Пока вы читаете эту говнодесятку, не могу себе отказать в удовольствии процитировать отличный рассказ, который ещё не спиздили Вова с помболом. Уже 2 раз не спиздил!
"Наваждение
Большинство женщин либо умны, либо красивы. Исключения из правила со знаком плюс, умные красавицы, настолько редки, что каждая из них стоит отдельной повести. Жизненный путь куда как более частых исключений со знаком минус вполне исчерпывается метрикой, паспортом и справкой из крематория. Катя? Катя заслуживает рассказа.
Прозванная еще в школе Бледной Спирохетой, худая как щепка Катя была начисто лишена любых выпуклостей, делающих женщину привлекательной. Добавьте сюда пергаментную, как у альбиноса, кожу, белесые жидкие волосы и бесцветные, почти невидимые ресницы и брови. Еще и с кровью ей не повезло: редкая четвертая группа, отягченная вдобавок отрицательным резусом, сулила Кате почти гарантированную бездетность.
В сочетании с острым и быстрым, мужского склада умом этот жуткий комплект не мог не оказать вполне определенного влияния на характер Кати. Она росла гордой, болезненно-нелюдимой, озлобленной на весь мир. Я с трудом попал в число двух-трех людей, с которыми Катя поддерживала общение. Возможно, ощущала мое скрытое к ней сочувствие?
Мы, можно сказать, дружили: часто встречались, гуляли, ходили по сезону в кино, а летом на пляж. Но, чем старше мы делались, тем меньше хотелось Кате бывать на людях. Ей не нравилось, как на нее смотрят: мужские взгляды часто бывали слишком красноречивы, женские – всегда безжалостны. Мы стали видеться реже – обычно в маленьких, полутемных забегаловках, где можно спокойно побеседовать за рюмкой-другой винца.
Позже Катя перестала ограничиваться рюмкой-другой. Захмелев, она делалась агрессивной (Катины годы уже отчетливо клонились за четвертную, а перспективы к нулю), и наши встречи сами собой сошли на нет. Некоторое время мы еще болтали по телефону, но и это убогое общение быстро свелось к дежурным «как жизнь – нормально», да к редким поздравлениям с праздниками. Все же сочувствие – не совсем то, что нужно женщине даже от самого близкого друга. А большего я предложить Кате не мог…
Поэтому Катин звонок с последующим приглашением в гости – после пятилетнего почти молчания! – удивил и поразил меня, но поразил больше. И дело не в том даже, что в прошлой жизни Катя не приглашала в гости никого и никогда: в конце концов, все однажды случается впервые. Но в Катином голосе журчали бархатные, грудные, необыкновенно приятные, манящие даже нотки: никогда бы я не мог и подумать, что ее речевой аппарат способен на такое. Это удивление тут же сменилось другим, куда большим: Катя – замужем, растит двух сыновей-погодков, и уже ждет третьего.
Но окончательно добил меня адрес, по которому мне предлагалось прибыть: Барвиха… Я не циник, нет, и всегда готов поверить в сказку со счастливым концом, но представить себе кого-то из российских политолигархов в образе альтруиста, склонного к самопожертвованию – увольте!
Словом, я был заинтригован. В назначенный день смотался в центр города за настоящим «Киевским» тортом – единственной известной мне Катиной слабостью. Оставшихся денег хватило на тринадцать роскошных, бледных, с тяжелыми бутонами чайных роз. И в половине пятого опрятный автобус с кондиционером мягко покатил меня по прихотливым изгибам Рублево-Успенского, то зеленеющими нерусской свежести лесопосадками, то вдруг нависающими над шоссе шестиметровыми неприступными бронезаборами.
…На КПП – здесь тоже все было серьезно – старлей с металлическим ликом потребовал у меня аусвайс. Впрочем, ознакомившись с паспортом, часовой смягчил физиономию примерно до консистенции углепластика и, буркнув «На дачу к генералу С-ву? Проходите, вас ждут…», гостеприимно пригласил меня пройти – для начала сквозь рентгеновскую рамку.
Ни бомб, не пулеметов, ни прочего гексогена рамка на мне не обнаружила. Услышав одобрительный писк прибора, страж ворот совсем расслабился и, высунувшись до пояса из будки, дал целеуказание – во-он по той дорожке до упора, до зеленого забора, в нем – калитка, звонок справа от…
Я побрел по назначенной дорожке, терзаемый раздумьями: не может же быть, чтобы это был тот самый генерал С-ов? А может, у нас есть сразу двое генералов С-овых, однофамильцы – один распиаренный, а другой – не очень? Но ни до чего толкового додуматься я не успел, и позвонить в звонок не было суждено – калитка распахнулась мне навстречу. И в мои объятия бросилась женщина, которую даже самый взыскательный критик если бы и не счел красивой, то уж обаятельной – наверняка…
* * *
…В парном, неподвижном, терпком июльском воздухе пахло сеном. Канонически сопутствующий сену запах дерьма здесь заменяли волшебные ароматы свежезаваренного чая, домашней сдобы, печенья и варенья сортов, по меньшей мере, восьми. Катины пацаны, белобрысые и сероглазые в мать, деликатно тузили друг дружку на газоне неподалеку от веранды. Хотя белые их распашонки сделались зелеными от травяного сока, звуки борьбы отнюдь не заглушали торжественного пыхтения медного, сто лет воочию не виданного, настоящего самовара. И генерал тоже оказался настоящий – тот самый С-ов, не вылезающий из телевизора, газет и всех горячих точек планеты одновременно. Правда, в настоящий момент их высокоблагородие изволили отсутствовать, но приказали ждать к ужину.
А вот Катя генеральшей не оказалась. Оказалась она – женой персонального шофера С-ва, Ивана, на даче же числилась кем-то вроде домоправительницы. Хотя неофициальный статус ее был, надо полагать, весьма высок – об этом говорило право принимать собственных гостей в отсутствие хозяина. И, разумеется, никуда не делись двое ее мальчишек, и приятно оформившаяся фигура с пышной (откуда?!) грудью, и бархатные нотки в голосе, и общий цветущий вид. И все это было, по меньшей мере, странно.
(…С-ов – бравый и бездетный вдовец на подступах к шестидесяти годам – в перерывах между подавлением чеченцев и укрощением очередных каких-нибудь зимбабвийцев не пропускал ни одной богемной тусовки. Делом своей чести он считал появляться на этих party в обществе, как минимум, одной из скандально известных моделей или певиц – хотя, как правило, таковых увивалось вокруг генерала две, а то и три. Любая из этих надутых силиконом и пафосом русалок почла бы для себя за счастье выполнять на даче генерала все возложенные на Катю обязанности. Равно как и не возложенные. Да что там, просто – все! Любые капризы. Бегом. Ползком. По стойке смирно. В любой угодной генералу позиции.
Ко всему прочему, генерал был еще и богат, причем легально, заслуженно богат: свои коммерческие дела он обладал даром устраивать с истинно офицерским блеском. Генерал был популярен, обласкан высшими его, и преданно любим низшими. Наконец, генерал был по-военному неотразим: усат, плечист, громогласен… Словом, генерал был – мечта. Ему оставалось лишь выбирать, тыкая пальцем. Почему генералов перст остановился вдруг на своенравной бесцветной Кате, сроду, чего греха таить, не блиставшей домохозяйственными талантами?)
- Еще чайку?
- Кать… варюсь заживо, мозги плавятся… какой чай? Водички бы ледяной...
- Так что ж ты молчишь? – улыбнулась Катя. – Сейчас принесу. А того лучше – в бассейн вон нырни, освежись да поплавай. Хочешь?
Бассейн – розового мрамора, 10 на 25 метров, наполненный нереальной прозрачности водой – манил. И в то же время – был очевидно и явно слишком хорош для случайных гостей домработницы.
- А… - я потыкал пальцем в небо, - …ничего?
- Конечно, нет. Мы же все здесь купаемся…
Я уже раздевался. До трусов. Разбег – десяток шагов по английскому газону, прыжок… Это действительно было восхитительно. Я смотался кролем до противоположенной стенки и брассом вернулся назад. Катя уже поджидала меня, присев на бортике. В одной руке у нее было мохнатое белое полотенце, в другой – запотевшая баночка швепса. С воткнутой соломинкой.
- Божественно, - я глотнул и зажмурился. – Скажешь, когда вылезать?
- Купайся сколько влезет, - усмехнулась Катя. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мы правда все здесь – как одна семья. Генерал… он как отец. А может, и лучше отца. Я сперва сама не верила своему счастью. Долго не верила…
* * *
…пила так, что организм стал отказывать. Не стало удаленной работы – Катя завалила несколько срочных заказов, и клиентура отвернулась от нее. Потом мать, единственный близкий человек, умерла неожиданно и жутко: только собралась в булочную сходить – и рухнула в дверях. Обширный инфаркт. Немного оправившись после похорон, Катя отчетливо для себя поняла: еще месяц, два одиночества, помноженного на алкоголь – и она тоже умрет.
Жить, несмотря ни на что, почему-то хотелось. Ей посоветовали: устройся горничной, гувернанткой, репетитором – неважно, лишь бы было постоянное дело, и рядом с людьми. Кате было, в общем-то, все равно, и она отправила резюме в первое попавшееся кадровое агентство. Через день ей позвонили и пригласили на кастинг – сюда, на генералову дачу.
Кастинг поразил Катю. Ей, в компании более чем тридцати претенденток на завидное место, предложили заполнить подробнейшую анкету на пяти страницах. А кроме того – пройти тотальный, всесторонний, исчерпывающий (словно в космос отправлять) медосмотр, включавший томографию и флюорографию, забор крови из пальца и из вены, пристальный осмотр у семи бородатых специалистов в белых халатах (начиная с кожника и заканчивая психиатром), и венец всего – анализ мочи и кала, на яйца-глист…
- …девушки в совершенстве владели инь-, ян- и дзен-массажем. Говорили на пяти языках и могли приготовить утку пятьюдесятью способами. Ей-богу, если бы с территории выпускали без сопровождающего – ушла бы сразу!
Через три дня Кате позвонили и сообщили, что она прошла кастинг. Генерал приглашал ее приехать на следующий день с утра. С вещами.
- Я его до этого только по телевизору видела. А тут оказался – совсем другой человек. Одинокий такой. Добрый… Сразу дочкой меня назвал. Сказал, чтобы чувствовала себя как дома. Вот с тех пор и…
- А почему он тебя выбрал, не сказал? – поинтересовался я.
- Не сказал. Да только я потом сама догадалась, - Катя застенчиво, искоса улыбнулась мне. – Он Ивану невесту искал…
Я вопросительно смотрел на Катю. Пока ни из чего не следовало, по каким параметрам из табуна моделей-массажисток-полиглоток самой подходящей для Ивана оказалась она – каков бы ни был тот Иван. Катя покраснела.
- Понимаешь, у Ивана группа крови – четвертая отрицательная…
Ах, так! Что ж, кунштюк был вполне в духе генерала, обладавшего отличным чутьем на нужные времена, места и обстоятельства. Генерал тщательно свел вместе два одиночества, верно предугадал почти неизбежную вспышку чувств… дальше почти все было очевидно. Кроме одного.
По роду деятельности своей я знал о генерале кое-что из того, что не попадало на экраны и в прессу. У генерала сапоги были в крови – выше голенища. Причем, это была не только и не столько чеченско-зимбабвийская кровь. Соперников у генерала (на политическом, военном, бизнес-поприще) было – хоть отбавляй. Не раз и не два соперники эти пытались навести генералу кранты – с переменным успехом. Эхо особо жарких сражений периодически выплескивалось на телеэкраны – в виде обгоревших кузовов, брошенных снайперских винтовок и россыпей битого стекла с кровью на асфальте. Однако, из дыма любых пожарищ генерал неизменно выходил невредим – разве что, с перебинтованной головой или тросточкой. И немедленно включал ответные кранты – всегда успешные и беспощадные.
А фирменным знаком генерала были кранты, так сказать, превентивные. И тоже – неизменно успешные. A la guerre comme a la guerre, и пусть победит тот, к чьим услугам все возможности Генштаба Минобороны.
Словом, на роль доброй феи для кого бы то ни было генерал подходил менее всего. Разве что – для таинственного Ивана? Почему?
- Ну что ж, все очень здорово и мило, - сказал я Кате. – Генерал – как отец, ты как дочь… А Иван у вас кто – внебрачный сын? Инфант-наследник?
Но Катя не приняла шутливый тон.
- Иван – друг генерала, - сказала она тихо. – Самый близкий. Единственный.
* * *
…За забором послышался рокот мотора, пиликнула сигнализация, зашумел какой-то механизм. Створка ворот, складываясь гармошкой, поползла под землю. Катя порывисто обернулась и встала.
- Мои приехали! – и, сияя улыбкой, поспешила к дому.
Я поспешно выкарабкался на бортик и, не вытираясь, начал одеваться. Все же не верилось, что генерал обрадуется, обнаружив в своем бассейне постороннего. Успел обуть сандалии, когда створка окончательно убралась под землю, и в воротах показался знаменитый на всю Москву лимузин С-ова. Генерал приобрел его после предпоследнего покушения на себя.
Последнее покушение было такое: по генералу выстрелили «Шмелем» из припаркованного у обочины старенького «Опель Кадета». Нападавшие стреляли метко, но совершенно напрасно: генералов тарантас весил около пяти тонн и был, по слухам, рассчитан на прямое попадание авиабомбы.
Сразу после атаки автомобиль агрессоров взлетел на воздух, удачно подбитый единственным ответным выстрелом – разрывной пулей в бензобак. Среди обломков нашли три обгоревших до неузнаваемости тела. Позднее в телах были удачно опознаны известные полевые командиры Рулон Обоев, Бидон Помоев и Погром Евреев. Лимузину поменяли замок на задней левой дверце (ручка оказалась безнадежно погнута) и треснувшее бронестекло в окне. Еще пришлось перекрашивать все авто – краска все же обгорела.
Так вот сейчас, к моему удивлению, на новенькой краске вдоль всего борта красовалась безобразная царапина (несколько прилипших частичек давали понять, что незадачливое встречное авто было красным). Удивление еще возросло, когда лимузин, паркуясь, сперва пропахал колесами газон, а напоследок ощутимо брякнул бампером в стену гаража. Появились две фигуры: высокая в черном кителе проследовала в дом, приземистая в белом полотняном костюме обняла и поцеловала Катю, после чего побежала догонять черную. Катя вернулась ко мне на веранду.
- Ванечка водит неважно, - как бы извиняясь, сказала Катя. – Чувства дистанции нет. Но он быстро учится!
Минут через пять, очевидно получив необходимые ЦУ, Ванечка присоединился к нам. Он был значительно ярче жены и смахивал на былинного богатыря: плечистый, румяный, синеглазый, с богатой шапкой пшеничных кудрей. Однако, в плане интеллектуальном он явно проигрывал Кате, и проигрывал по-крупному.
Иван избегал фраз, состоящих более чем из двух-трех слов – кажется, он просто не сумел бы их построить. Существительные с прилагательными и простые глаголы ему еще худо-бедно давались, более же сложные части речи Иван если и вставлял, то как бы навскидку – и каждый раз не к месту. Беседа не клеилась – через несколько минут это понял и сам Иван.
Впрочем, его это нимало не смутило. Погладив широкой ладонью живот Кати, где обретался его третий наследник, водитель отправился играть с первыми двумя, кувыркавшимися теперь в опасной близости от бассейна. Было видно, как он ласково бормочет что-то старшему, улыбаясь блаженной улыбкой, и как младший, так же улыбаясь, все тянется ухватить отца за нос. Словно трое детсадовцев-ровесников, один из которых почему-то в несколько раз перерос товарищей по играм…
- Кать… - я слегка кивнул в сторону игравших, - а как… ну… вообще…
- Не говори ничего, - мгновенно отреагировала Катя, будто ожидавшая подвоха. - Ваня – мой муж, отец моих детей. Такого ласкового, заботливого отца еще поискать! Я люблю его, и мне с ним…
- Да я не про это! – перебил я Катю. Меня действительно интересовало не это. – Почему генерал его своим водителем назначил – не понимаю! Почему не дворн… не дворецким, например? Садовником? Лужайки косить… У генерала водитель должен быть – асс, экстра-профи, ведь о безопасности речь идет, да и машина сама – миллион уёв стоит, не меньше. А Иван…
- Помнишь тот взрыв в Арбибулаке? – спокойно перебила меня Катя. – Когда два дома рухнуло, и восемнадцать человек погибло?
Я помнил. Это был один из самых известных эпизодов карьеры генерала, едва, впрочем, в тот раз не оборвавшейся. Генералу тогда так перепало, что едва успели в Москву доставить, спецбортом ночью везли, и еще три месяца он из ЦКБ не вылезал. Зато уж вылез – с новенькой звездой Героя на груди и вдвое более знаменитым. Я кивнул головой.
- У него легкие и кишечник задеты были, кровопотеря – огромная. А еще свертываемость крови плохая, не гемофилия, но вроде того. И если бы Ивана тогда рядом не оказалось, он бы не выжил. Иван ему больше двух литров крови отдал. Так и в самолете летели – капельницей связанные. И с тех пор Иван всегда и везде рядом с генералом…
- Так что, - воскликнул я, уже догадываясь, - у генерала тоже..?!
- Ну да, - улыбнулась Катя. – Четвертая, резус отрицательный. Я же не зря сказала тебе, что мы тут – как одна семья…
* * *
…Откуда в стоячем парном воздухе июльского вечера взялась эта ледяная струя ветра, окатившая мне шею? Или во всем виновата эта внезапно возникшая тень, закрывшая лучи уходящего (навсегда…) от меня солнца?
…Колоссальным усилием воли заставив себя не делать резких движений, я медленно повернул голову влево и скосил глаза…
…Над крышей дома реяла грозная фигура в черном плаще. Сама Чернота… лишь полы плаща сочились, наливаясь багровым светом (кровавый подбой?!), да под пологом капюшона, где могли бы быть глаза, мерцали и разгорались тусклыми отблесками багряные огоньки… А ниже огоньков обнаружился вдруг – красный рот, изогнутый серпом (какой-то кривой…). Мерцающие огоньки оглядывали беспечное беленькое стадо… свой банк крови, ходячий запас органов… своих барашков – два крупных, и два поменьше, и совсем скоро – еще один, хорошо… и сочные алые губы изогнулись сильнее, расползлись в плотоядной ухмылке, и обнаружились под ними ослепительно белые, на глазах удлиняющиеся клыки…
…Да что за наваждение такое?! Душный обморок, словно удар подушкой – влажной, ватной, тяжелой… нечем дышать… бред, дичь, гиль… сгинь!
…Ты все-таки догадался. Узнал мою тайну. Гаденыш.
…Да. Теперь я знаю. Но как догадался ты, что я – знаю?
…Это неважно. Важно другое. Теперь я не могу отпустить тебя живым.
…Попробуй. Я знаю, что стоит на кону, и не умру тихо. Успею крикнуть. Да и женщина молчать не будет.
…Не успеешь. А женщину я заставлю молчать. И тех, кто придет на твой крик, тоже. Просто еще одна клумба за домом – и это всё.
…Это правда. Но твоё дело будет погублено.
…Возможно. Но ты знаешь мою тайну. Если не станешь молчать, оно будет погублено все равно. Я не хочу рисковать.
…Рискни. Я сожалею о том, что пришел сюда незваным. Я буду молчать.
…Чем подтвердишь ты свои слова?
…Своей жизнью. Я понимаю, как важна для тебя эта тайна. Ты готов уничтожить меня, потому что хочешь жить. Но и я хочу жить! Теперь мы связаны самым дорогим, что у нас есть – жизнью. Отпусти меня.
…Ты понял правильно. И твои слова звучат разумно. Но помни – если ты нарушишь договор, я найду и уничтожу тебя, где бы ты ни был.
…Знаю. И буду помнить.
…Тогда уходи.
…Я очнулся. Наваждение длилось считанные секунды, но я очнулся пропотевшим до нитки, как эскимос в Гоби, и таким же злым. Скрежеща креслом, резко развернулся корпусом влево. Демонстративно выставляя перед собой зажатый в кулаке мобильный. А потому что нечего мне тут..!
…На открытом балконе второго этажа в темно-синем купальном халате стоял генерал, и лучи заката просвечивали сквозь полы халата. Возможно, ему тоже захотелось после жаркого дня освежиться в своем розовом бассейне. А может, просто решил перед сном выкурить на свежем воздухе традиционную сигару – ее янтарный огонек тускло поблескивал на фоне пышных, закрученных на кавалеристский манер усов. То ли сигара было хороша, то ли воздух особенно свеж – генерал улыбался…
Заметив мой взгляд, С-ов слегка кивнул головой. Я кивнул в ответ.
Как-то вдруг вспомнилось, что дома ждет куча непеределанных дел: материал надо дописывать, письмо по электронке могло прийти, насчет той командировки – так ответить надо, паспортные данные выслать… собака негуляна… и вообще, в мойке киснет гора грязной посуды! Ага, и обои переклеить пора, потолки побелить, шнурки прогладить… словом, засиделся я. Пора и честь знать. В гостях хорошо, а дома, соответственно…
* * *
…Мы прощались у той же калитки, где встретились.
Предостеречь? Сказать ей?
- Катюль, неужели ты не..?
- Неужели я – что? – мгновенно перехватила Катя. Словно готовилась.
Ее темные глаза, всегда смотревшие на меня с таким доверием, теперь словно сжались в предощущении удара: Катя все же была умной женщиной. Но в то же время была в глазах и надежда – что я одумаюсь все же, отведу занесенную руку, не нанесу этот ненужный никому удар.
И я понял, что не задам свой вопрос.
Неужели ты не понимаешь, что вас, четвертых-минус, разводят на племя?
Да… Но – может, и не потребуется, дай бог генералу здоровья?
Но – женщины бывают либо умны, либо красивы. И пошлая пословица «не родись красивой…» сроду еще никого не утешила. И самая умная лягушка, подвернись ей невероятный шанс обменять свои мозги на право побыть царевной, забывает о любых доводах разума и бросается в сомнительный ченч, не задумываясь о последствиях.
- …неужели ты не нанесешь мне ответный визит? Давай, как встарь, в кабачок сходим, потреплемся? Станцуем! А то, может, в кинцо? А?!
- Ой… ну я прямо не знаю. А малых с кем оставить? Разве что у Ванечки свободный день будет, так ведь генерал… (приятные домашние хлопоты отразились на Катином лице, но страх из глаз исчез. Полностью. Эка я удачно вывернулся!) …и вообще, отвыкла я как-то от города. Приезжай лучше ты еще, разве плохо посидели? А кинотеатр у нас свой есть, домашний, и подборка фильмов замечательная, так что если…
…Катя свой шанс не упустила. Счастливое замужество красит, счастливое материнство – еще более того, и Катя была красива сейчас – настолько, насколько это вообще возможно. Она сделала свой выбор, заплатила немалую цену – и забыла о ней. Она была очевидно счастлива нехитрым женским счастьем, и – более не видела в мире зла.
Она заслужила свой рассказ, свою сказку со счастливым концом.
И кто я такой, чтобы разбить этот хрустальный мирок?
…Я не суеверен, но той ночью мне всё снились вампиры в погонах.
Posted by Воффка at 24.09.10 14:25 "
