Вы все, конечно, эту сказку знаете. Ну, про то, как жила-была капризная принцесса и ее выдали замуж за первого встречного нищего, чтобы не очень о себе воображала. А нищий впоследствии оказался соседним королем.
Не знаю, как вам, а мне эта история всегда была подозрительна. Что это за принцесса такая, что, вместо того чтобы хорошенько треснуть по уху своего нищего, который, оказывается, над ней столько времени издевался и делал из нее круглую дуру, разулыбалась до ушей и умерла с ним в один день? Я, конечно, принцесс не очень много знаю, но зато был неоднократно знаком со швеями-мотористками. Так вот, даже швея-мотористка немедленно плюнула бы этому королю на мантию и ушла бы к себе в общежитие.
Тут мне кто-нибудь начнет жалостливо растолковывать, что та принцесса жила давным-давно, да еще и в тридевятом государстве… Не хочу даже этого слушать. Почему-то считается, что давным-давно все были простые, как брюква, без всяких этих затей… Всем как-то кажется, что любое следующее поколение куда замысловатее предыдущего, а что умнее, так это наверняка. Даже на родителей своих мы смотрим, как на детей — раз уж они, дожив до таких лет, не свихнулись, не утопились и не ушли в монастырь, стало быть, жизнь они прожили скучную и незатейливую и о бурях наших душ никакого понятия не имеют.
Нет, люди, они всегда одинаковые. Вот вы, дорогой читатель, если досюда дочитали, значит, вы очень сложный. А вон тот, который идет мимо в болониевой куртке, — он как раз простой, как брюква, хотя, к сожалению, живет с нами одновременно.
Ох ты, Господи ты Боже мой, помоги же мне как-нибудь выехать обратно на скользкую тропинку сюжета.
А то есть у меня знакомая. Начнет она, бывало, рассказывать историю. Там и пройти-то — два шага, но после первого же предложения она убредает в какой-то бурелом и пишет там совершенно дикие кренделя, как казенный Дед Мороз в новогоднюю ночь после пятой поздравленной квартиры. Наконец она забредает в какую-то уже совершенно ледяную пустыню, где давно уже вымерли последние дальние знакомые малознакомых родственников, и тут происходит чудо — с помощью обыкновенного «так вот» она, как какое-то кенгуру, делает громадный прыжок и оказывается на финише, где ее тоже, впрочем, уже никто не ждет и судья давно спит в кустах, накрывшись клетчатым флажком, чтобы во сне не проглотить муху.
А к чему я это? Да ни к чему. Так просто.
Так вот (делаем прыжок), было все с принцессой совсем не так. Хотя не настаиваю, что было совсем уж так, как я рассказываю. Я не Матфей и не Лука, но, как и в случае с их историей, ясно одно — что-то, однако, было.
А больше всего меня, впрочем, беспокоит одно — не обиделась бы на меня та самая знакомая, которая так любит рассказывать истории.
А знаете, я уже однажды писал историю про принцессу.
Та принцесса почему-то получилась у меня очень похожей на одну совсем другую мою знакомую.
Отчего это так? Зачем они всюду лезут, эти знакомые? Куда от них деться? То ли не знакомиться ни с кем? Так ведь поздно уже. Хорошо бы, конечно, возникнуть где-нибудь посреди океана в результате вулканического процесса, сидеть там на голой скале и творить, по совету Оскара Уайльда, чистое искусство.
Впрочем, этот самый Уайльд тоже гриб еще тот был.
Тьфу ты, господи: надо твердить про себя: «принцесса-принцесса-принцесса», чтоб не забывать.
Или попробовать наоборот — забыть про нее к чертовой матери? Вот тогда она и полезет изо всех щелей. А может, и нет. Это вам не «дерни за веревочку — дверь и откроется». Это в их сказке дверь откроется. А в моей — веревочка оторвется. Или не оторвется, зато кирпич на голову упадет. Или дверь откроется, а оттуда выйдет волосатый молодец и даст в зубы. Да мало ли чего — может, и принцессы никакой нет, а есть Пелагея Иванна Дундукова на семнадцатом месяце беременности.
Тут надо осторожненько.
И ни за какие веревочки, упаси Бог, не дергать.
И все-таки вернемся к принцессе.
Вот говорят — принцесса была капризная.
Неправда это. Она была совершенно нормальным человеком.
Посмотришь, кстати, порой на любое существо женского пола, на котором ты не женат, и даже удивительно — совершенно нормальный человек! Иногда даже более нормальный, чем сам человек. Тут-то их и можно раскусить. Они же, как шпионы в чужой стране, как Штирлиц, который куда хуже немец, чем самый разнаинемецкий Гитлер.
Но здесь нужен особый угол зрения, специальное искривление, которое возникает только после множественных контузий на личном фронте, эдакое удачное сотрясение, как у того человека, который заговорил по-древнегречески после того, как ему на голову упала люстра.
Тут я с грустью признаюсь, что лично я, несмотря на многочисленные контузии, таким искривлением не обладаю и всякий раз верю им, как младенец, которого добрый дядя зовет в кустики, чтобы угостить конфеткой.
Ну и пусть их. Им же тоже нужно как-то размножаться. Я их все равно всех люблю. Ну, разве что кроме некоторых, совсем уж вопиющих экземпляров.
А знаете что? Если вас действительно интересует история с принцессой, бросьте вы это читать. Я и сам не знаю, доберусь до конца или нет. Не подумайте только, что мне так уж наплевать на эту принцессу. Я ее, может, больше вас люблю.
Хотя чего не бывает? Тогда я признаюсь, что именно Вас я люблю больше, чем принцессу, с которой, кстати сказать, совершенно не знаком.
А жаль. Бог ты мой, как жаль, что я не знаком со столькими людьми! Но больше того жаль, что с некоторыми все ж таки знаком.
А с принцессой я бы с удовольствием познакомился. Она, притом что некапризная, была еще и умная. Нет, про Шопенгауэра она ничего не рассказывала. И слава Богу. По мне, этот Шопенгауэр еще хуже Ницше. А уж про Ницше вы в моем присутствии лучше и не заговаривайте. Зато у принцессы была та самая куча здравого смысла, которая с рождения отличает любое существо женского пола от этих сопливых игрунов в войнушку, прыщавых мастурбаторов и плешивых террористов.
Кроме того, принцесса была красивая.
Нет, если мы подглядим из-за шторки, можно порассуждать, что, мол, вот тут бы потолще, а там — наоборот… Но мы даже про себя рассуждать ничего не станем. И упаси нас Боже от женщин совершенных форм и черт. Кем бы мы были рядом с ней? И так у самой неказистой из них все устроено куда удачней, чем у Аполлона Бельведерского. Да посмотрите на себя, мужики, — там мослы торчат где попало, здесь — пук волос зачем-то, а уж тут и вовсе такое, что только руками развести.
Поэтому, нисколько не кривя душой, скажу, что принцесса была красивая. Точно так же думали или притворялись, что думали, все окрестные короли и принцы. Они слагали ей мадригалы и сонеты, а может, и не слагали. Может, заказывали их придворному дворнику, поди проверь. Очень редко случается, чтобы король был еще и поэтом, и правильно. Видел я этих поэтов. Мало кто из них выговаривает больше тридцати букв, гугнявые все какие-то, бородавчатые. А король, он должен женщинам нравиться, а то их мужья живо республику установят.
Поэтов, их нужно искать где-то среди дворников и киоскеров, потому как для поэзии нужен недостаток женской ласки. Один знакомый мне говорил: «Я, когда был холостой, не поверишь — стихи даже сочинял». Впрочем, тут важно удачно жениться.
Только принцесса этих сонетов не читала. Она стихов вообще терпеть не могла и к королям и принцам относилась с сомнением.
Вся беда была в том самом полцарстве, которое ее папа давал в придачу. У принцессы возникали вполне обоснованные сомнения — это не ее ли хотят взять в придачу? Ведь даже принцессе хочется, чтобы кто-то взял да и полюбил именно ее, а не полцарства. Полцарства-то полюбить — дело нехитрое, а ты поди-ка полюби меня, с моим дурным характером, с моими капризами, про которые я-то знаю, что они капризы, а тебе скажу, что это вопрос жизни и смерти.
Да, тяжело жить на свете с полцарством в придачу.
Я не пробовал, да и вы, подозреваю, тоже. Но все эти миллиардеры и миллиардерши так уж убедительно травятся снотворным и лечатся от депрессии, что у нищего, роющегося в плевательнице, вдруг возьмет да и возникнет кощунственное подозрение — а вдруг и правда не в деньгах счастье? Да где ж оно тогда, это счастье? Зачем жить-то тогда? Нет, нас не надуешь, и нищий, затянувшись сопливым окурком, залезает по локоть в плевательницу, надеясь найти там бриллиант величиной с грецкий орех.
А что, дорогой читатель, давай шутки ради помечтаем, что все у нас с тобой есть, а счастья, как не было, так и нет. Где его тогда искать? Сейчас-то мы с тобой точно знаем — где, а тогда как?
Но мой добрый читатель машет на меня рукой — как, мол, так? Все есть, а счастья нет? Так не бывает.
Не знаю, не знаю. Не пробовал.
Да, нелегко было принцессе.
Но королям и принцам тоже можно посочувствовать. Сидит, представьте, перед вами принцесса, вся при исполнении, как кондуктор в трамвае, застегнутая на все пуговицы и затянутая в пуленепробиваемый корсет, а ты ее возьми да не сходя с места полюби. А кругом все стоят и глазеют: полюбит или не полюбит? Им, людям, всегда интересно в чужую любовь пальцем потыкать. Своей-то любовью они заниматься не умеют.
Нет, любовь так не делается.
Когда заявляешь такое, со всех сторон набегают несчастные с вопросом — а как? Как она делается?
Да отстаньте вы от меня! Кабы я знал как, не писал бы я историй про принцесс.
Бывают, однако, специалисты. Взять, к примеру, того же кондуктора да подойти к ней с правильной стороны — вам такие сокровища откроются, что вы еще десять лет в трамвай заходить побоитесь. А тут — принцесса!
Вот я, к примеру, ни за что не набрался бы духу ее полюбить. Тут полюбишь, бывало, какую-нибудь швею-мотористку и то не знаешь — то ли в окошко выпрыгнуть, то ли стих сочинить. А с принцессой свяжись — одни портянки останутся, и те обгорелые.
Нет, пускай их лучше герои любят. Герои, они ребята незамысловатые. Лбы у них казенные и в головах у них окромя желания послужить отечеству все равно ничего нет. И любовь им вовсе не страшна, а вполне даже приятна. Им только дай повод подвигов наделать.
Таких героев перед принцессой прошел целый табун. Полюби такого — да он ради тебя кому хочешь голову проломит. Но принцесса, уже теоретически знакомая с тайнами любви, пожимала плечами — зачем совершать столько лишних телодвижений, чтобы всего лишь проломить кому-то голову? Можно ведь и просто утюгом. И очередной герой несолоно хлебавши брел совершать никому не нужные подвиги во имя Прекрасной Принцессы.
Поймает, бывало, сарацина, высечет его по мягким местам и отпустит, строго-настрого наказав ему славить принцессу на каждом углу. Хорошо еще, если сарацин окажется жулик. А если нет? Вот вы бы обрадовались, если бы какой-то немытый сарацин славил вас на каждом углу? Да еще неизвестно, что он там плетет по-сарацински.
Отчего-то считается, что принцессы это очень любят. Удивительно, но их никто не держит за нормальных людей. Ну разве можно нормальному человеку сказать: «О звезда моих очей!» А принцессы ничего, терпят. Но при этом хотят-то они примерно того же, что вы, я или та самая швея-мотористка.
Хотя как раз швея-мотористка со мной наверняка не согласится. Я, скажет, хочу норковую шубу, а у принцессы твоей небось этими шубами два шкафа забито. Не знаю я, меня принцесса в эти шкафы ни от кого не прятала, а вот про шубу — это зря. Да не шубу тебе нужно, милая ты моя. Зачем тебе шуба-то? Чтоб тепло было? Так надень пару телогреек, ей-богу согреешься. Нет, ведь тебе же надо, чтоб на тебя мужики пялились и млели, а бабы зыркали и синели и чтоб всех их растолкал тот самый, который… Да черт его знает, что ей там видится, этой швее.
Вот и получается, что нужно-то всем одного, только все называют это одно по-разному — кто-то говорит «шуба», другой говорит еще что-нибудь; принцессе, у которой все уже есть, хочется просто немного любви, но непременно радостной, а я и вовсе говорю, что мне ничего не нужно. Да нужно, конечно же, нужно, и примерно того же, что нужно принцессе, швее-мотористке, кондуктору в трамвае и плешивому герою, чтоб ему пусто было.
А теперь отвлечемся от принцессы, которой я и так уделил не слишком много внимания.
Это, наверное, самый лучший метод обращения с ними. С принцессами следует разговаривать, зевая и скучая, тогда они моментально начнут вас любить больше жизни. Только не вздумайте сами полюбить принцессу больше жизни, а то она тут же начнет сама зевать и скучать.
Это вам мой частный совет. Можете как-нибудь попробовать. Только, если что не так, чур, морду мне не бить. Свою голову иметь надо.
А мы пока вместо принцессы займемся соседним королем.
Этот король заслуживает нашего внимания хотя бы потому, что никаких мадригалов он принцессе не посылал.
И вовсе не потому, что решил выделиться из серой массы эрцгерцогов и падишахов, а по объективным причинам.
Дело в том, что единственный дворник в его королевстве, сколько-нибудь пригодный к сочинению мадригалов, был по приказу самого короля посажен на пожизненную гауптвахту за появление на утреннем разводе в нетрезвом виде.
Так что король, гремя амуницией, но без всякой поэтической поддержки самолично явился на предмет полюбления к принцессе и самолично же был изгнан ею в три шеи с официальной формулировкой «фельдфебель и конюшня».
Какой-нибудь хлипкий королишко начал бы от такой обиды размахивать шпажонкой, объявлять войну и геройски падать на поле битвы в сурчиную нору.
Но наш король был не таков. Произведя внезапную ревизию на продуктовом и вещевом складах, он расстрелял соответствующих кладовщиков и понял, что войны ему не потянуть.
Однако прилагаемое к принцессе полцарства настолько изобиловало стратегическими высотами, с которых можно было лупить прямой наводкой хоть по турецкому султану, что предпринять что-то было просто необходимо.
Тут бы спросить нашего короля — а что тебе, в сущности, этот султан сделал? Только это бесполезно. Пожал бы он плечами и сказал: как, мол, так, в турецкого султана да не палить? Положено так.
Что тут возразишь, раз положено?
Солнцу положено всходить на востоке, а по турецкому султану положено палить из пушек и писать ему матерщинные письма.
Такой в этом мире порядок.
Поэтому, пусть его, этот дурак-король палит по султану. Султан, он и не такое терпел.
Что же было дальше, подумал я, и вдруг вспомнил, что вы все эту сказку и так знаете.
Конечно же, все было совсем не так, но, увы, сказка предполагает счастливый конец. Иначе это будет не сказка, а исторический роман про Марию Стюарт. Той-то хоть можно отрубить голову, а принцесса в сказке почему-то обязательно должна в конце выйти за кого-нибудь замуж. Я могу, конечно, сделать так, чтобы нищий король так и остался нищим, но не знаю — сам-то он этому обрадуется?
А своими руками делать из милой, некапризной и, как мы договорились, красивой принцессы толстую, скандальную и мучимую всеми известными болезнями королеву — это уж увольте.
Пусть лучше она и дальше сидит пока на троне в пуленепробиваемом корсете и как бы никому не достанется.
Беда в том, что кого-нибудь (а уж тем более принцессу) очень трудно сделать счастливым, если он сам толком не знает, что ему, в сущности, нужно.
А еще противнее, когда человек совершенно точно это знает и имеет четкий план на ближайшие пятьдесят лет.
Вот есть у меня знакомая… Нет, даже для моей сказки это не годится.
Но я что-нибудь придумаю.
Должен же где-нибудь когда-нибудь случиться счастливый конец?
© Дмитрий Горчев
