Едет по степи на арбе старый казах, настроение у него хорошее, поет о том, что видит. И обгоняет идущую пешком молодуху. Расстояния между аулами большие, она устала, бедненькая, еле ноги передвигает.
Увидела попутку, обрадовалась, рукой машет.
- Тпру! – остановил старик лошадь. – Чего тебе, кызым?
- Подвезите меня, аксакал, до Кызыл-Жара! – взмолилась молодуха.
- А тенге у тебя есть?
- Нету, дедушка.
- Ну, задаром я тебя не повезу, - сказал добрый дедушка. – Лошадь у меня не казенная.
- Но чем же я тебе заплачу?
- Чем?
Аксакал окинул взглядом ладную фигурку круглолицой белокожей молодухи, и хитрые узкие глаза его загорелись плотоядным блеском.
- Согласна, - все поняв, вздохнула «кызым» – уж очень не хотелось ей топать дальше пешком по безлюдной степи.
Села она в арбу, аксакал пошевелил вожжами, лошадь зарысила дальше, екая селезенкой. А старик вновь затянул свою бесконечную песню, время от времени вожделенно оглядываясь на сидящую у него за спиной молодуху.
Когда до аула оставалось доехать всего с километр, аксакал потребовал расчета. Они слезли с арбы. Старик расстелил на сухой траве свой чапан, на чапане разложил молодуху, и тряся жидкой бороденкой и капая слюной, приступил к овладению молодой женщиной. Но, как ни пытался аксакал, ничего у него не получалось. Никак не получалось. Напрочь.
Измучившись сам и доведя до исступления женщину, старик, наконец, прекратил свои напрасные потуги. Но отступать от своего жадному аксакалу не хотелось. И тогда он снял со своей головы малахай и попросил разозленную женщину:
- Пописай в него, о кызым!
- Зачем? – сердито спросила молодуха.
- Пописай, тебе говорят!
Молодуха пожала плечами, отвернулась, присела над малахаем и сделала то, о чем ее попросил этот странный старик. Аксакал с мрачным видом снова вынул из штанов жалкого виновника своего сегодняшнего фиаско и стал… макать его в наполненный женской мочой малахай.
- Не захотел мяса, шайтан? – злобно шипел старик. – Так на, хоть шурпы попей!
Хохочущая женщина побежала прочь, к виднеющемуся в долине степной речки Аксу аулу, над юртами которого вились синеватые дымки и даже за километр пахло божественно ароматным бесбармаком.
А старик выкинул свой испорченный малахай и поехал дальше, в свой аул. И петь ему почему-то больше не хотелось…
