Почему рынок называли «болгарским», никто не знал. Болгар там не было и близко. Русские, украинцы, башкиры, татары, даже белорусы наезжали. Но это не важно. Важно то, что мы там освоились, рэкет нас не трогал, место забронировано, товар улетал, компания была весёлая, исключительно пьющая. И рядом находилась столовая, где можно было недорого поесть, и за распитие особо не гоняли, если тихонько под столом наливать. Единственный минус, что по выходным после обеда её закрывали для проведения свадеб, похорон и прочих юбилеев.
Ездил с нами бард местного назначения, талантливый, но совершенно не пробивной. Звали его Эдик. Песни он писал ироничные, саркастичные и глубоко философские. С интересными рифмами и метафорами, аккорды брал необычные, сочинял, пел и играл с душой, с надрывом. Можно даже сказать – талант.
В Старом Осколе каждое лето проходит фестиваль бардовской песни «Оскольская лира». Тут всё, как и везде – река, палатки, костры, наркотики, беспорядочные половые связи, водка в неограниченном количестве, бородатые, непричёсанные дядьки, тётки без макияжа и маникюра. И, конечно же, гитары.
Эдик каждый год рвался попасть на этот фестиваль алкоголя и траха, но всё никак не складывалось. Как всякая творческая личность, а так же, как и нетворческая, вырванная из родного дома и брошенная на фронт рыночной торговли в чужой город, Эдик пил. Бесконечно и без отдыха. Он находил в этом особое упоение, подняв голову от стола, заставленного кооперативной обувью, китайскими заколками и турецкими носками, он протягивал руку, в которую сразу же засовывали стакан с водкой. Водка выпивалась, лицо возвращалось в прежнюю позицию. Пили мы беспощадно, даже удивительно, когда мы успевали торговать.
Итак, ближе к теме рассказа.
Время обеда. Мы берём пузырь и идём в столовую. Эдик – вафли «Артек», но мы не можем его оставить без обеда и волочём с собой. Народа не много, зал большой. Мы садимся за дальний столик под стенкой, чтоб не светиться, ставим водку на пол, сажаем Эдика на стул, и идём за раздаточный конвейер. Пока нам насыпали кашу с котлетами и наливали компот, Эдик поставил нагло бутылку на стол и пытается её открыть.
- Эдик, какого хрена, убери бутылку, - ворчим ему хором, - сейчас менты примут.
- Каааго?! Миняяяя примут? – Шаляпинским голосом кричит Эдик. – Я щас как приму! Почему я не могу выпить, как нормальный человек? Почему я должен прятаться от всяких уродов? Я не привык пить под столом! – он стучит кулаком по столу.
Мы отбираем водку, наливаем под столом в стаканы.
- Трусы! Стадо! – не унимается Эдик. – Жертвы диктата! Может, хватит бояться?!Я этих ментов в рот…! Я свободный человек в свободной стране! – он встаёт, поднимает стакан, и кричит на весь зал: - Так давайте же выпьем …!
Мы хватаем его за куртку, усаживаем, пинаем локтями в бок и шепчем:
- Сука, рот закрой, сейчас повяжут, всё, что наторговали, отдадим.
Эдик умолкает, грустно и обиженно посмотрел на нас и, наклонившись, выхватил бутылку из-под стола и водрузил между тарелок.
И тут зашёл мент.
Вежливый такой мент, присел к нам за стол, положил папку и попросил документы. Документов ни у кого при себе не оказалось.
- Ну, пройдёмте, будем выяснять личности.
Я достаю паспорт. Летёха задумчиво что-то там читает.
- Да ты из Харькова, - наконец-то рожает он. – Земляк.
Я облегчённо вздыхаю. Мент перелистывает странички документа.
- На Ощепкова живёшь? А в какой ты школе учился? В двадцать четвёртой?
Затаиваю дыхание, чтоб не спугнуть удачу. Только киваю головой.
- Какого ты года? – ищет в паспорте дату рождения. – А, на пять лет младше меня. Как там Иван Никифорович? - Иван Никифорович – бессменный директор школы.
- Да, ничего, нормально. – отвечаю.
- А ты Цупика знаешь?
- Знаю, чего ж не знать.
- Передай ему привет, скажи от Серёги Потапца.
Я расслабляюсь, уже совсем меня отпустило. Земляк, да и не просто земляк, а с района, знакомые общие.
- Ну, что, протокол писать будем. План у нас, сам понимаешь, –мент достаёт из папки бланк и выписывает туда мои данные.
Мы все в диком оцепенении.
И тут вступает Эдик. Он уже с трудом ворочает языком, но лицо пытается сделать умняком. Все его жизненные кредо сразу рухнули, и свободу он уже пытается выпросить, а не захватить.
- Командир, я вообще, их не знаю. Я – бард. Я приехал на Болдинскую осень…
- Куда? – глаза у мента расширяются.
- Ну, на «Оскольскую лиру», то есть. Я поэт и музыкант. Отпустите меня. Я был почётным гостем, меня наградили дипломом и золотыми струнами. Клянусь, я ни в чём не виноват…
- Товарищ поэт, фестиваль уже три месяца, как закончился.
- Да?! А, ну да! Так я всё уехать не могу. Меня приглашают выступать на заводы, в детские сады, инвалидам в больницах пою. Я известный поэт! И музыкант!
- Это да, - встряёт в разговор наш товарищ Виталик. Он протягивает менту помятый лист бумаги, сложенный вчетверо. – Вот, это он мне стих свой переписал. На память. Он очень хороший поэт. Великий! Куда там вашим Окуджавам и Евтушенкам.
Мент берёт листок, разворачивает его и читает. Читает вдумчиво, с серьёзным выражением лица, перечитывая по несколько раз. Потом в какой-то прострации возвращает бумажку, складывает папку, отдаёт мне паспорт.
- Ну вы, это, земляки, не буяньте. Давайте, аккуратненько. Я предупредил. Ещё раз попадётесь мне – пеняйте на себя.
Мент бросил долгий задумчивый взгляд на Эдика и ушёл.
Мы выдохнули, сразу стало легко и просторно душе. Все выдали «Фууух!» Долил бутылку, выпили, закусили.
- Вот видите! – поднял палец Эдик, - что искусство с людьми делает. Стоит только прикоснуться. Слышь, Ветал, а что ты ему дал? Я тебе что, стихи свои записывал? Что-то я не помню.
Виталик протягивает ему листок, Эдик читает, меняется в лице, рожа краснеет, брови сдвигаются, он злобно смотрит на Виталика.
- Козёл, как ты мог? Меня, поэта! Так опозорить! Лучше бы меня в тюрьму посадили! – он пытается дотянуться до горла, но Виталик далеко, координация движения у Эдуарда сбита алкоголем. Его берут под руки и выволакивают на улицу.
- Виталик, а чего он?
- Не знаю, я сижу, смотрю – бумажка на полу лежит, поднял посмотреть, а тут мент, ну, и пригодилась, как видишь.
Я беру со стола листок и читаю:
- Сегодня в день рожденья,
В свой славный юбилей
Примите поздравленья
От всех коллег-друзей.
Двенадцать раз уже по пять!
Как всем нам хочется обнять,
Поздравить с днем рождения
И пожелать терпения!
И правда, лучше бы Эдика посадили, чем так опозорили. Бедный поэт.
©goos
