Великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев приобрел в обувной лавке белые лакированные штиблеты модного фасона. Дома Иван Сергеевич долго любовался штиблетами. Выглядели они жизнеутверждающе. «Только по особому случаю!» - сказал себе Иван Сергеевич, и поставил туфли на секретер.
«Особый случай» пришелся на воскресенье. Он был зван на чай к вдове генерала Лопухина. Иван Сергеевич оделся во все белое, не забыв про шляпу и трость, ибо решил прогуляться пешком. День выдался солнечным, штиблеты весело блестели, и торжественно поскрипывали. На душе у писателя было светло и радостно.
Генеральша Лопухина встретила Ивана Сергеевича, держа на руках маленькую болонку, которая тут же на него затявкала.
- Это Му-му, - сказала Лизавета Генриховна вместо приветствия, - лапушка, не правда ли?
Тургенев криво улыбнулся, неуверенно кивнул, а сам подумал: «Какая идиотская кличка, право же».
- Сначала я назвала ее Ми-ми, но потом передумала. Ми-ми звучит по-западнически, да и вообще неоригинально.
Потом они пили чай с баранками, и разговаривали о всяческих пустяках. Генеральша не выпускала Му-му из рук, а та злобно зыркала на писателя своими малюсенькими глазками. Иван Сергеевич чувствовал скрытую угрозу, исходящую от собачки. Настроение его стремительно ухудшалось.
- А сейчас, любезнейший мой, Иван Сергеевич, я покажу вам ковер, который доставили мне прямо из Персии. Пройдемте в залу.
В зале лежал большой пушистый ковер украшенный восточным орнаментом. Генеральша отпустила болонку, скинула туфли, и босиком пошла по ковру. Ее ступни утопали в мягком ворсе.
- Вы обязаны это почувствовать. Сказочное ощущение. Всенепременно, босым! – кокетливо потребовала генеральша.
Иван Сергеевич стал снимать штиблеты. Ему очень не хотелось этого делать, он предчувствовал беду, но, будучи джентльменом, не мог отказать даме в пустячном деле.
Он ступил на ковер, идти по нему было весьма приятно. Тургенев оглянулся, и увидел жуткую, душераздирающую сцену. Болонка справляла малую нужду в штиблеты великого писателя.
Иван Сергеевич побагровел, едва сдерживая готовые вырваться грязные ругательства, достойные разве что крючников.
Выходной день и штиблеты были безнадежно испорчены. Их пришлось отдать дворнику, взяв взамен старые черные калоши.
Писатель был так растерян, и расстроен, что не догадался поймать извозчика. Тургенев пробирался домой переулками, местами переходя на недостойный дворянина бег. Он очень боялся, что кто-нибудь из почтенных граждан может увидеть его в подобном наряде. Белый костюм с черными калошами. Позор!
Благополучно добравшись до дома, он стал вынашивать план мести. Первой мыслью было проникнуть ночью в особняк генеральши и забить болонку тростью. Он посетовал об отсутствии криминального таланта вскрывать замки, и отказался от этого. В полночь ему в голову пришла великолепная идея. Он знал, как отомстит генеральше и ее проклятой сучке.
Иван Сергеевич вскочил с постели, зажег свечи, и сел за стол. Обмакнув перо в чернильницу, он написал на листе название нового рассказа: «Му-му», немного подумав, ниже в скобках приписал – «триллер».
В первоначальном варианте рукописи, сцена убийства Му-му была описана так:
«Герасим, сжимая топор, медленно двинулся на злобно скалящуюся лохматую фурию. Глаза Му-му были налиты кровавым бешенством, с острых клыков стекала ядовитая слюна. Герасим сознавал, что ценой этой схватки станет его жизнь. Достаточно даже небольшого укуса этой твари и все. Животное утробно заурчало, под шерстью вздулись бугры мышц. Герасим с силой метнул топор, целясь в голову монстра. Проявив чудеса реакции, Му-му отскочила в сторону. Полотно топора на пол вершка вошло в стену амбара и застряло, с деревянных полок с грохотом попадали столярные инструменты. Тварь рванулась навстречу. Зверь прыгнул на обезоруженного Герасима, намереваясь вцепиться в горло. Герасим быстро пригнулся. Му-му пролетела над ним, и мягко приземлилась на лапы как кошка. Тварь развернулась, и стала готовиться к новой атаке. Герасим пятился назад, пока не уперся спиной в стену.
«Он зашарил по стене руками, в поисках оружия. Пальцы, нащупали продолговатую ребристую рукоятку. Катана! Он плавно вынул меч из ножен, и отбросил их в сторону. Голубоватый блеск клинка работы мастера Миядзаки успокоил Герасима. Он со свистом рассек воздух восьмеркой, широко расставил ноги, и слегка согнул в коленях, принимая боевую стойку «Хассо но Камаэ», держа меч вертикально около правого плеча. Он был отрешен, и спокоен. Зверь прыгнул. Герасим присел, отклонился влево, и неуловимым движением повел клинком, вспарывая брюхо летящей твари. Брызнули фонтаны алой крови, из разверзнутого чрева повалились кишки. Му-му рухнула на деревянный пол, ее задние лапы несколько раз конвульсивно дернулись. Глаза затуманились пеленой смерти. Герасим бросил меч, и повинуясь древним инстинктам, погрузил ладони в теплую кровь. Победный рык сотряс ветхие стены амбара…»
К большому сожалению автора, царская цензура не допустила рукопись до печати, посчитав, что в некоторых сценах содержаться крамольные намеки на правление царского режима. Ивану Сергеевичу пришлось переписывать рассказ заново, и он вышел в печать в редакции известной большинству современных читателей.
А вот с Генеральшей Лопухиной при публичном чтении «Му-му» в одном из литературных салонов случился нервический припадок. Об этом писали все газеты.
Иван Сергеевич добился своей цели. Поруганные штиблеты были отомщены. И он со спокойной душой отправился на воды в Баден-Баден.
P. S. Да простят меня любители мелких собак, а также всего японского.
