойся уже - не нужны никому твои сраные песни! И уж тем более не пытайся писать песни с юморком, понятным одному тебе, потому что ты дебил, если в сорок лет прёшься на все тусы со своей неразлучной подругой - гитарой! Не мешай людям отдыхать, скатина! Убей сибя гитарой и повесься на струнах и умри ваще, у меня и своего говна в голове хватает! А Гребня я в оригинале могу послушать, если мне очень приспичит. Довели до исступления суки, простите, отвлёкся. Потому что у меня психотравма на этой почве. С детства! Возвращаюсь к кружку.
Блядь, как же он нас заёбывал этими концертами. Петь Николай Евгеньевич не умел, играть тоже, репертуар состоял из шести-семи песен про то, «как мы все пиздато шагаем по горам - по долам, и ветер блять хуярит в обветренные лица, а нам всё похуй, потому что сука в конце этого блядского пути нас ждёт ахуенный кострик и песни друзей, а что может быть лучше?». Обосраться и не жить! С этой хуеты концерт начинался, затем следовал шлягер про «ведь я ваш брат и я не в чём, сука, блять, ни в чём не виноват, дайте бабосов на жизнь, а то и уебать могу». Да и молодец, что не виноват, вот и пиздуй отсюда, «брат»! «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Куда же без неё? Да просто полный пиздец как здорово! И т.д. и т.п. & etc….
Ну и в конце концерта, ясен хуй, гвоздь программы - «Девочка моя, солнышко лесное». И все блять такие угадывали по первому аккорду, что сейчас эта самая песня будет, а Елена Викторовна радостно обхватывала за плечи сидящих рядом с ней тёлок и начинала неистово вращать головой во все стороны, типа прочувствовав ритм этой невъебической композиции. И все сразу тоже такие радостные обхватывали друг друга за плечи и тоже крутили головами в такт донельзя остопиздевшей мелодии. Больше всего меня бесила моя тайная любовь Наташка, потому что она тоже вращала головой, как имбицилка и даже подпевала. В эти моменты мне хотелось вцепиться в её роскошные волосы и выебать её в этот огромный поющий рот. Ревновал я её сильно ко всему, что движется, да…. Ревновал и дрочил, дрочил и ревновал, молча ревновал и сурово дрочил, ну а хули – любовь….
Но и на «солнышке лесном» экзекуция не заканчивалась. Злоебучий бард с очень блять уставшим видом вытирал лицо, все начинали хлопать, а Елена Викторовна вкрадчиво спрашивала: «Коля, а может что-нибудь из своего?» и «Коля» начинал как бы мяться, подкручивать колки и делать такое задумчивое еблище, как будто выбирал одну, самую лучшую песню из своих пяти тысяч неизданных на виниле шедевров. Блять! Но песня-то у него всегда была одна и та же, и мы все прекрасно знали её: «Я смотрю в небо, Небо глядит на меня! Глядит на меня глазами Той, что мне не дала». Я, конечно, утрирую, но смысл был именно такой. В песне было куплетов двадцать и в каждом Николай Евгеньевич куда-то глядел: в реку, в лес, в костёр, в стрекозу, в сову, в котелок сука с тушёнкой, в гитару, в проезжающий автобус, в проплывающий пароход, а оттуда на него всё время смотрели глаза той, «что не для него». Припевов в песне не было, зато было три аккорда и последнюю строчку он всегда повторял дважды с таким жизнерадостным напором: «Той, что не для меня! Туды-дудым! Той что не для меня! Тын-тудым». Дебил. И когда уже все ахуевали и думали, блять, когда же ты, сука, найдёшь ту, что для тебя, тут-то и наступала счастливая развязка. А «вот же эти глаза, те, блять, что для меня!». И все понимали, что это глаза Елены Викторовны, которые он везде искал, а они, оказывается, всегда были рядом - ебать как хитро закрутил! А она в этот момент ваще начинала испытывать мультиоргазмы и так вращать башкой, что казалось, вот-вот и оторвётся башка к хуям собачьим.
Весь седьмой класс мы с Андрюхой как-то всё это терпели, а вот в конце восьмого наши нервы не выдержали и задумали мы с ним одно недоброе дело. Видимо, лесные боги тоже децл прихуели от этих песен, потому что уже где-то день на третий Николай Евгеньевич забыл свою гитару возле костра. Прямо после концерта – повезло так повезло! Андрей подобрался к ихней палатке и стоял на шухере, а я осторожно подсунул инструмент пыток поближе к огню. Операция прошла успешно, заснули мы с чувством глубокого удовлетворения и выполненного долга. А потом наступило утро. «В лесу раздавались удары по почкам». Я вышел из палатки и тут же зашёл обратно, раздираемый истеричным хохотом. Я зажал рот руками и стал кататься по земле, а Андрей толкал меня и шёпотом спрашивал: «Чё там, ну чё там, блять?». А я не мог ничего сказать и показывал рукой в направлении выхода. Андрей вышел из палатки и вскоре влетел обратно. Он тоже упал. Ржали мы минут десять. Когда нас, наконец, отпустило, мы с серьёзными лицами вылезли из палатки.
Николай Евгеньевич сидел на земле, сжимая обугленный гриф гитары - всё, что от неё осталось. Струны безвольно свернулись и немного подкоптились. По его щекам катились скупые мужские слёзы. Некоторые девочки тоже пустили слезу, видимо, прочувствовав весь трагизм момента. Мы с Андрюхой всем своим видом пытались выразить горечь и скорбь преждевременной утраты. Для большей достоверности Андрей даже сказал, что «убил бы за такое уродов, если бы нашёл». Сказал и снова съебался в палатку.
- Как они могли? Скоты! Я же по всей стране…. с ней. Подонки! По всей стране… – бубнил Николай Евгеньевич как заведённый.
- Не надо, Коленька, не надо – шептала Елена Викторовна и гладила его по волосам и бороде, - ты же знаешь, чем это кончается….
- Ублюдки, как они могли… – не унимался Николай Евгеньевич.
- Конечно ублюдки, Коленька, ну не надо, прошу тебя, умоляю…
Я немного пересрал, потому что не знал, чем это обычно «кончается у Коленьки», а у Елены Викторовны был очень испуганный вид – может он нас всех щас заебенит тут в лесу и пиздец?
И тут Николай Евгеньевич принялся зажимать аккорды на этой уродливой полусгоревшей деревяшке, а Елена Викторовна, как обычно, радостно замотала головой во все стороны, приговаривая: «Ну вот, Коленька, видишь, ну вот, вот как хорошо!».
И блядь, вы не поверите, но этот мудак опять затянул песню про «солнышко лесное»! «Ну же ребята, подпевайте!» - взвизгнула Елена Викторовна, девочки вытерли слёзы, заулыбались и стали подпевать. Мы с Андрюхой серьёзно ахуели от такого поворота событий, но принялись выдавливать из себя понимающие лыбы. Однако ближе к припеву лицо Николая Евгеньевича исказилось и побелело, потом покраснело, позеленело и опять побелело. Он откинулся назад и стал биться в страшных конвульсиях. На губах образовалась пена, но гриф он не отпускал, и было такое ощущение, что он продолжает играть на какой-то гитаре - невидимке. Сначала я подумал, что он прикалывается, ну типа изобрёл новый стиль игры на гитаре. Посмотрев на Андрея и увидев, что он опять съёбывает в палатку, я ломанулся следом за ним. Мы снова попадали в приступе безудержного смеха, потом он начал пародировать Николая Евгеньевича и я подумал, что сейчас обоссусь или лопну. Я с силой ударил его в грудь и мы резко перестали смеяться. «Чё с ним?» - спросил я. «Хуйня, у моего брата такая же от нервов бывает… эпилепсия» - ответил Андрей.
Мы собрались с духом, в который уже раз сделали серьёзные подобающие лица и вылезли из палатки. Приступ эпилепсии походу закончился, но Николай Евгеньевич не шевелился. «Ребята, ну чего вы стоите, помогите мне» - попросила Елена Викторовна и мы потащили бездыханное тело в палатку. Самое интересное, что в гриф он вцепился намертво. Так его и уложили на спальник вместе с грифом в руке. Потом мы все собрались у костра и тупо смотрели на него, пока Елена Викторовна приводила в чувство Николая Евгеньевича.
Наконец в палатке послышались шорохи, и вскоре из неё появился наш Николай Евгеньевич, живой и даже румяный, правда, в одной руке он держал гриф от гитары, а в другой сапёрную лопатку….
