- Обнимите аиста, - сказала она.
Аист был большой, пыльный и мягкий. Неудивительно, подумал я. Это же большая, пыльная мягкая игрушка в виде аиста. Девушка резко сказала:
- Папаша, подойдите к аисту.
Я снова не отрегировал. Папаша для меня связан с чем-то... французским. Папаша Люсьен сварил суп для кабачка, и делает в чулане легкий чпок-чпок служанке Мари. Через девять месяцев Мари, опозоренная, сбежит с постоялого двора, унося в подоле подарочек папаши Люсьена. Ну, или аиста. Кстати, об аисте. Надо бы и впрямь к нему подойти, подумал я. И подошел к аисту.
- Отлично, - сказала она.
- А теперь, папаша... - сказала она.
- Отец, - сказал я.
- Ладно, а теперь, отец, - сказала она, - обнимите аиста КАК СЛЕДУЕТ.
- Обнимите его ПО-НАСТОЯЩЕМУ, - сказала она.
Блядь. Ладно. Я подошел к аисту бочком, и прижал его левой рукой к плечу. Ну, типа вроде как по-дружески. Но лицо девицы, распоряжавшейся всей этой хренью, было непреклонным. Прямо как у папаши Люсьена, который... Я вздохнул, и фальшиво-ласково потрепал аиста по клюву. Клюв болтался, как большой вялый хер. Мягкий и пыльный. Я потер глаза. В них будто песком насыпало. Так, кажется, бывает при похмельях, подумал я, и попытался вспомнить, так ли это, потому что последнее свое похмелье забыл уже очень давно. Так или нет?..
- Папаш... отец, взбодритесь! - бодро сказала эта сучка.
- Да-да, - сказал я нечетко.
- Бодр и весел, - сказал я.
Два ублюдка, один с фотоаппаратом, другой с камерой, кружили вокруг меня, пощелкивая. От вспышки глаза пекло еще больше, а камера жужжала. Бодряки, блядь, подумал я.
- Берите пример с нас! - воскликнула распорядительница.
- Мы бодры и веселы! - бодро и весело воскликнула она.
Ну, блядь, еще бы, хотел сказать я, вы же не снеслись вприпрыжку, как долбанный кенгуру, всю ночь от родильного дома к своему и обратно, через парк, полный бродячих собак, и так десять раз. Вы же блядь, не бегали три дня в роддом пять раз на дню. Вы выспались, и пришли с утра сюда, на свою якобы работы, выпили кофейку, и мучаете теперь меня, суки клятые. Кстати, о суках. Одна из них — побитая паршой шавка в обезлюдевшей Долине Роз, раскинувшейся как раз между моим домом и больницей, - едва не тяпнула меня за ногу, когда я бежал ночью куда-то за ЕЩЕ СРОЧНО ПОНАДОБИВШИМИСЯ лекарствами. У них блядь все срочное, хотя за девять месяцев вы могли бы предусмотреть если не все, то почти все, не так ли? Это — не лекарства, а сука, - меня ужасно разозлило, и на обратном пути я бросил шавке молочную сосиску. Нет-нет. Никакого яда и свернутого китового уса. Я же блядь не чукча. Просто молдавская молочная сосиска. Конечно, даже бродячая собака есть это не стала и поняла, как я над ней издеваюсь и насколько ее унизил... Мне этого было вполне достаточно. Да уж. Веселенькая была ночь... Я прикрыл веки, и чуть было не уснул.
- Да ОБНИМИТЕ же аиста, - процедила сквозь зубы распорядительница.
- Господи, - сказал я, - мне казалось, такая хуйня только в загсах бывает...
- Послушайте вы, ПАПАША, - сказала распорядительница, - вы хотите чтобы этот день был для вас праздничным?
- Да он и так праздничный, - сказал я, вспомнив школу, здесь тоже нужно соглашаться, чтобы от тебя отвязались.
- Так обнимите этого ДОЛБАННОГО АИСТА, - не выдержала сучка.
Я ласково улыбнулся, сделал полоборота, завалил большого, - в мой рост, - мягкого аиста, как морячок Мерлин Монро, или кого он там лобзал по окончании Второй Мировой, и крепко обнял игрушку.
- Нет-нет, целовать не надо, - испуганно сказала распорядительница.
- Тем более ВЗАСОС, - сказала она.
- МУЖЧИНА! - завизжала она.
В это время двери в комнату, разукрашенную всякой нелепой хуйней в виде танцующих молдаванок, аистов с виноградом в клювах, малышей, тянущих ручки к солнцу и флагу Молдавии — что-то вроде маленькой Сикстинской капеллы, изуродованной сумасшедшим дебилом, - распахнулись. Я оглянулся. Это входила Ирина с дочкой на руках. Ирина улыбалась глазами. Она не улыбается, но вы глядите ей в глаза, и, черт бы вас взял, видите, что она улыбается. Хотя улыбки на ее лице нет. Кажется, она единственный человек в мире, который так умеет. Хотел бы я научиться такому фокусу.
- Лоринков... - сказала жена.
- Тебя даже с мягкой игрушкой нельзя на минуту оставить, - сказала она.
Я бросил аиста — мне даже показалось, что ебанная игрушка обиженно хмыкнула, - и обнял жену.
- Ты как? - спросила она. - И что это вообще?
- Что это за херня вокруг, я имею в виду? - сказала она.
- Добро пожаловать в комнату выписки нашего роддома! - восклинула распорядительница.
- В нашу ОБНОВЛЕННУЮ комнату, - сказала она, - где мы даем путеваку в жизнь всем нашим, так сказать, выпускникам!
- О Боже, - сказала жена.
- Лучше бы вы роддом обновили, - сказала она.
- Почему ты меня ни о чем не предупредил? - спросила она.
- О, детка, - сказал я.
- Я прихожу сюда, чтобы забрать вас, а они заводят меня в этот дисней-ленд ебучий, и велят ждать тебя здесь, потому что у них теперь при каждой выписке Праздник, - сказал я.
- ПРЕКРАТИТЕ шушукаться, - сказала распорядительница.
- Да, мэм, - сказали мы хором.
На всякий случай мы отобрали сверток с малышкой у медсестры, и встали, как нам велели, у какого-то яркого игрушечного домика. Распорядительница достала блюдо с бумажками. Потрясла им хитро, и сказала:
- Владимир и Ирина, вы сейчас будете тянуть фанты...
- Кто что вытянет, тот то им будет делать! - радостно объяснила она.
- Ладно, - сказал я, и вытянул свой.
- Владимир будет зарабатывать деньги и нести их в семью, - прочитала она едва ли не по слогам.
- Ирина будет заботиться о доме, - прочитала она фант, вытянутый женой.
- Как думаешь, они это подстроили? - спросил я.
- Думаю, да, - сказала жена.
- А сейчас проверим, хороший ли вы отец, - сказала распорядительница.
- Боюсь, что не оче... - начал было я.
- Когда родилась ваша дочурка и какой у нее был вес, и какой рост? - приторно улыбаясь, спросила девка.
Я удивленно ответил. Они что, мать их, предполагали, что я этого не знаю? Но это же в конце концов МОЯ дочь.
- Правильно, - воскликнула распорядительница, - значит, вы отличный отец!
- Как, оказывается, легко им стать, - сказал я
- Я устала, - сказала жена.
- Мы уходим, - сказал я.
- Фотосессия для малышки! - крикнула распорядительница.
Мы переглянулись. Я пожал плечами, взял сверток и сел на стул. Фотограф и оператор, щелкая и жужжа подошли. Я заглянул в сверток. Малышка спала.
- Вспышку-то отключи, - сказал я фотографу.
- Я не умею, - сказал он.
- Тогда отвали, - сказал я.
- Мамаша, обнимите аиста, - сказала распорядительница.
- Со вспышкой уйди НА ХУЙ, - сказал я фотографу.
- Эй, я оператор, - сказал он откуда-то сверху.
- Фотограф снимает жену у аиста, - сказал он.
- Я ревную, - сказал я.
- Ха-ха, - сказал он.
- Гэ, - сказала дочь.
- Она просыпается, - сказал я.
- Еще снимок, - сказала распорядительница.
- Ничего, может во сне, - сказала жена.
- А если вспышкой, но издалека? - сказал фотограф.
- На хуй, - сказал я.
- Мужчина, - сказала распорядительница.
- Милый, - сказала жена.
- -Я скучал, - сказал я.
- Что уж обо мне говорить, - сказала она.
- Повернитесь в профиль, - сказал оператор.
- Пора-а-а, в путь доро-о-о-гу, - запела фонограмма.
- Гэ, - сказала дочь.
- Отключите музыку эту гребанную, - сказал я.
- Щелк, - сказал фотограф.
- Сука, я убью тебя, - сказал я.
- Милый, - укоризненно сказала жена.
- Она же не проснулась, - обиженно сказал фотограф.
- С меня хватит, - сказал я.
- С меня тоже, - сказала жена.
- Уходим, - сказали мы оба.
- Не забудьте оплатить услугу праздника проводов в жизнь, - сказала распорядительница.
- Звучит как проводы на тот свет, - сказал я.
- Наймите другого пр-менеджера, - посоветовал я.
- Мы забыли сказать, что это все платно, - пояснила она.
- Сказали бы сразу, я бы заплатил вперед, и обошлись бы без праздника, - сказал я. - Ничего, - сказала жена, - зато будем вспоминать со смехом...
- Это еще почему, - обиделась распорядительница, - вам что, не понравилось?
- Понравилось, - сказали мы ей.
- Очень, - сказал я.
- Гэ, - сказала дочь.
- Ох ты Боже мой, - сказала жена.
Я расплатился, взял сверток, - малышка начала ворочаться, - и пошел к дверям. Фотограф, оператор и распорядительница, утратив к нам интерес моментально, как сотрудники крематория — к гробу, который обхватило пламя, - отвернулись и беседовали о чем-то. Я так понял, кто-то кого-то куда-то трахнул. За дверьми были наши вещи и камин. Вообще-то камины здесь запрещены, но в Молдавии рано отключают отопление. Везде. Так что я принес камин и они грелись все эти три дня. Я стал вызывать такси к нашему корпусу.
- На территорию роддома транспорт не пускаем, - сказал мне охранник.
- У меня ребенок, четыре огромные сумки, камин и жена, - сказал я ему то, что он и так видел.
- Как я, по-твоему, донесу все это до ворот? - спросил я.
- А, Диоген? - спросил я.
Он пожал плечами, потому что и правда не знал. Это самый большой роддом города, с самой, чтоб его, большой площадью. До ворот было с полкилометра. Я посмотрел на охранника. Как и все в Молдавии, кто идет в охранники, это был человек, не нашедший себя в высшей математике, живописи, литературе или ремеслах. И как и все, кто идет в охранники в Молдавии, он был в плохой физической форме. Но глаз он не отводил. Это меня не удивляло. В руках у меня был живой сверток, у ног камин, и сбоку — жена. Так что он мог себе это позволить.
- Ладно, - сказал я.
Жена взяла сверток с дочкой, я взгромоздил на себя сумки и камин, и мы двинули. Приходилось останавливаться каждые пятьдесят метров. Это все зал, подумал я. Если бы не он, останавливаться пришлось бы каждые десять. Мы вышли к воротам, но такси, конечно же, еще не было.
- Когда здесь что-то произойдет так, как должно было, мир рухнет, - сказал я.
- Значит, готовься, - сказала жена.
Я понял, о чем она. Сверток. Уж с этим-то произошло все, как должно было. Пришлось признать, что, на этот раз я оказался неправ. После этого мне стало легче. Ну, нельзя же нести на себе всю правоту мира, правда же? Я уселся на лавочку рядом с женой. Мы держали по очереди сверток, смотрели, закрыл глаза, на Солнце, и разговаривали. Она всегда была из тех немногих, с кем мне было интересно разговаривать. Постепенно я расслабился. Приехало такси. Мы уселись в него и поехали домой. Там я развернул сверток, и посмотрел на дочь. Я ничего не почувствовал, но не испугался. Я был уже опытный отец, и знал, что это приходит внезапно — может осенить ночью, а может во время прогулки, - через день, два, неделю, месяц. Не имеет значения. Это как прицелиться в середину цели и знать, что уже попал еще до выстрела. Если ты знаешь, что оно придет, значит, оно уже пришло. Малышка открыла глаза и улыбнулась.
- Гэ, - сказала она.
- Сестричка говорит гэ, - сказал сын.
- Верно, - сказал я.
- Давай она будет сестричка-робот, я -сын робот, мама — мама-робот, а ты папа робот, - сказал он.
- Давай, - сказал я.
- Давай я буду папа-робот, ты сын-робот, мама — мама робот, а сестричка — сестричка- робот, - сказал я.
- Ха-ра-шо-ро-бот, - сказал он металлическим голосом.
После чего ушел в детскую, охотиться на монстров. Жена пошла в ванную, и мы остались с дочкой вдвоем. Она глядела на меня внимательно, не меняясь в лице, но я видел, что фокус с улыбающимися глазами ей вполне удается. На балконе раздался шум. Я оглянулся и увидел, что голуби, как всегда, толкаются у кормушки. Пришлось положить дочь в кровать, и идти на кухню, крошить хлеб.
КОНЕЦ
Черный Аббат
