Прочетал йа давеча в инторнете, што мол в Ипонии есть такая нихуево дорогая услуга — вывозиш пиздаглазую телачьку на озеро в лодке, притапливаешь ее башкой в озеро, а сам пердолиш потиху. У нийо, значицо, спазмы в пейлотке случаюцо, када задыхаецо — а это есть ниибически кайфово.
Ну, я блять думаю: «Нахуй мне это? Дорого да ишшо и в Ипонии». Пашол к Люське со второво ытажа, телачька нармальная, глазки раскосые, миниатюрная што твая ипонка, тока што сиське маленькее. Я к ней званю, мол, так вот и так, такая хуйня. Имею к вам, подруга, самое што нинаесть придлажение, в ипонскам стиле так сказать. С меня портвейн и писят вечназеланых американских бумажек плюс низабываемый опыт. Ну, а мне, значиццо, все астальное, што в сухом (бгг, ну или мокром) астатке. На том и парешыли.
Тяпнули у нее на кухне по стаканчику партвейну, так сказать, для затравки, да пошла Люська пириадивацо в антуражное аблачение. Я куртку притаранил свою самбисцкую — ей в аккурат как халат ипонский — кимано, волосы она тожэ мамкиными спицами для вязания заколола, и вьитнамки адела, зеленые на белые наски — все как у ипонцыф. Ну, озера, та панятна, хуй где найдеш. Решыли ванную набрать да и все дела.
Зашли на плацдарм, я ей значицо и гаварю: «Хаджимэ!» — это по ипонски «Станавись ракам». Упер я Люську в стенку рукаме, мордой к воде, да и заправил ей как положено. Процесс, так сказать, в процессе, Люська, значицо, подмахивает — все путём, пора, стало быть, переходить к самаму атветсвтеннаму маменту, из-за которово весь сыр бор. Беру я Люську за спицы в валасах (а удобна, блять!) и макаю ее башкой аккурат в ванну. И в этат, бля сцука, мамент, праисходит татальный пиздец вселенскава масштаба. А, надабна сказать, што ванная у Люськи махонькая, и дверь из нее выходит прямо на дверь входную. Такой вот изыск савецкай планирофки. И вот толька я макнул Люську в воду, аткрываецо вхадная дверь и заваливает Люськина маман — Розалинда Петровна. А Розалинда Петровна, скажу я вам, это блять не хуй сабачий с присвистом — центнер жывово весу, и это посрамши! Барадафка над глазам и красивые жиденькие волосики в каре как блять у Матильды из Леона — знойная жэнщина, стало быть, с убойным прямым справа. Ну и бля картина маслам: заходит мадам дамой после тяжелово трудовово дня у прилавка меснава гастранома, а ее кровинушку голый хмырь топит в ванной и при этом пердолит на всю катушку, весело похлопывая яйцами по оттопыреной заднице. Я блйо от зрелища ее перекошеново ибла начал орудовать ишшо ярасней, а Люська, не наблюдая сваю маман, тоже знай жопой виляет — мол нравиццо ей ниибически.
Тут Розалинда как заарет: «Ты што твариш, сцука?!» (а эта, нада сказать, всеравно што рядом с гудком буксира постоять, на мамент отхода от причала). Ды хвать меня за левую руку и давай оттаскивать ат Люськинай жеппы, а Люська-то кокраз задыхаццо начала. И тут у меня вазникла бля дилемма — либа палучить оплоченый кайф, либа палучить ниибических пейсдоф сей секунд…
Но все, бля, разрешылась само сабой — Разалинда Питровна, штоп ей так жыть, вытащила миня из ваннай, но, блять, пацскальзнулась и села на жеппу, патащиф меня за сабой. Я жэ в сваю очередь патащил Люську из ваннай, каторая нивкакую с хуя слезать не хатела. Вот у нас и палучилась летка-енька, блиать — сзади Розамунда Питровна держыт миня, посередке, значиццо, йа самым што нинаесть нагишом, а спереди у меня на хую Люська в мокрам «кимане», белыхъ насках и зеленых въитнамках… И што примечательна — у меня кайфа, блять, ужэ никакова, а Люська самым наглым образам канчает, да еще приохивая и приахивая!
Карочи, ниудобная ситуация вышла.
Розалинде Петровне потом пришлось за стрэсс еще бутылку портвейна проставить. Так после этой бутылки она начала мне глазки, блйо, строить. Вы вот прецставляете, што вам центнер желе с хорошим ударом справа начинает строить глазки? Тото жэ.
После этово я решыл — ну ево нахуй эти инторнетовские опыты. Лучшэ я по старинке в койке, или на прероде там, с мурашами. А пейздоглазые эти дела побоку.
Такая вот исторейа
