Несколько поколений выпускников помнили абсолютно лысого, с кустистыми бровями и огромным шнобелем врача, к которому ещё в пятидесятые приклеилось прозвище Старый Грач. Залман Мотович Огейнберг работал врачом медпункта мединститута более сорока лет. Начинал он практически сразу после войны, когда институт вернулся из эвакуации, и в середине восьмидесятых ему было лет 85-90.
Несмотря на преклонный возраст, доктора весьма живо интересовал секс и всё с ним связанное. Проводя медосмотр первокурсников, он обязательно заставлял всех барышень раздеваться до трусов и подолгу аускультировал сердце (т.е. прикладывал стетоскоп под левую грудь и с интересом рассматривал её) , а также тщательно пальпировал живот (да попросту поглаживал юную особу чуть выше лобка). На осмотр молодых людей время он почти не тратил.
Помимо медосмотров в компетенции Залмана Мотовича была выдача кратковременных справок освобождения от занятий вообще, и в частности от физкультуры.
Студенту мужеского пола получить справку у Старого Грача было практически невозможно – всех посылал в райполиклиники, лень ему было с нами возиться, это понятно. Студентки же, которые не боялись лишний раз оголиться и дать сябя немножко пощупать старому еврею, получали освобождения без проблем.
Один случай получения освобождение от физкультуры на три недели у доктора Огейнберга моим приятелем вошёл в историю и предаётся как легенда добрых двадцать лет.
Мой школьный приятель Женя, мальчик из хорошей еврейской врачебной семьи, любил баб и выпить. И фраза из фильма детства, подкинутая мной на какой-то пьянке, стала его любимой присказкой.
Вроде ничего необычного, большинство молодых людей любит тоже самое. Однако Женя отличался как в школе, так и в институте,от подавляющего большинства ровесников. Он любил всех женщин, абсолютно всех, т.е. вообще всех без исключения. (Сейчас я понимаю, что его покойный батюшка, Матвей Зиновьевич, врач-анастезиолог из абортария на улице Стахановской, известный всем женщинам города, дал своему сыну правильные установки в жизни.) Мы, друзья-приятели, чего-то там искали, эстетствовали, бля. Женя ёб всех подряд. И, надо сказать, женщины его тоже любили, помногу и бескорыстно.
Как-то раз встречаю я в коридоре института (или в пивной, не помню точно) Женю, сияющего как самовар.
- Зебб! Смотри, что у меня есть! Полный пиздец!– с гордостью протягивает мне сложенную вчетверо бумажку.
Раскрываю – освобождение от физкультуры на три недели.
- На диагноз смотри,бля! – от счастья Женьку зашкаливает.
Читаю – Д-з: Надрыв уздечки полового члена.
Рекомендации: Циркумцизия.
- Зебб! Рассказываю! – привлекает моё внимание Женя – Следует подробное описание процесса длительной ебли с одной нашей общей знакомой в аудитории института физической культуры, прерванное вторжением закончившееся болезненным надрывом уздечки.
- И знаешь что и как мне сказал Старый Грач? Почему справку дал?
- Таки Мотя – поц, покойный Зиновий не порол его так часто, как было надо. Сам когда студентом ко мне шобы да с таким надорваным поцем – ой вей, да никагда! Вот шо бывает, когда родители таки забыли дорогу в синагогу и сделать ребенку обрезание! А теперь бегом к Ароновичу в урологию. Три недели и будет так, как должно быть у мальчика из хорошей семьи.
Отмечал Женя справку долго, обрезания таки не сделал.
Zebb
