Survivor
Виктор Калкин понимал, что все это должно закончиться. Скоро. Проезжая на автомобиле по улицам города, особенно ночью, когда все вокруг выглядит празднично — светящиеся рекламы, витрины магазинов, гирлянды на домах и деревьях, — Калкин испытывал странное ощущение. Зыбкости, марева. Как в знойный полдень, когда воздух струится и колеблет образы. Однажды с ним уже было такое.
Много лет назад. Проходя мимо деревянного дома в пригороде, он рассеянно посмотрел. И дом вдруг дрогнул, закачался, потерял четкость, расплылся по горизонталям. Калкин сморгнул, и наваждение исчезло.
Утром на месте строения в грудах обгорелых бревен и золы, залитых пеной, суетились запоздалые пожарные. Калкин тогда сказал себе, что у обреченных вещей прежде их физической гибели разрушается образ, матрица, по которой налеплены молекулы вещества. Иногда можно случайно подсмотреть, как колышется образ: так проявляются предвестники скорого распада. И еще, так можно понять о близкой смерти человека. Или самого себя. Если начинаешь замечать дыры в своей собственной тени или встаешь перед зеркалом, а отражение появляется не сразу. И подрагивает, как если бы амальгама была водой, потревоженной слабым ветром.
Этот город уже не отбрасывал вовсе никакой тени и не отражался ни в одном из зеркал. Все зашло слишком далеко. Непоправимо.
И чем быстрее вырастали комплексы новых торговых центров, перестраивались целые кварталы, чем активнее и суетливее были все эти люди, зарабатывавшие и тратившие с каждым днем все больше и больше денег, чем увереннее звучали по радио, телевидению и с первых полос газет провозглашения новых успехов и достижений, заклинания о стабильности, тем сильнее Калкин утверждался в своем предчувствии. Иногда он шептал: «Господи, даже я не думал, что все будет так плохо и так быстро».
Калкин не был уверен, что в точности должно произойти. Он допускал множество сценариев. Самым вероятным был финансовый крах существующей экономики и цепная реакция развала и хаоса, которую этот крах породит. По сути, у экономики, насквозь виртуализированной, фальшивой, дутой, не могло быть никакого иного будущего, кроме скорого краха. Но вполне вероятна была и техногенная катастрофа: взрыв электростанции и паралич энергоснабжения как вариант. Неуправляемый социальный конфликт, уже перезревший в обществе, разделенном непроходимой границей на господ и быдло и ежедневно готовом взорваться гноем, как огромный волдырь. Национальные беспорядки — дело только времени, когда город заселен людьми, половина из которых не говорит на твоем языке и смотрит на тебя как на чужого и лишнего. Террористические акции или просто погромы. Путч и последующие тотальные репрессии, для устрашения. Даже нападения извне невозможно было совершенно исключить.
Что будет запалом, первым сломанным зубчиком шестеренки вращающейся жизни обреченного города, было не столь важно. В любом случае все компоненты катастрофы будут накладываться друг на друга, пока не настанет полный коллапс.
Если катастрофа начнется с массовых волнений, то к ней скоро присоединятся и техногенные факторы — системы жизнеобеспечения будут разрушены. Если, наоборот, катастрофа начнется с выхода из строя систем жизнеобеспечения города, то все равно — это спровоцирует массовые волнения, погромы и резню. Начавшись с чего угодно, катастрофа будет развиваться, пока не станет тотальной, абсолютной и не достигнет своего апогея в совершенной деструкции.
И главный фактор катастрофы, зародыш гибели города, гарантия его полного уничтожения — это люди, населяющие город. Калкин видел это, читал по лицам. Если во всем городе отключат электричество, перестанут работать освещение и охранная сигнализация, эти люди отправятся громить супермаркеты. Если правительство объявит о денежной реформе и деноминации на два порядка, обесценив все доходы и вклады, эти люди отправятся громить супермаркеты. И если революционеры низложат продажную власть, эти люди не соберутся с силами, чтобы переустроить прогнившее государство, — нет, они отправятся громить супермаркеты.
Они в любом случае будут громить супермаркеты, взламывать кассы, выносить продукты и растаскивать по домам цветные телевизоры, а по пути они будут поджигать автомобили и убивать друг друга.
Это будет происходить в течение месяца или дольше. Потом в город войдут войска, свои или чужие, ремонтные службы и спасатели. Энергоснабжение и коммуникации постепенно заработают, витрины вставят, мародеров расстреляют, порядок восстановят.
Калкин понимал, что его задачей будет выжить, продержаться этот месяц. И готовился.
В первую очередь нужно было оружие. Виктор не собирался убивать и грабить, но оружие было необходимо для самозащиты. От тех, кто, несомненно, будет грабить и убивать. Страшнее всего будут банды подростков — мужчины среднего возраста, как правило, ведут обособленную жизнь, одни или в своих семьях. Им будет трудно объединиться. Подростки уже сейчас живут сворами, они лучше всех подготовлены к хаосу — хаос только развяжет им руки и высвободит агрессию. Группы подростков обоих полов, вооруженные всем, что они смогут достать, будут охотиться на взрослых, убивать их ради вещей или просто так, а также устраивать кровопролитные стычки друг с другом.
Другой опасностью будут бывшие милиционеры. Они станут бывшими, когда беспорядки хлынут через край и защитники правопорядка поймут, что не в силах справиться с хаосом.
Тогда копы сами превратятся в мародеров — они тоже, как подростки, организованы в шайки, и у них уже есть оружие.
Калкин сделал все по закону, чтобы не наживать себе преждевременно лишних проблем. Он оформил охотничий билет и приобрел многозарядный гладкоствольный карабин. Несмотря на то что карабин считался охотничьим, у него были внушительные боевые характеристики: скорострельность, прицельная дальность, калибр. К карабину Виктор приобрел две коробки патронов, по пятьдесят штук в каждой коробке. Через неделю раздумий Виктор снова отправился в оружейный магазин и приобрел еще шесть коробок патронов. Теперь он был готов к длительной обороне.
Карабин, оптический лазерный прицел и боеприпасы Калкин поместил в специально приобретенный стальной шкаф, запи¬рающийся на ключ: все как требовалось по правилам хранения гражданского оружия в домах частных лиц.
В другом оружейном магазине Калкин купил себе два метательных ножа. Еще недавно метательные ножи не поступали в свободную продажу, считались запрещенным холодным оружием и имелись только на вооружении военных и силовиков. Теперь такие ножи с направленным центром тяжести открыто лежали на прилавке. Продавец объяснил Калкину, что по длине и ширине лезвия эти экземпляры не подпадают под холодное оружие. Калкин купил для ножей и набедренные чехлы на ремнях. Метать ножи он научился еще в детстве.
Калкин не собирался вести наступательных боевых действий, поэтому посчитал, что карабина и ножей в качестве вооружения хватит. Дальше стоило подумать о минимальных запасах продовольствия.
И, даже важнее, воды. Человек может жить без еды неделями, без воды — погибнет всего за несколько дней. Когда начнется катастрофа, водопровод перестанет работать рано или поздно. Калкин купил двадцать пятилит¬ровых пластиковых канистр с водой. Этого должно было хватить на какое-то время. Если расходовать экономно, то на месяц вполне.
Калкин любил мыться дважды в день: утром он принимал душ, выдавливал на губку гель и натирал все тело, вечером погружался в ванну с морской солью. Он с горечью думал о том, что на время бедствия от гигиенических пристрастий придется отказаться. Он сможет позволить себе только обтирание намоченным в воде полотенцем. Гелем, шампунем и мылом Виктор не запасался: на смывание мыла тратится слишком много воды. Чтобы не беспокоили грязные засаленные волосы, Калкин приучил себя стричься очень коротко, почти под ноль. Он также сбривал лишние волосы в паху и под мышками.
Очень важно будет экономить воду! Пока остается вода — можно жить, не выходя в разбушевавшийся мир. На мытье посуды драгоценную воду тратить глупо. Калкин запасся ящиком одноразовых тарелок.
С едой было сравнительно просто. Делать запасы скоропортящихся и замороженных продуктов не имело смысла. Когда прекратится подача электричества, холодильник перестанет работать и все стухнет. Но современная пищевая индустрия предлагала огромный выбор консервов и прочих продуктов длительного хранения.
Виктор отправлялся в продуктовые супермаркеты почти каждый день и пополнял свои запасы. Он был готов, если продавщица станет смотреть на него с подозрением, обмолвиться, что кормит бригаду рабочих, делающих у него ремонт. Но продавщицы бесстрастно пробивали товар и на Калкина совсем не смотрели. К тому же, обратив свое внимание на других покупателей, Калкин заметил, что многие из них катят к кассе тележки, с верхом груженные всякой всячиной, как будто тоже собираются пережить длительную осаду или как минимум предвидят серьезный скачок цен.
Он купил ящик лапши быстрого приготовления. Тридцать банок разнообразных рыбных и мясных консервов. Крупы и макароны. Сушеную и вяленую рыбу. Большую банку меда, бутыль разливного подсолнечного масла, два килограмма топленого масла (дома Калкин масло еще раз перетопил и очистил: хорошо очищенное топленое масло можно хранить без холодильника годами). Хлеб покупать не стоило — быстро почерствеет или, того хуже, заплесневеет. Сушить сухари Калкин не хотел. Он купил дюжину пакетиков готовых сухариков к пиву. На них тоже не стоило особенно рассчитывать: усиливают жажду, а воду придется экономить. Но стали продавать сушеные хлебцы из цельномолотого зерна, диетическое питание, и Калкин купил сорок упаковок. Конфеты хранятся долго, Калкин купил конфет. А также несколько килограммов сахара и пару банок сиропа, чтобы разбавлять воду для питья. Килограмма чая и двух литровых банок кофе хватит, посчитал он. Вообще не стоит особо рассчитывать на то, что в квартиру будут подавать газ.
Чтобы была возможность готовить, Калкин купил миниатюрный мангал и четыре мешка древесного угля — он продавался в супермаркетах, для любителей пикников. На растопку пойдут книги и журналы, они у Калкина были.
Виктор планировал устраивать и небольшие праздники. Поэтому не отказал себе в ящике пива, нескольких бутылках вина и коньяка.
Мысли о еде неизбежно привели к вопросу об экскрементах и прочих отходах. Когда прекратится водоснабжение, канализация тоже перестанет работать. Калкин решил, что будет пользоваться горшком, а ночью вываливать его содержимое в пакет и выбрасывать в окно вместе с накопившимся мусором. Запас туалетной бумаги был сделан, пятнадцать рулонов. Мочиться можно будет в освобождающиеся канистры из-под воды и также выбрасывать их в окно по мере наполнения. Только зашвыривать надо будет подальше, чтобы невозможно было установить, в какой квартире скрывается жилец.
Калкин готовился к самому худшему, но молил, чтобы бедствие не пришлось на суровую зиму. Центральное отопление работать не будет, а обогревать квартиру мангалом долго не получится. К тому же придется открывать окно, чтобы выходил дым. Калкин запасся теплыми вещами — одеялами на синтепоне, овчинным тулупом, шерстяными носками, варежками, теплой шапкой.
Лекарства. Необходимы были лекарства. Виктор собрал внушительную аптечку из жаропонижающих, обезболивающих, антисептиков, антибиотиков, сосудорасширяющих и прочих препаратов, купил бинты, вату, марлю и бактерицидные пластыри. Он часто думал, в какое ужасное положение человека, удаленного от благ цивилизации, может поставить внезапно разболевшийся зуб. В книгах и фильмах у робинзонов зубы не болят. Но в жизни это может произойти с очень большой вероятностью.
Калкин посещал стоматолога несколько месяцев, превентивно перелечил все зубы, а наиболее подозрительные удалил.
Калкин с трудом нашел в хозяйственном магазине хорошие, толстые свечи и купил два больших ящика. Свечи будут освещать квартиру по ночам и немного согревать. Он подумал об опасности пожара и купил огнетушитель. Придется быть начеку, ведь совсем без открытого огня обойтись не удастся!
Виктор подумал и о своем досуге, и о связи с внешним миром. Вся его бытовая техника — радиоприемник, телевизор, магнитофон — работала на батарейках. Запас элементов питания был сделан внушительный. В своей фонотеке он держал дюжину нераспечатанных кассет с музыкой, преимущественно классической. На книжной полке дожидались времени, когда досуга будет хоть отбавляй, десяток новых книг, толстых, в массивных переплетах. После прочтения они пойдут на растопку мангала — двойная польза.
Маленькая однокомнатная квартира Калкина превратилась в подобие мелкооптового склада. Вдоль стен громоздились ящики, коробки, канистры, банки. Часть мебели пришлось выкинуть, иначе запасы не помещались. Виктора это не смущало. Он давно перестал приглашать к себе друзей и даже девушек. Семьи Виктор не заводил.
О какой семье можно было думать сейчас, на пороге катастрофы? Какое будущее планировать? Калкин с грустью думал о мужчинах, которым, когда придет беда, будет нужно заботиться не только о себе, но и о беспомощных орущих детях, о бьющихся в истерике женщинах, которых станут отлавливать и насиловать банды ментов и подростков. Им будет точно не выжить, не выдержать, не спастись. Они погибнут — все вместе. Семья — тяжкая обуза, кандалы, балласт.
Семьи быть не должно. Только одному можно хотя бы попытаться выжить. С семьей на спасение не останется ни единого шанса.
Дом — крепость. Виктор вставил двойные железные двери. Но, чтобы не привлекать внимание, оббил внешнюю дверь самым дешевым дерматином, да еще и расцарапал его. Квартира не должна выглядеть так, как будто в ней живет богач. Седьмой этаж, без балкона. Решетки можно было не ставить. Но на случай, если выбьют стекла, Калкин вырезал и поставил у окон щиты фанеры. С внутренней стороны он закрыл окна тяжелыми светонепроницаемыми шторами.
Такие шторы будут хранить тепло и скрывать свет огня, зажженного в квартире.
Вечерами после работы Калкин, если не шел в магазин, сидел дома, в одиночестве. Осматривал свои запасы, пересчитывал, заносил в журнал. Проверял сроки годности продуктов. Если срок годности подходил к концу, Калкин нес упаковку на кухню для употребления в ближайшее время, а в журнал записывал, что надо заменить запас этого продукта свежим.
И еще Калкин думал мучительно: что еще? Чего он не учел, не предусмотрел? Самая незначительная ошибка могла стать неисправимой, фатальной, когда катастрофа настанет.
Деньги. Калкин ничего не держал на банковских счетах и картах. Только наличные. С самого начала кризиса банкоматы будут взломаны, банки перестанут работать. А наличные еще будут в ходу, по крайней мере какое-то время. Калкин хранил в квартире накоп¬ленные деньги в трех самых распространенных валютах: отечественной, долларах и евро. Однажды, получив зарплату, Калкин подумал и разменял часть денег на китайские юани.
Еще у него было немного золотых украшений. Он не был богат и не мог позволить себе бриллианты или что-то подобное.
Но что если и через месяц помощь не придет, инфраструктуры не будут восстановлены, беспорядки не прекратятся? Или катастрофа будет развиваться так, что для того, чтобы выжить, необходимо будет еще раньше покинуть город?
На автомобиль рассчитывать не приходилось. Много автомобилей — не исключено, что и его собственный, — будет сразу разбито, сожжено. Заправки работать не будут. К тому же, даже если и будет автомобиль и бензин в баке, когда из города на машинах попытаются вы¬ехать сразу все, это парализует движение.
Летом, стоя в пробке, Калкин думал, что городские трассы не приспособлены, не готовы к массовой эвакуации. Если даже одни дачники и отдыхающие по выходным закупоривают движение на всех выездах из города, то что будет твориться, когда объявят об эвакуации?
Следовательно, выбираться из города нужно пешком. И держаться подальше от магистралей. Калкин изучил карту и наметил путь личного спасения. Мимо гаражей, по пустырям и дальше — на юг. Идти надо на юг, туда, где мягче климат.
Калкин купил хорошие крепкие ботинки, непромокаемый комбинезон, вместительный рюкзак и палатку. Выходить надо в предутреннее время, не днем, когда светло, но и не ночью. Перед самым утром человек вял, даже если этот человек — злодей. В предрассветные часы удастся избежать встречи с шайками погромщиков. Если не удастся — у него будет с собой карабин, и дешево он свою жизнь не продаст.
В рюкзак он сложит патроны, палатку, небольшой запас продуктов, воды. Надо не забыть документы.
Калкин был готов. Но ожидание томило его, неопределенность угнетала.
В один сырой осенний вечер он пришел домой, опустил свое усталое тело на маленький диван, еле помещавшийся в комнате меж груд запасов, и включил телевизор. Шло старое кино, которое Калкин видел уже раз двести. Калкин стал засыпать.
Его разбудил экстренный выпуск новостей. С экрана к гражданам обращалось первое лицо государства. Было не совсем понятно, о чем оно говорит. Фразы звучали как ритуальные заклинания: «Мы призываем сохранять спокойствие… принимаются все необходимые меры… ситуация полностью контролируется правительством… у нас достаточно ресурсов, чтобы обеспечить… все возможные провокации получат адекватный ответ… затруднения носят временный характер… мы гарантируем, что в течение ближайших…»
Тогда, впервые за несколько последних месяцев, а может, и лет, ему стало легко и спокойно. Он подумал: «Наконец…» Улыбнулся светло. И сказал: «Храни нас, Господи!»
Герман Садулаев (с).
