1.
Доктор Шванц нервничал.
Волнение проступало в россыпи незаметных мелочей, рваных поведенческих штришков, которые сам Якоб Шванц знал как “Отче наш”, и вот нате вам! С ненавистью и стыдом профессор отмечал жидковатую дробь по столешнице, трижды за минуту подкрученный ус, дважды протёртый монокль. Да-с, монокль! Эскулап всегда делал гешефт на чудной старомодности, а надо же — устыдился как мальчик, как зелёный юнец, как...
Короче: седовласый профессор банально ссал.
И ссал не напрасно.
Сидящий напротив, сонный, вялый, даже рыхловатый, на беглый взгляд, господин, являлся знаковой, и для многих – роковой фигурой. В смешении мириадов человеческих единиц, этот знак был крайне самодостаточной цифрой, подкреплённой таким количеством нулей, что самый гибкий, наглый, изворотливый ум уходил в пятки. Мозг-же премудрого Шванца весьма поистёрся, чего там. Устал. Обленился. Размяк. И чванливая спесь не скрывала поверхностного интеллекта, а наоборот оттеняла и выворачивала его неприглядную пустоту. Никчёмность лекаря отражалась в равнодушных глазах пациента. Глаза были крайне пусты и абсолютно наполнены. Символ бесконечности в крайнем проявлении. Вселенская скука, и такая же вседозволенность. Этот знал врачей как облупленных. Знал, как “Отче наш”. И “Отче наш” тоже знал, потому что был русским.
Таким же русским, как немец Шванц-- немцем, но куда как страшнее. Потому что мог назначить Якоба слушать себя, а слушать сие Якобу было жутко.
-- Я надеюсь, вы понимаете, герр Шванц, что всё рассказаное должно остаться entre nous, строго конфидециальной информацией, и никогда не стать достоянием гласности?
Седая голова с готовностью дёрнулась вслед за усом.
-- Можете быть уверены, что данная мною врачеб...
-- Отлично. Я не люблю гласности, хоть сам, знаете ли, на ней… гм… взрос. Да, взрос. Так круглее, хе-хе.
-- Хихихи, — мелко задребезжал доктор в унисон нервным пальчикам, но был тут же остановлен:
-- Мне совсем не до смеха. Совсем. Это вам ясно?
Зашлифованный до дыр монокль предательски хрустнул:
-- Д-да… Разумеется, да, конечно, я со своей сто...
-- И вы берётесь меня вылечить?
-- Если...
-- Никаких “если”, доктор. Выписанная вам сумма вполне способна покрыть годовые расходы космического центра. Вы – лучший по мозгам, как сами рекомендуетесь. Так вот: или у меня будет всё в порядке, или...
--… или...-- просипел несчастный Шванц, чувствуя как по холодной спине ползёт нездоровая капля.
--… или в порядке не будет у вас. Ничто и никогда. Поверьте, разнести вас в пух и прах, как дешёвого шарлатана, сломать карьеру, а то и жизнь… Что мешает мне, например, подать на вас в суд за причинённый урон здоровью, а? Я покупаю суды, как футбольные команды – чтобы выигрывали. Ясно?
Странным образом капель превратилась в дождик. И вовсе не между лопаток.
-- Вижу, вы осознали, так вот… Мне невмоготу кушать кал, доктор.
-- Пппррроститее… я не очень понял...
-- Да что же тут непонятного?! Я. Устал. Есть. Кал. Говно жру, профессор. Поможете?
2.
-- Милый, ты был неподражаем!
-- Правда?
-- Зуб даю, я чуть не описалась, особенно когда началось:”Э-э-э… а как насчёт влечения… э-ээ… к лицам мужского пола?” “А нахуя ж мне покупать футбольный клуб, Якоб?”Фееричный пиздец, я вся взмокла!
-- Чего это ты взмокла, сучка?!
-- Ты был таким… Чёрт, ты был брутальным, как...
-- Как?
-- Как вся твоя долбанная команда, вместе взятая, да
-- Блять! Если я сказал, что покупаю футбольный клуб для СОБСТВЕННОГО удовольствия, это не значит, что этот ебучий зверинец должен доставлять удовольствие моей жене! Одно дело – нагнать пурги этому мозговеду, и совсем другое… Ах ты поганая тварь, да я ж тебя...!
-- Не трогай меня! Дурак! Ай, больно-оооо!
3.
-- Тебе как?
-- Ничего так...
-- Да, не то, не то… скучно...
-- Не, ну ты вроде как и вправду завёлся. Другая б поверила.
-- А ты нет?
-- Сколько мы с тобой знакомы? Это ты лепилам можешь театр одного актёра закатывать, а я баба.
-- Чем вообще занималась?
-- Шоппингом.
-- Подрезала чего, или тухло?
-- В центровых магазинах просто не замечают. В маркете извинились. Из одной лавки антикварной нагло вынесла какую-то резную хрень
-- Ну?
-- Адвокаты были уже в участке. До дома бесплатно довезли. На бибике с мигалкой
. — Хорошо, что салюта не было.
-- Угу. А знаешь, я ведь серьёзно переспала с половиной команды
--Знаю.
--Знаешь....
-- Нахуя ж я её покупал? Я люблю тебя, глупая, все сюрпризы – только для тебя.
--Ты такой милый, правда. Слушай, а пока этот доктор не взялся тебя лечить, может и правда, а?!
-- Чего?
-- Нажрёмся дерьма! Как ты выдумал!
-- А кто тебе сказал, что я это выдумал?
-- Мерзавец! И не сказал!
4.
Человек проснулся с обычным, бесконечно нулевым взором. Женщины уже не было, остался лишь стойкий, отчётливый, слегка тошнотворный аромат. Полежав с минуту, он скинул вымазанную простыню, и резко встал. Вчерашний день ушёл без остатка, вместе с инфарктом у старого испуганного жидёнка, со сценами несуществующей говнострасти, со всей этой многомиллиардной серятиной, выраженной то ли в деньгах, то ли в человеческих единицах, да и какая хрен разница в мире, лишённом искренности, в чём бы она, сука такая, не выражалась...
Скучно жить на этом свете, господа. Прав был классик.
Но надо как-то продолжать шевелиться, что-то делать, что-то выдумывать.
Чтобы заставить себя усмехнуться, по-доброму, или зло, но крутануть колесо давно надоевшей фортуны....
Помадой на зеркалах писать пошло. Дерьмом на плазме – пожалуй что и нет. Он подошёл поближе.
“Милый, я тоже сделала тебе маленький сюрприз. Две недели назад я со скуки привила себе сифилис. Целую, люблю”.
Нет, он всё-таки любит эту взбаламошную дрянь, она чувствует его, как ни крути. Две недели, вот ведь затейница…
Улыбнулся.
Позвольте, ну он-то справится с этой бедой, а вот каково членам его футбольной команды?!
Впервые за несколько месяцев он искренне рассмеялся.
Ну просто до слёз.
Любовь, поистине, творит чудеса.
Да
Шизоff
