Ты помнишь, как это впервые случилось с тобой?
Я – да.
…Мне семнадцать лет, иду по площади у станции Быково, смотрю - трое пацанов одного цеплять начинают. Кто толкнёт сзади, кто обругает, кто подзатыльник отвесит.
- Слышь, ребят, вы чего к нему доебались?
А они, кажись, моложе меня всего на год, но рожи злые и наглые:
- Да он нам деньги должен и не отдаёт...
Спрашиваю у потенциального терпилы:
- Должен?
- Нет! Двадцать копеек просят, а где я их возьму?
Парнишка был плохо одет, неухоженный, с редкими немытыми волосами и как у зеков, с тоскливым, затравленным взглядом.
- Ты что, из Быковского детдома?
- Не, на Станционной живу, у “трёх ступенек”.
Под левым глазом подростка ещё темнел недельной давности синяк. Мне почему-то, стало жалко его:
- Ребят, вы портовские? – кажется, видел их как-то вечером в кафе аэропорта.
- Ага...
- Гошку знаете?
- Знаем, ну и чё?
- Давайте бормотухи выпьем. Я угощаю. А малой пусть домой идёт.
- Лучше давай все вместе в магазин. Красного купишь, выпьем, - тогда и отпустим.
Зашли в гастроном. В очереди стоим, пацан ко мне ближе жмётся, носом хлюпает.
- Во, “Хирсы” бери три бутылки, - предложил один из троицы, тот, что повыше.
- Тебя как зовут?
- Ну Димка.
- А не много тебе, Димон, будет? Ты, кстати, Димона Поборцева знаешь? Сосед мой.
Услышав это, длинный насторожился. На миг глянул в мою сторону, но тут же оправился:
- Да не ссы, не закосеем. Тебя ещё перепьём.
Да, это точно, скорее всего, перепьют. Но драться наверняка не полезут – кто ж потом с Поборцевым связываться захочет? А там хуй их знает, если выпьют... Прошли недалеко в переулок, я встал на всякий случай спиной к деревянному глухому забору. Но опасения оказались напрасными – имена моих знакомых, кажется, произвели впечатление. Они дружески улыбались, приговаривая – да хуль ты, Петь... да хуйня это всё... да мужик, всё нормально...
Допив вино, они спросили, есть ли ещё деньги.
- Не, мужики, нет больше. Посуду сдайте, сигарет себе возьмёте... Ну, чего, малый, порулим к дому? Как тебя?
- Вовка.
- Ну, погнали, Вова. Щасливо вам ребята.
Они зашли в магазин, а мы направились к Вовкиному дому, где находился гастроном “три ступеньки”. Это место мне было хорошо известно. Всё время по шоссе, да ещё мимо милиции, народу много. Правда, темнело уже, а впереди один переулок стрёмный.
Оппа!! Я оглянулся - метрах в семидесяти, они быстро шли за нами, попыхивая сигаретами. “ В аэропорт им в другую сторону, значит, нас пасти стали” – прикинул я, ускоряя шаг.
- Знаешь, Вовка, давай-ка ловчее копытами шевели, а то не только тебе, но и мне сегодня пиздянок выпишут!
Мы пролетели переулок, выбежали на асфальтированную дорогу, там безопасней – с работы люди возвращаются. Я ещё раз поглядел назад – расстояние катастрофически сокращалось. Подбежали к дому.
- Где твой подъезд?
- А вон сюда, налево...
Уже не оборачиваясь, летели по ступенькам вверх.
- Вовка, какой этаж?
- Третий.
- Звони.
- Звонок не работает.
- Стучи, блять!
На стук, не сразу, вышла женщина в застиранном халате, лет под сорок, да ещё кажись, пьяная...
- Вовка, ты, где шлялся? Ты когда из школы прийти должен?
- Мам! Меня там трое избить хотели, а Петя заступился. Они за нами бегут!
Женщина поглядела вниз, потом на меня. Но всё-таки пригласила:
- Проходите...
Пустив нас внутрь, высунула голову из почти закрытой двери и проговорила:
- Да нет там никого... На кухню идите. Сюда... я щас свет включу.
Но она лишь прошла через тёмную кухню, отодвинула занавеску и посмотрела в окно.
- Как тебя? Петя? Посмотри вон, трое во дворе на лавочке курят. Они?
Я разглядел в темноте только три блуждающих огонька от сигарет, но уверенно произнес:
- Да, они.
Что-то не хотелось мне сразу назад возвращаться.
- Мам, они уж сколько раз ко мне приставали. Дай десять копеек, дай двадцать копеек...
- А ты что, дурак, со школы домой не идёшь, бегаешь, как собака по всему Быкову! Вот и ходишь с синяками – заорала на Вовку мать, зажигая свет.
- Давай жри - и спать ложись, придурок!
Из проеденного жучками буфета достала большую эмалированную миску, выдвинула снизу ящик, выхватила оттуда столовую ложку. На газовой плите стояли две алюминиевые кастрюли – одна побольше, другая меньше. Из большой она ложкой выгребла остатки гречневой каши, а из маленькой налила кипячёного молока. Размешала, и поставила миску на кухонный стол, покрытый старой клеёнкой. За столом, на табуретке уже сидел Вовка, а я всё маячил у кухонной двери.
- Галя, - представилась женщина и протянула мне руку. Я робко пожал её. Ладонь показалась горячей, большой и натруженной.
- Петя, спасибо тебе, что моему обормоту помог. Ой, да что ты стоишь!
На кухне темнели две табуретки – одна для сына, другая для матери. Она, было, потянулась за второй, но передумала и вдруг засмеялась.
- Я тебе щас стул принесу.
Когда Галя выходила из кухни, я, невольно, посмотрел на неё. При походке, её крупная жопа шевелила халат то вправо, то влево...
- Да не надо, тётя Галя, я скоро домой пойду.
- Какая я тебе тётя?
Она вынесла из комнаты деревянный стул с потёртым дерматиновым сиденьем.
- Садись. А ты, Вовка, поел – давай, - марш в постель.
Вовка очень быстро справился с ужином и направился в комнату, успев мне многозначительно подмигнуть на прощанье.
- Иди уже, олух! Чтобы тут же заснул!
Женщина присела на табурет, закинув ногу на ногу. Ноги были полные, но какие-то сбитые, как и вся фигура моей новой знакомой – полная, но жирной её назвать язык не поворачивался.
- Так какая я тебе тётя? Мне всего-то тридцать семь... Вовка, спишь? Щас я дверь прикрою. Петь, ты выпить хочешь?
- Выпить хочу. Я только гречку не люблю.
Она развернулась ко мне задом, нагнулась, и стала что-то искать на полу за буфетом. Глядя на её жопу, я со страхом и надеждой понял, что сегодня ЭТО случится...
Галя, покрутив жопой перед моими испуганными очами, вынула бутылку самогона. Вместо пробки – кусок скрученной газеты. Гордо и бережно поставила поллитровку на стол и похвасталась:
- Вчера Васята принёс, от жены у меня прятал, обещал зайти сегодня. Но, кажись, не придёт. Нажрался где-нибудь.
А с меня уж хмель недавний прошёл – и ребята попугали, да и тётя Галя шороху навела.
- А закусить-то чем?
- Гречки и так не осталось, люби её, не люби. Хлеб чёрный и лук с солью.
- Можно...
Она подошла к побитой раковине, в ворохе грязной посуды, извлекла из-под Вовкиной миски два гранёных “булганинских” стакана, сполоснула их холодной водой и пододвинула – один ко мне, другой к себе. Тут же, на замусоленной клеёнке, нарезала хлеб, потом, почистив луковицу, поделила её на четыре части. Налила в стаканы самогонку, и сказала:
- Я тебя поблагодарить хочу. Вовка хоть и дурак, а жалко... А ты заступился за него. Козлов этих не испугался... За тебя!
С трудом одолев дозу вонючего и крепкого напитка, я хрустел четвертинкой луковицы и думал – ни хуя себе не испугался, да я в жизни так быстро не бегал!
Алкоголь из желудка стал проникать в кровь, я сидел, и уже спокойно наблюдал, как Галя, задрав повыше халат, показывала фрагменты трусов – белые, с синими цветочками. После второй половины стакана я уже не закусывал, только курил “Дымок”, с трудом попадая сигаретой в банку из-под килек вместо пепельницы.
- Ты, Петя, всю клеёнку так прожгёшь!
Тут же подошла, взяла меня, сидячего, под мышки. Приподняла, и прижала к груди. Неизведанный жар обдал моё тело, и, кажется, я начал трезветь. Потом опять усадила на стул, допила остатки сивухи и сказала:
- Закосел ты сильно, пойду на полу тебе постелю.
Минут через пять вернулась. Одной рукой помогала мне идти, а другой волочила за собой стул. Так в комнату и прошли. Слева на диване, тихо посапывал Вовка, а справа стояла её кровать, но без матраса и подушек – всё валялось на полу.
- Петя, на стул одежду вешай, я сейчас.
Я разделся. Лёг, и закрылся одеялом. От постельного белья несло какой-то кислятиной и ещё чем-то. Лучше б она вообще ни пришла, может, на своей кровати спать ляжет?
Но Галя быстро вернулась, раздетая, властно улеглась под одеялом и, обнимая меня, зашептала:
- Ты что, боишься?.. У тебя не было никого?.. Не бойся...
Её горячая рука, ласкавшая мой живот, скользила ниже...
- Иди сюда... Так... Хорошо тебе? Ну вот... вот... так... правильно... молодец... хорошо... ох…
Да, не Джульетта мне в первый раз досталась.
Но всё равно, вспоминаю иногда.
Сколько раз я делал это, точно не помню. Но не меньше шести. Даже под утро, повернув Галю на правый бок, всё донимал её спящую, всё никак не мог оторваться...
И вдруг слышу громкий стук в дверь и зычный пьяный голос:
- Галька! Открывай!
Женщина продолжала спать. Я начал трясти её за плечи.
- Галь, там кто-то в дверь ломится. Просыпайся!
- …Открой, блять, говорю!
Она приподнялась, присела на матрас и положила руку мне на грудь.
- Да Васята это.
- А что делать?
- Ничего, ты лежи, я пойду, открою...
Галя накинула халат и вышла. Вовка, кажется, уже не спал, но всё равно лежал на диване с закрытыми глазами. Я быстро оделся и, напуганный, присел на стул. Вскоре хозяйка вернулась.
- Мы самогонку его вчера выжрали, пойдём, познакомишься...
На кухне я увидел Васяту. Он стоял у окна, и часто затягиваясь слюнявой папиросой, посылал дым в открытую форточку. Маленького роста, с припухшим, морщинистым лицом, смотрелся лет на сорок, а может и на пятьдесят. Мне тогда все люди за тридцать казались старыми. Поплевав на окурок, Вася выкинул его на улицу.
- Ну, здорОво! – произнёс он голосом, который по силе и тембру, никак не вязался с его скромными физическими данными.
- Здравствуйте...
- Тык чё, самогон мой, выпили вчера?
- Вась, это я сама его угостила. Он не причём.
- Причём – не причём... Меня колотит! Думал, выжру щас, и спать лягу – а чего мне делать-то теперь?
Вид раннего гостя меня успокоил. Да и не ревнивый, кажется.
- Дядя Вась, у меня полтора рубля осталось, может, найдёте, где купить?
- Самогонка два рубля стоит, а за полтора мне Клавка не продаст, да и спит она уже. Ладно, давай деньги.
Когда он попытался сосчитать мелочь, монеты прыгали и звенели в его ладонях. Уронив пару из них на пол, он снова начал орать:
- Фу, блять! …Галька, придумай, что-нибудь!
- А то ты сам не знаешь? Иди в киоск, найдёшь, если хочешь…
- Да не дали мне в прошлый раз!
- Ты Петю с собой возьми, ему отпустят.
Было пять утра. В девять – лабораторные по химии, пропускать нельзя, но вроде должен успеть.
- Дядь Вась, пойдём быстрее, мне в институт сегодня надо – кровь из носу!
Галька посмотрела на меня с гордостью – то ли потому, что я был студентом, то ли потому, что идти согласился.
По дороге в аэропорт «Быково», Васята постоянно объяснял, что брать.
- Петь, лучше всего пустырник – семьдесят градусов и душу успокаивает. Если нет, тогда стальник, пьётся хуже, и срать от него будешь дальше, чем видишь, гы...
Но геморроя, зато не будет... гыгыгы…
Это уже после, на третьем курсе, изучая фармакогнозию, я узнал: «Стальник полевой, он же Ononis arvensis. Содержит гликозид ононин и назначается в качестве слабительного при геморрое для нормализации стула при запорах».
А пока я только подхихикивал ему, как Петруха Сухову из «Белого Солнца Пустыни».
Когда зашли в зал на первый этаж, Васята трясущимися руками передал мне потные монеты.
- Я тут побуду, а ты – в киоск. Если настоек не будет, возьми хоть “Тройного”, он по девяносто восемь копеек.
Я приблизился к аптечному пункту с лекарствами, средствами личной гигиены и парфюмерией. Невзрачная старушка переставляла упаковки из одного угла в другой, поджидая утреннюю сменщицу. Без суеты, я стал изучать товар на прилавке.
- Тебе чего, сынок?
- Пустырник хочу купить.
- А тебе настойку, или брикет?
Я представил Васю, вгрызающегося жёлтыми зубами в брикет пустырника. И чуть не засмеялся. «Если водка была бы твёрдая, - мы б её грызли»! – частенько говорили о своём желании выпить многие мужики в то далёкое время.
- Мне, пожалуйста, настойку. Пять пузырьков.
- А зачем так много?
- Да мать у меня в деревню уезжает. Поезд в семь вечера… «Москва-Вернадовка». А там пустырника не найти.
- Тогда, может, валерьянки? Она значительно больший седативный эффект имеет.
Мой товарищ подкрался к ларьку со спины продавщицы. Услышав о предложении киоскёрши, яростно замахал руками крест-накрест снизу вверх. Я его понял:
- Не, у неё есть валерьянка.
Старушка завернула бутылочки в плотную коричневую бумагу. Поблагодарив её, вышел из зала ожидания. Наставник уже ждал меня на улице, покуривая Беломор.
- Ну, чё, нормально ты её... А мне эта старая сука уже два раза не давала, даже стальника. Ладно, погнали к Гальке.
- Мне на занятия в Москву надо ехать.
- Да мы недолго. С Галькой попрощаешься. Ведь хочешь?
Васята подмигнул мне красным похмельным глазом. Глядя на него, прощаться с ней сразу расхотелось, но забежать на пять минут – всё равно по дороге, почему бы и нет.
На стук в дверь Галька отреагировала быстро. Провела нас на кухню. Я развернул бумагу и выложил на стол пять бутылочек. Хозяйка откупорила три из них, налила содержимое в заранее отмытые стаканы и произнесла:
- Ну, Петя, на посошок, на ход ноги... студент.
Перед занятиями мне раньше пить не доводилось. Только после. Да и то, пиво, в основном.
- Нет, вы сами… я не буду…
Буровато-тёмная жидкость с аптечным запахом казалась каким-то запретным плодом, но не сладким, а стрёмным.
Тут Васята ковшик эмалированный протягивает:
- На вот... водой сразу запей, чтоб не поперхнуться…
…Что делать?.. Выпить?.. Нет?..
- Давайте вы с Галей сначала.
Мне как-то не очень верилось, что это можно пить. Они, выдохнув, тяпнули настойки, одинаково поморщились, и начали сосредоточенно жевать недоеденный с ночи хлеб. Вода им не потребовалась. Вася, с ещё перекошенной мордой от принятой жидкости, сквозь непрожёванный во рту хлеб, выдавил из себя:
- Ну, чё ты, ебани!
Я тоже выдохнул, как они. Закатил глаза к потолку и отправил в себя тёмный и незнакомый пустырник. Тут же глотнул воды и стал ждать. Васята сидел на корточках, пыхтя папиросой. Галя рядом с ним на табурете. Хоть бы посмотрела в мою сторону. Нет... Её взгляд был направлен на два пузырька, стоящими ферзями на клетчатой клеёнке. Васька поднялся и выбросил в форточку окурок:
- Чё, Петь, заебись?
- Ага, легче стало...
Мне и в правду было хорошо. Какая-то расслабуха шла от живота по всему телу.
Потом, через восемь лет, в Рязанском дурдоме, нарколог доходчиво объяснил моё состояние. Алкоголизм, поучал он, начинается с момента, когда ты в первый раз опохмелился с удовольствием. Вот так, в один день, мне удалось бабу познать, и стать алкоголиком.
Я сидел размякший, со стороны наблюдая, как мои знакомые допили настойку, как Васята, подошёл сзади к Гале и, запустив руку под халат, мял её грудь...
Не простившись, вышел из квартиры на улицу. Хорошо всё-таки у нас в Быково! Воздух чистый и свежий. Я вдохнул полной грудью. Но наверно слишком сильно.
Часть воздуха попала в голодный желудок, вызвав отрыжку. Я невольно уловил в себе травяной запах лугов и полей…
На занятия решил не ехать:
«После наверстаю».
Петя Шнякин
