Здоровье надо беречь.
Это мне с детства школьная медсестра внушала, когда я в очередной раз оказывалась в её кабинете с разбитым носом, порванным ухом, вывихнутой ногой и пищевым отравлением творожными сырками «Школьные». А я была непослушной девочкой, и не слушала пожилого медицинского работника. Я свято верила, что у меня-то здоровье ого-го. Богатырское. Иваноподдубное. Турчинскообразное. На десятерых хватит. Вон как я ловко и гимнастически гибко спрыгнула в лестничный пролёт со второго этажа. Ну, может, и не спрыгнула, а просто пизданулась сослепу, но ведь не разбилась. И отделалась только огромным синяком на жопе в форме Африки с глобуса. А могла б и шею сломать, если б не моё здоровьице богатырское.
Обманывать саму себя я тоже любила с детства.
Короче говоря, к двадцати пяти годам от того здоровьица нихуя толком не осталось. Разве что переломы срастались как на собаке безо всяких гипсов. А хронические бронхиты-отиты-гастриты я заимела ещё задолго до двадцатипятилетия. Заимела, привыкла к ним, и начинала тосковать, если наступал декабрь, а я еще ни разу не выкашляла кусочек своего правого лёгкого. Поначалу, конечно, мы со школьной медсестрой пытались бороться с врагами моего железного здоровья: я жрала сырые яйца и ходила делать рентген желудка, три недели дышала горным воздухом в кабинете физиотерапии в районной поликлинике, получила ожог уха, пытаясь исцелить свой отит путём прогревания его синей лампой, но потом я сломала ногу, и забила болт на борьбу со своими недугами. А когда я училась в девятом классе – померла от цирроза моя заботливая медсестра. Вот с тех пор я ничего и не лечила кроме зубов.
И к двадцати пяти годам я вновь озаботилась своим здоровьем, но отнюдь не потому, что поумнела. Просто попёрли уже первые морщины, второй этап целлюлита, и прочая перхоть. Какое-то время я пила целебный чай «Фиточистон» за двадцать рублей, не слезала с унитаза, и и ждала, что у меня от волшебного зелья пропадут морщины, уменьшится жопа, и вырастут новые зубы. Про сиськи специально ничего не написала. Их роста я ждала, конечно, в первую очередь. Ничего не выросло, ничего не пропало, только гастрит обострился и в ухе застреляло. А целлюлит уже медленно но верно подбирался к своему третьему этапу.
И тут на помощь, конечно же, пришла Ершова. Да.
Совершенно случайно она позвонила мне, и совершенно случайно же сказала:
- Ты знаешь о том, что мы с тобой неумолимо плесневеем, Лида? Вчера я обнаружила у себя седой волос, а позавчера мне в метро уступил место рахитичный подросток. А я почему-то автоматом сказала ему: «Спасибо, сынок, дай Бог тебе здоровья». Это ли не говнище?
Это действительно было нехорошим знамением, и я полностью согласилась с Ершовой. А так же поинтересовалась у неё, не знает ли она как бороться с возрастными недугами:
- Это полное говнище, а у меня целлюлит на жопе. Что делать будем?
Ершова секунду помолчала, а потом сказала:
- Сауна. Мы будем избавляться от жиров и седин с помощью пышущего жара и войлочного колпачка.
Ершова сказала это так уверенно, что у меня не возникло сомнений: вот она – панацея от всех болячек. Пышущий жар, войлочные колпачки, голые розовые бабы на деревянных лавках, банные листы на жопе и запах хвои… Сразу вспомнилось всё что я знала о бане и сауне. А вспомнилось как-то мало: хилые младенцы, которых бабки-повитухи лечили в банях, и недорогие проститутки.
- Юля, - осторожно поинтересовалась я у Ершовой, - а в сауну разве приличные женщины ходят?
- Нет. – Отрезала Ершова. – Не ходят. У приличных женщин есть приличные мужья с неприличным баблом и собственным домом с баней и бассейном. Вот туда и ходят приличные женщины. А мы с тобой две целлюлитные потаскухи, которым надо срочно приводить себя в порядок, иначе уйдёт последний поезд, и я навсегда останусь женой Толясика, а ты помрёшь старой девой.
Юлька резала правду-матку толстыми ломтями, а я уже точно знала: если сауна это мой последний шанс – я туда пойду, даже если толпа народу будет орать мне в спину: «Смотрите! В баню новых проституток завезли!» Всё равно пойду. Ибо на Фиточистон надежды никакой.
Ершовская сауна по факту оказалась инфракрасной кабиной в салоне красоты, куда мы с Юлькой не очень регулярно ходили подстричься-покраситься и попемзить пемзой пятки. Такой деревянный ящик с тонированными стеклянными дверями, похожий на большую микроволновку. Не спрашивайте про принцип действия этой газовой камеры, но внутри там было жарко, потно, и ещё тошнило от Ершовой, которая развалилась на всю микроволновку, и басом охала:
- Охохо… Прям чую, чую, как из меня старость испаряется! Охохо… И сиськи, вроде, выросли, не? Охохо, блять… Жалко…
Тем не менее, на оздоровительные процедуры в микроволновку мы с Юлькой ходили каждую субботу вот уже три месяца. Не знаю как там чо насчёт целлюлита, но к концу второго месяца я уже ходила туда только для того, чтобы тоже поохать басом. Я была уверена, что это хорошо действует на мой бронхит.
В очередной раз, в очередную субботу, в юном месяце апреле, за неделю до моего двадцатишестилетия – мы с Ершовой должны были снова посетить микроволновку и полтора часа поохать басом. Я уже взяла заранее приготовленный субботний пакет с тапками и кремом для жопы, попыталась надеть сапоги, и поняла, что у меня этот незатейливый трюк не получается. Ноги в сапоги не влезали. С минуту поразмыслив что бы это такое могло быть – я поняла, и пошла звонить Юльке.
- Только не говори, что ты сегодня никуда не пойдёшь. – Вместо привестствия ответила в трубку Ершова, и пригрозила: - Организм уже приучен к сауне, и теперь надо туда ходить всю оставшуюся жизнь. Иначе твой целлюлит будет у тебя снизу из штанов вываливаться.
- Я не могу. – Пришлось покаяться. – У меня, кажется, ноги с пьянки опухли. Я ни в какую обувь не помещаюсь. Только в тапки.
- Охохо, Лида - Ответила Ершова, и я поняла, что она уже сидит в микроволновке. Без меня. – Охохо, блять. Тогда сегодня не приходи. Вдруг у тебя слоновья болезнь началась?
Я напряглась:
- А это опасно?
- Очень. – Подтвердила Ершова. – И заразно. Не хватало ещё и мне опухнуть.
- И что мне теперь делать? – Я сильно расстроилась.
- Охохо… - Басом поохала Юлька. – Лечиться тебе надо теперь, хуле. Охохо, блять…
И отсоединилась.
Я подождала ещё два дня, поняла, что вслед на ногами у меня опухли и руки, и шея, и вообще всё что в моём организме раньше могло сгибаться – и пошла в поликлинику получать группу инвалидности и льготы на бесплатный проезд в метро.
Симпатичный бородатый доктор пощупал мои растопыренные пальцы, сделал рентген, и, глядя на снимок, сурово сказал:
- Ревматоидный артрит. Поздравляю.
На всякий случай, я уточнила:
- То есть, это я не от бухары опухла?
Доктор посмотрел на меня пронзительным взглядом, неодобрительно покачал головой, и утешил:
- Нет. Это гораздо хуже. Это на всю жизнь. В сауну, поди ходила? На улицу потом сразу выбегала? Вот и пришёл пиздец твоим суставчикам – После чего он заглянул в мою медицинскую карту, и добавил: - Вот так-то, Лидия Вячеславовна, вот так-то…
И тут я всхлипнула:
- А льготы у меня будут, чтоб на метро ездить бесплатно?
- Будут. – Сказал доктор, и стал что-то писать в моей карте. – Но они вам не пригодятся. Потому что через месяц вы вообще не будете ходить. Вот так-то, Лидия Вячеславовна, вот так-то. Возьмите рецепт, и купите вот этих пилюль. Ходить вы от них не будете, конечно, гыгыгы, но спать будете как убитая. Собственно, ничего другого вы теперь делать и не будете.
Завыв как дикий койот, я выбежала из кабинета, и кинулась звонить Ершовой:
- Юля, доктор сказал что я скоро умру! Я не буду больше ходить!
- В сауну? – Уточнила Юлька.
- И в сауну тем более! Ножки мои, ноженьки… Ы-ы-ы-ы-ы…
- В штаны ссаться будешь?
- Буду! Я ж ходить-то не смогу, Юля! Приезжай ко мне, меняться будем: я тебе все свои шмотки, а ты мне сто метров марли. Буду подгузники делать, памперсы нынче дороги. Ы-ы-ы-ы-ы…
- Уймись, дура. – Ершова повысила голос. – Кликуша сраная, аж перепугала меня до смерти. Не ной, я тебе щас лекарство привезу. У бабки Толясика тоже артрит был. И хоть бы хуй её парализовало. Три укола – и опять ходит, дровосек железный. Только ослепла она с него окончательно. Стала меня называть «смуглый юноша», заигрывать со мной, и ходить по дому в одних трусах.
Я была готова ослепнуть и оглохнуть. Лишь бы не ссаться в штаны. Поэтому вытерла сопли, и сказала:
- Вези свои уколы, Ершова. Вези. Мы ведь поборемся ещё, да? Мы ведь ещё сходим в баньку-то русскую, целебную? Попаримся там вволюшку?
- Нет. Ты теперь год у меня на карантине будешь, инфекция вагинальная. И в баню я с тобой не пойду. Сиди, жди меня.
Через час приехали Ершова и лекарство Диклофенак, которое тут же было употреблено мною внутрижопно, и принесло облегчение.
- Ну как? – Юлька выкинула в мусорное ведро инсулиновый баян, и схватила меня за шею: - Так больно?
- Нет! – Прохрипела я, широко улыбаясь. – Дышать только нечем, но шея не болит!
- А я чо говорила, а? – Юлька помахала у меня перед лицом рукой: - Как видимость?
- Отлично! – Я ликовала. – Щас ещё пару уколов – и можно идти суку-ревматолога пиздить в поликлинику.
- Кстати, об уколах… - Юлька цапнула распечатанную коробку Диклофенака, и сунула её в сумку. – Лекарство сильное, больше одного укола в день нельзя. Я теперь к тебе завтра приду. Таблеток больше никаких не жри. Ослепнешь. И в штаны начнёшь ссать. Поняла?
Конечно, поняла. Лекарство сильное, название я запомнила. Ослепнуть не боюсь, я и так в этой жизни дохуя повидала. Поэтому, выпроводив Ершову, я выждала десять минут, и поковыляла в аптеку. Где приобрела ещё десять баянов и две упаковки Диклофенака. Отучившись один год в медучилище, я научилась виртуозно делать уколы, клизмы, и капельницы. Так что с внутрижопным вливанием лекарства проблем не возникло.
Они возникли дня через три. И выглядели как полный пиздец.
С лёгкостью вскочив утром с кровати, чего я не делала уже больше месяца, я угостила свою жопу порцией Диклофенака, и, пританцовывая подошла к зеркалу. Две секунды я соображала что мне делать, а потом заорала.
Я была жёлтого цвета. Вся. Целиком. Жёлтая как канарейка. Жёлтые руки, жёлтая жопа, жёлтое лицо. И только белки моих глаз были апельсиново-оранжевыми.
То, что это был гепатит – сомнений не возникало. Осталось только понять – где я его могла подхватить. Отревевшись, я набрала Юлькин номер, и начала издали:
- Ершова, а гепатит это смертельно?
- Смотря какой, охохо, блять… - Пробасила Юлька, и я поняла, что сегодня уже суббота. – Если гепатит Б – то помрёшь. Если А – погадишь белыми какашками, и нихуя тебе не будет. А если гепатит С – то вообще ко мне не приближайся.
- А если я вся жёлтая – это у меня какой гепатит? – Спросила я, и зажмурилась.
- Жёлтая? – Юлька повысила голос. – Глаза, сука, оранжевые? Пожелтела ты, перхоть гуммозная, за одну ночь? Отвечай!
- ДА!!!
- Манда. Я тебе что про лекарство говорила, а? Я тебе говорила, что нельзя больше одного укола?! Не ври мне, клизма копеечная, что ты его сама не колола! Колола, сволочь опухшая?!
- ДА!!!
- Охохо, блять… Охохо… Ну вот и ходи теперь неделю как торчок гепатиный. Пусть от тебя народ пошарахается на улице. Пусть дети малые над тобой посмеются, а мамашки ихние пусть в тебя пустыми бутылками кидаются на поражение. Авось, попадут хоть разок. В голову твою червивую.
- Юля! – Я рыдала в голос: - Это ведь не страшно?
- Ещё как страшно. Вот у Толясиковой бабки то же самое и было. Скоро начнёшь меня за мужика принимать и за промежность цапать алчно. Дура жёлтая. – Ершова начала успокаиваться. – Сходи в аптеку, купи травку наркоманскую. Называется солянка холмовая. Её все гепатитные пьют, чтоб не желтеть как некоторые уродины.
- Я исцелюсь, Юля?
- Вряд ли. Но хуже тебе точно не станет, охохо, блять.
На улице бушевал май. Стройные девицы в пирсингах нагло нервировали своими бесцеллюлитными ногами, из подвальных тренажёрных залов выползали накачанные мачо в пидорских белых майках-боксёрках, а я шла в аптеку за холмовой солянкой. В водолазке, перчатках, и в бейсболке, которая не скрывала моего, китайского цвета, лица.
В аптеке почему-то было людно. Толпа молодёжи затаривалась к майским праздникам гандонами, пластырем и тестами на беременность, пожухлые старушки требовали слабительного и валидола, прыщавые подростки, нервно трясясь, покупали шприцы. А я жаждала холмовой солянки. Правда, о том что это называется солянкой – я уже забыла. Но это меня не смущало. Я точно знала, что эту травку пьют все гепатитные наркоманы. Аптекарша точно должна знать название.
- Здравствуйте. – Сказала я аптекарше, и сняла бейсболку. – У меня, знаете ли, небольшая проблема…
- Вижу. – Сказала аптекарша, и отошла подальше от прилавка. – В наше время ВИЧ-инфицированные люди живут очень долго. Возьмите на стенде брошюрку «Всё что вы хотели знать о СПИДе»
Я оглянулась. В аптеке не осталось никого кроме меня и трёх подростков с баянами, которые, ничего не замечая, делили свою покупку на троих.
- Ты ошиблась, солдатка. – Я попробовала искромётно пошутить. – Мне нужна травка для гепатитных пожелтевших наркоманов. Чтобы исцелиться. Названия не помню. Но что-то связанное с каким-то супом. То ли щами, то ли бульоном.
- Ромашка? – Предположила аптекарша.
- Не уверена. – Подумав, ответила я.
- Карсил? – Подсказали подростки со шприцами, и приветливо мне подмигнули.
- Активированный уголь? – Внесла свою лепту уборщица.
- Дайте ей солянку холмовую, гыгыгы. – Послышался рядом знакомый голос. – Передознулась, гыгыгы?
Я обернулась и увидела знакомую бородёнку ревматолога.
- Живучая ты, Лидия Вячеславовна, гыгыгы. Дайте-ка мне вон те презервативы. И солянку тоже дайте. Две.
На улицу мы вышли все вместе: я, ревматолог и три наркомана.
- Есть чо? – Тихо спросил меня один из торчков.
- На жопе шерсть. – Ответила я. – Иди нахуй, у меня просто желтуха.
И повернулась к ревматологу:
- Сколько с меня за солянку?
Бородатый врач ещё раз заржал, стянул с меня бейсболку, и бесстрашно посмотрел в мои ясные оранжевые глаза:
- Пошли в кино, Лидия Вячеславовна. В малом зале щас «Реквием по мечте» повторяют, гыгыгы. То что доктор прописал.
- Не могу. – Я натянула шапочку обратно. – Я жёлтенькая. Надо мной люди насмехаться будут.
- В зале темно. Никто тебя там не разглядит. А пойдём мы на места для поцелуев, гыгыгы. Меня, кстати, Женей зовут.
- Что ж ты Женя, пидор бородатый, меня напугал до энуреза? – Я взяла врача под руку. – Хуле ты мне нагнал про инвалидность и ржал при этом паскудно, убийца в белом халате?
- А нахуя ты выскочила из кабинета в жопу раненым джигитом? – Женя наклонился, и заглянул под козырёк моей бесйболки. – Я не успел тебе сказать, что пошутил.
- И хорошо что не успел. – Я широко улыбнулась жёлтыми губами. – А то я хуй бы с тобой в кино пошла, доктор Зойдберг, блять…
Здоровье надо беречь.
Это мне с детства школьная медсестра внушала.
В отрочестве – моя бабушка-покойница.
В юности – Ершова.
Видимо, бабы на меня никогда влияния не имели. Потому что с двадцать шестого года моей жизни за моим здоровьем теперь следят только мужики. И следят, надо сказать, очень хуёво. Потому что я уже третью неделю подыхаю от аллергии на цветение и ещё ни один мужик мне не помог.
А позавчера возле поликлиники я встретила Женю…
Жаль, что он меня не признал, сука бородатая.
Мама Стифлера
