Есть интересный феномен: сила личности оценивается не качественными, а количественными характеристиками. Сильный в массовом сознании — герой, слабый — тварь дрожащая. И в этом — ложь. Потому что сильный/слабый — это не сравнительные степени одного явления, это принципиально разные жизненные позиции, абсолютно не сопоставимые структуры личности.
Плюсы и минусы есть в силе, есть и в слабости. Сильный человек в большинстве случаев будет страдать от гиперответственности, от неспособности «отдать руль», от вечного «один из них устанет, и небо упадет». Он раним точно так же, как слабый. Просто он встает и идет в ситуации, где слабый сам не встанет. Да, у него есть умение вырулить практически любую ситуацию, понимание того, что не бывает не решаемых проблем — бывают неприятные решения, и он умеет эти решения принимать. Но основная проблема сильного — одиночество, невозможность разделить ношу с близкими.
Как писала Галина Щербакова — «слабых несет ветер». У них не болит голова из-за ответственности, потому что они покорны судьбе или воле сильного партнера. От них не ждут многого, и они не сгибаются под грузом ожиданий. Там, где сильный ломается, слабый зачастую просто гнется. Но зависимость и нереализованность могут грызть душу не хуже гиперконтроля. Особенно, если слабый человек умен.
Не стоит недооценивать и презирать слабых: они дают возможность реализоваться сильным. Но и сами слабые люди способны на многое. Как заяц может от страха забить ногами рысь, так и слабый человек может быть очень опасен или войти в пантеон героев — обычно посмертно. И, как ни странно, подвиги чаще совершают слабые, а не сильные личности.
Потому что умереть стоя проще, чем выжить на коленях. За многими культовыми «героями» тянется шлейф из разбитых судеб их близких. Многие из тех, кто не бросились на амбразуру во время оккупации в 40-х, проявили редкую душевную силу — пряча в своем подвале еврейского ребенка, сумев ценой обвинений в коллаброционизме спасти собственную семью, просто НЕ ПОДПИСЫВАЯ доносов.
Многие обвиняли композитора Тихона Хренникова в сотрудничестве с КГБ, и весьма нелестно высказывались о его моральных качествах — после того, как стала достоянием общественности его переписка с Лубянкой. Но мало кто вспомнил о том, что в годы его руководства Союзом композиторов почти никто из членов союза не был репрессирован. Да, многие говорили о его моральном релятивизме, но мало кто отдавал себе отчет в том, что иначе нельзя было защитить коллег.
Однажды я смотрел интервью с Майей Плисецкой — ее спрашивали о дирижере, который не отказался играть перед фашистской элитой. «А что он мог сделать?» — спросила саркастически балерина, — избить их дирижерской палочкой?»
Мой знакомый погиб в драке, защищая девичью честь, — к девушке пристали хулиганы. В количестве шести человек. С одной стороны, это был совершенно естественный в нашей культуре порыв. А с другой — у него остались ребенок и беременная на тот момент жена. И ставшая вдовой молодая женщина так его и не простила.
Культура героизма — по сути, культура равнодушия и лжи. Потому что подвиги хороши лишь в экстремальных ситуациях. Вне войны, вне катастроф и голода героическое мышление приводит к черствости, к оценке действий с точки зрения «подвиг это или нет», к ориентации на внешние признаки явлений, а не суть поступков. Зачастую людям легче разово примкнуть к чему-то грандиозному, чем осуществлять рутинный душевный труд — не пройти мимо того, кому можешь помочь, но найти силы не лезть туда, где помочь нельзя. Сила — не в героике. Сила в ежедневных маленьких поступках.
http://immoralist.f5.ru/post/176235
