В старом холодном подъезде пахло плесенью и кошачьей мочой. Через грязное окошко на ступени падали солнечные лучи, в свете которых плясали миллионы пылинок. На площадке между четвёртым и пятым этажами, распивая портвейн, сидели дети.
- Если ты думаешь, что мне необходим секс, - говорил четырнадцатилетний Миша, - то ты ошибаешься. Секс – это всего лишь один из способов получения удовольствия, как, скажем, просмотр фильмов или курение анаши.
Рядом с Мишей, прямо на полу, сидела Маша. На ней были плотно обтягивающие джинсы и чёрная куртка.
Миша, играя с длинными рыжими волосами Маши, продолжал:
- В конце-концов, я могу иными способами порадовать свой член. Например, если его долго не мыть, ну, недели две или три, тогда он разбухает и начинает очень приятно зудеть.
Маша громко захохотала и отпила из бутылки.
Дверь на пятом этаже приоткрылась, и из щели показался блестящий похотливый глаз, воткнутый в лысую голову.
- Один ветхозаветный пророк сказал, - слова десятилетнего Антона были обращены к лежащей у него на коленях Оле, - «И удалит Господь людей, и великое запустение будет на этой земле».
Оля находилась в наркотическом угаре. Её розовый пуховик был ею же облёван, и блевотина уже засохла, и стала похожа на яблочную пастилу. Ноги Оли были раскинуты в разные стороны, ширинка на джинсах была расстёгнута. Антон гладил её по голове и показывал на стену:
- Вот эту надпись я сделал шестьдесят лет назад.
Миша закурил вонючую сигарету и продолжил:
- Или ещё один способ: можно загнать под крайнюю плоть таракана и ходить так весь день, наслаждаясь приятными ощущениями.
Маша сделала очередной глоток портвейна и передала бутылку Антону.
Антон отхлебнул и сказал Оле:
- А Фома Кемпийский говорил: «Поистине жалость – жить на земле» и «оставь всё, и всё приобретёшь, оставь вожделение и найдёшь покой». Но знаешь, солнышко, это такой бред!
- Ну почему ты не хочешь мне дать?! – воскликнул Миша, - Давай хоть напоследок этим займёмся!
Маша вновь громко захохотала и отобрала у Миши сигарету.
- Шри Рамакришна однажды сказал, - проговорил Антон, делая глоток из бутылки, - «Только слабое осознание моего «я» повторялось с монотонным однообразием» и «душа потонула в своём «я».
Оля издала слабый стон, и приоткрыла бессмысленные красные глаза.
- Или вот, - заявил Миша, - набираешь полную ванну, залазишь в неё, высовываешь из воды головку члена и садишь на неё несколько мух с оторванными крыльями.
- Фу! – говорит Маша.
Антон продолжал развивать свою мысль:
- Но я был и Шри Рамакришной, и Фомой Кемпийским, и Исайей, и всеми ими сразу. Я проснулся в четырнадцатом веке и вспомнил, что до этого уже имел несколько перерождений. Прожив ту жизнь, я умер, и обнаружил себя родившимся в первом веке до нашей эры. Представляешь?! После очередной моей смерти, душа моя переселилась в новорожденного ребёнка из двадцатого века уже нашей эры, в хорошенькую американскую девочку по имени Бритни.
- Маша, ну давай перепихнёмся! – не отстаёт Миша, стягивая с подруги её рыжий парик и бросая его в приоткрытую дверь.
- Ах ты пидор! – восклицает Маша.
- Я сначала решил, что если стану праведником, то смогу освободиться от этого мира: я перепробовал все религии: был и Шакьямуни, и Мухаммедом и Моисеем и кем только ни был. Всё бесполезно!
- Поцелуй его! – просит Миша, расстёгивая ширинку.
- Потом я решил, что, единственный способ освободиться от мира – это уничтожить сам мир. И я рождался Чингизханом, Наполеоном, Гитлером, Мао и так далее. Но всё было бесполезно!
Оля вновь застонала.
- Тогда, - продолжал Антон, - я стал просто пассивно существовать. И, наверное, перебывал почти во всех человеческих телах. Вы – последние, в ком я не был. Вы последние, оставшиеся в живых.
- А как же та морда в двери? – спросил Миша.
- Он уже мёртвый, - ответил Антон, - Это только проекция. К тому же, он – человек-улитка.
- И что дальше? – спросила лысая Маша, отбирая у Миши очередную сигарету.
- А дальше мы, видимо, объединимся в единую сущность, которая и будет Богом. Или Адамом. Или кем-то ещё. Цикл наконец-то заканчивается.
- Знаешь, а я рада, что ты меня пробудил, - сказала Маша, - я успела за эти века столько всего пережить. Конечно, жизнь отдельного человека кажется ему долгой, но для нас она – всего лишь час в годах бессмысленного существования.
- Да-да, конечно, - всё гундел Миша, - давай скрасим последние часы, и трахнемся. Как тогда, когда я был Цезарем, а ты - Клеопатрой.
- Нет, нам пора! – вдруг заявил Антон, осторожно кладя голову мёртвой Оли на грязный пол и вставая.
Бессмысленность, бесцельность, бесполезность и безрадостность бренного бытия равновелика беспредельному одиночеству солнца между светящимися фантомами из времени «никогда», которое находятся не там, где ты его видишь, которое существует не так, как ты его знаешь. Так покрывается слоем бреда бесконечная математическая индукция, так уходит в пространство небытия дробно-линейная функция арифметической прогрессии, так простираются в вечность последний интеграл и его апельсиновый конец.
И так трое детей, держа друг друга за руки, выходят из подъезда в бескрайнюю, освещённую зимним солнцем, радиоактивную пустошь.
