Семен Аркадьич вышел на опушку леса и огляделся. Хорошо-то как! Бабье лето, еб ево мать! И ни холодно, и ни жарко, тончайшие паутинки в воздухе летают, небо такое синее-синее, а на его фоне стоят замершие леса, желтые, багряные, оранжевые. И тишина такая звенит в осеннем лесу, что слышно, как листок, отрываясь от ветки, кружась в полете, шелестит, цепляя другие листья. Да изредка перестук дятлов эхом раздается в прозрачном воздухе.
В эту пору приятнее всего грибы собирать, идешь по увядающему лесу с лукошком, созерцаешь красоту, и оттого, наверно, что природа медленно умирает, ощущаешь какой-то прилив сил, энергии цзэн, бляць!
Как-то так думал Семен Аркадьич, когда стоял на опушке и вдыхал ни с чем не сравнимый запах осеннего леса, как вдруг невдалеке затрещали ветки. Из-за валежника выглянула совершенно голая девушка лет шестнадцати, хихикнула и, скромно улыбаясь, подошла к Семену.
— Ты кто? — охуевшим, что твой песдец, голосом вымолвил Семен Аркадьич.
И лицо, и тело девченки были идеальными, как будто она только что сошла в этот лес с обложки порножурнала. Светлые, с оттенком зеленого волосы резко контрастировали с розоватой кожей, и на фоне теплых осенних тонов это сочетание выглядело охуеть, как пиздато. Настолько пиздато, что Сеня резко испытал эстетический оргазм. Девушка не спеша подходила ближе, и с каждым шагом ее стоячие сиськи упруго тряслись! Ебанарот, да все в ней идеально было, кароче! Ебаная Мэрлин Монро в натуре.
О, сколько тысяч раз он дрочил на этот собирательный образ в тысячах разных мест на протяжении всей жизни, дрочил с неистовством, как в последний раз! На скольких поебушках, ерзая по мохнатым, заросшим жыром пролетарским песдам, он представлял себе, как, обхватив аккуратную талию своей пассии, долбит ее ласково и нежно!
— Ты кто, красавица? — переспросил Семен Аркадьич. — И чего тут в лесу делаешь такая… ээ... неодетая совсем?
— А я, дедушка, грибная фея! — пошевелила острыми ушами деваха. — Собираю урожай на зиму.
Фея лукаво поглядела на грибника, хихикнула еще раз и, облизнув палец, начала водить им по левому соску. Тот потемнел, стал уплотняться и набухать, а Сеня ойкнул, осел на пенек и уронил лукошко в опавшую листву. В глазах у него померкло, а грибы — отборные белые — рассыпались, выкатились в разные стороны.
Где-то вдалеке промчалась по рельсам электричка на Москву, простучал бешеную дробь дятел, и снова наступила тишина, которую нарушали лишь учащенный пульс Семена и чавканье пиписьки феи. Лесная красавица легла на ковер из красно-желтых листьев, раздвинула розовые ножки и пальцами одной руки теребила клитор, а другой плавно вводила себе во влагалище ножку огромного гриба. Когда оставалось засунуть еще полгриба, девушка вдруг резко задвинула в себя все, что было снаружи, издала сначала то ли вздох, то ли всхлип, и протяжно застонала. Семен увидел, как мышцы низа живота и внутренней стороны ее бедер стали сокращаться-разжиматься, и ощутил забытое чувство эрекции. Он нащупал свой старческий болт сквозь грубую хаки штанов и, немного стесняясь молодой красивой девочки, стал незаметно массировать залупу.
Фея, часто и отрывисто дыша, срываясь на похотливые стоны, двигала грибом с невероятной скоростью, а дед Семен, уже отбросив стыдливость, встал возле ее головы на колени и шлепал наполовину вставшим хуем ей по губам, по язычку, который она высовывала то кончиком вверх, то вывалив его на всю длину. Семен Аркадьич ласкал ее стоячие сисечки, играл с ними, чувствуя, что хуй его встает для великой ебли, а фея выгибалась дугой, тряслась в череде нескольких оргазмов, бешено работая языком.
Вдруг грибник понял, что все там у него давно уже встало, и поэтому вытащил хуй изо рта лесной потаскушки, и он затрепетал в осеннем лесу как сжатая пружина. Фея села на Сеню сверху и, ерзая, вставила член в свою нежную, обволакивающую жаркими стенками письку, залив ему все мудя горячей смазкой. Скакать на нем она начала сразу быстро, а тяжелыми сиськами стала елозить по его груди, щекотать кожу острыми сосками. И молчавшая до этого времени, задыхаясь и прерываясь на вздохи-ахи, она стала рассказывать.
Лесные феи, как и все эльфийские народцы, живут за счет жизненной силы тех стихий, мест, которые они олицетворяют. Чем больше проявляется стихия, тем больше энергии и легче ее черпать, легче творить всякие чудеса и фокусы. Высшие эльфы, темные и светлые — что-то вроде энергетических вампиров; они обитают среди людей и черпают из самого сильного источника — человеческих эмоций.
Низшие эльфы — феи, дриады, нимфы и наяды, среди людей не живут, потому что привязаны к природным местам своего обитания так же, как Высшие — к людским эмоциям и чувствам.
Однако и Низшие способны поглощать человеческие переживания, пусть им и недоступно улавливать высокие чувства вроде любви и ненависти. Похоть и страх смерти — низшие полуживотные и животные чувства (боль, например), порой, несут в себе гигантский заряд энергии. И если ее аккумулировать в тотемном предмете, получится артефакт чудовищной силы...
— …которая позволит мне дотянуть до весны и пережить момент умирания природы, — хрипела грибная фея, поднимаясь на ноги-корни. — Ржаветь и разлагаться в ноябре, а в мае — воскреснуть!
Член Семена Аркадьича фонтанировал брызгами спермы, а сам дедушка в ужасе смотрел на свою пассию.
Морок вокруг нее начал спадать, на месте томного похотливого личика проявилось сморщенное коричневое лицо столетней старухи, беззубое и злое. Глаза ввалились внутрь и стали похожи на две червоточины в теле гриба. Да и вся она стала похожа на гигантский сморчок.
Сеня вышел из ступора только тогда, когда грибная фея подняла из вороха листьев его же собственный нож для срезания белых и прочей ебатории. Он засучил ногами, пытаясь встать, но и руки, и ноги его опутали какие-то тонкие шевелящиеся корни. Он дергался изо всех сил, когда она поднесла грибной ножик к его херу и запела какие-то мантры на неприятном гортанном языке…
Последнее, о чем он успел подумать, было: «А глаза этой ведьмы — и есть червоточины, самые настоящие...»
И пришла Боль!
JezusFreakz
