Холодно здесь, у вокзала, на полуосвещенной остановке, где громадные хлопья проклятого снега вьются вокруг как вампиры и больно кусают за шею. Пустой город, пустые огни и пустая, пьяная жизнь на дне этого, каменного мешка. Таксисты, словно ночные падальщики, проносятся по завьюженным улицам.
А я стою на остановке в надежде на последний автобус, потому как идти с новых микрорайонов до окраины в такую погоду и с таким настроением — паскудство.
Блядь, я знал, что мы только подъебнемся в подъезде на девятом этаже, и она пойдет домой довольная и вроде как королева бала! Возляжет озябшая в теплую ванну, посмотрит телек и заснет как кошка, свернувшись калачиком.
Но мое тело шло пять кварталов до вокзала по трамвайным рельсам, съежившись от ветра и колючего снега. Шло упрямо, глупо и безысходно.
Блядки… Да, это называется блядки. Это то, чем гордится моя страна со времен запуска первого спутника. Мы ходим по родной земле, родному городу, поселку как пилигримы, как волхвы иль там миссионеры. Ходим в половой думе и мятой одежде.
Но сегодня я идти больше не мог. Я стоял на остановке, и мысли слабо ворочались под тонкой шапочкой а-ля «гондон». Зима старательно пела мне колыбельную для вечного сна, а я слушал ее и боролся с желанием присесть на скамейку в тени остановочного павильона. Уж там бы я дослушал эту песню до конца.
Однако на этой самой скамейке уже кто-то сидел в сером плаще, без шапки и в женских сапогах.
Ее волосы, покрытые снежной сединой, рассыпались по плечам как водоросли. Лицо, белое, словно сахар, было недвижимо и поразительно красиво. По-моему, под плащом на ней ничего не было.
— Эй, гражданка, вы тут часом не охуели сидеть? — вежливо спросил я.
Она медленно подняла голову и черным, бездонным взглядом окинула мою фигуру. Я видел, что говорить ей не хочется — она дослушивала последний куплет зимней песни.
— Нихуя не замерзать — это приказ! — рявкнул я и стал тормошить девушку, словно мент работягу после получки.
— Мне не холодно… — скупо ответила она.
— Тебе пиздец как холодно, дорогая, поверь мне! Надо найти подъезд и там погреться, — твердил я, зная, что в ближайших домах все подъезды на домофонах.
— Не надо подъезда, ничего не надо… — шептала она, обращаясь к кому-то вне реальности. — Отодрали и выкинули, чего еще надо? Одежду выкинули по дороге… Холод — это даже лучше, чем ваши хачапури…
Я понял обычную ситуацию, когда джигитам похуй чья-то сраная душонка, а надоевшее за день тело просто раздражает. Таких проституток выкидывают где попало и как попало.
А ведь она красивая… Да она даже сейчас красивее, чем Снежная королева!
Вот только тепла в ней не осталось — это факт.
Я лихорадочно думал, как выдернуть ее из тьмы, но в голове вертелась пошлая песенка какого-то Стаса Михайлова. Под нее мы танцевали с той, которая сейчас спит в теплой постельке.
И вдруг, просто как в сказке, к остановке подкатил последний рейсовый автобус желто-зеленого цвета. Он светился салонным светом и габаритами.
Мягко раздвинулись двери, и я почувствовал тепло.
Сияние автобуса изменил лицо проститутки. Она улыбнулось мне. Да мне, а не автобусу она улыбнулась! Странно, но девушка смотрела на меня как на человека — спокойно и ласково, без муки и напряжения.
Я помог ей встать и подняться по ступенькам общественного транспорта.
С каждым шагом она наполнялась жизнью или чем там еще. Уже в салоне она обернулась и сказала:
— Иди домой, парень. Ты добрый, спасибо…
Нихуя себе «спасибо». А я чего это, не поеду что ли? Конечно, поеду!
И с этой светлой мыслью я стремительно вскочил на подножку автобуса.
Понятно, что я удивился, когда оказался на проезжей части в снегу и грязных льдинках. А последний автобус, качая габаритными огнями, поплыл далее от меня, словно детство. Вскоре он исчез за поворотом, где мерцала вывеска аптеки готовых лекарственных форм. А я снова остался на мертвой остановке наедине с холодом и рухнувшими в ебеня надеждами.
От такой несправедливости меня просто выворачивало наизнанку. Мне стало жарко, и я был зол и неприветлив, когда меня забирали менты. За это меня ебанули дубинкой по ногам.
В «обезьяннике» были люди и я. Там и прошла вся ночь.
Утром дома грелся водкой с красным перцем и медом. Но меня весь день бесил чертов автобус. Потом я просто о нем забыл. А может, его и не было вовсе…
* * *
Человек существо из ряда вон. Он недоверчив, глуп и жаждет новизны бытия. Но нет этой новизны — только все та же любовь на продавленном диване, водочный перегар и праздник Пасхи. Не нужный, но веселый праздник. Куличи там и прочая поеботина.
Где мы были, кого видели — не важно. Наша компания потерялась ближе к часу ночи и каждый, избрав важный путь, уплыл по своим сторонам света.
Я брел по Студеновской, вниз к церкви. Мне было приятно думать, что выпитое — хуйня по сравнению с ночной прохладой и моим мироощущением среды.
Практически пустые улицы и чья-то блевотина на тротуаре настраивала лютню моей души на мажорный лад.
Я шагал, как в стихах Владимира Маяковского, «ускоряя шаги саженьи». Особенно когда под горочку.
Их я заметил издалека. Трое ебашили одного. Били по-праздничному жестоко об асфальт и ногами.
Если вы думаете, что я замедлил шаг и осторожно прижался к кустам волчьих ягод в надежде переждать событие, то вы ошибаетесь. Причем глубоко и позорно.
Меня так же когда-то пиздили возле Детского мира. И это, граждане, не нравилось мне. Тогда ко мне подбежал какой-то пацан, и мы вдвоем отбились от гопоты. Спасибо тебе неизвестный боец, пропавший в пучине памяти, но не забытый сердцем…
Так что я кинулся вниз к пасхальному побоищу полный сил и отваги. Причем я орал отнюдь не гимн России и не святые псалмы, а грубые слова бригадира Иваныча:
— Стоять, блядь, коматозники! Сейчас «скорая» приедет, разряд вам в душу, бля-а-а-а!!! — ревел я в пасхальное небо.
Те трое как-то по-антилопьи встали, в тревоге озирая головами окрестности. А там был я — нелеп, буен и, похоже, с тополиным дрыном в руке (подобрал по дороге).
Уже метров за пятьдесят до поля сражения от тех воинов и следа не осталось. А ведь я так хотел въебать кого-то по виску, а уж потом как получится… Может меня бы тоже распиночили, словно на ЧМ 2014 года. Это уже неважно.
Когда я подскочил к лежавшему на тротуаре бедолаге, он тихо стонал как в церкви. Его кровища отвратно растеклась по асфальту, словно портвейн «Кавказ». Он пытался смотреть на меня сквозь модифицированное лицо, похожее на пиццу, но, похоже, не видел всего моего великолепия.
Сто пудов, что ему отбили легкие и печень. Внутри кровоточит, ясно без вскрытия. Он был готов только к реанимации или… ну, сами понимаете...
— Ну что, совсем пиздец? — участливо спросил я.
— Похоже на то, чувак… Они кольцо снять хотели, — пошевелил он пальцами, на одном из которых блеснуло тонкое обручальное счастье.
— Хуево дышишь, надо «скорую» звать, — самому себе сказал я, прикидывая где поблизости таксофон без оторванной трубки.
— Не надо, сейчас автобус подойдет, а там... — тихо перебил он меня.
Какие нахуй автобусы в этот час? Разве что только рабочий со «Стинола». В нем работяги, как спящие кони, едут в квартиры с телевизорами.
Но улица была пуста по-прежнему, словно предвыборная речь депутата. Только я ошибся, когда подумал об этом…
К нам, тихо шурша шинами, подкатил знакомый городской автобус все той же желто-зеленой раскраски.
Створки разверзлись, и свет проявил нас в ночи как на картине старины Ильи Ефимовича. Ну, там где Иван грозный и всё такое.
Я закинул руку избитого пацана себе на плечо и, как с поля боя, провел его к подножке автобуса. Транспорт мерно жужжал выхлопными газами.
Оказавшись на ступеньках, неизвестный парень, внезапно окрепнув, обернулся ко мне и пожал руку.
— Спасибо, братан, поехал я. Будь осторожен… — спокойно сказал он и прошел дальше в салон.
Там на черных дерматиновых сидениях кое-где сидели одинокие люди, то ли спящие, то ли задумавшиеся.
Я тоже вошел в автобус, решив проехать несколько остановок до Сокола к круглосуточной «Дубинке», чтобы пополнить запас алкогольных артефактов.
И вы представляете — опять хуйня какая-то! Только автобус тронулся, я снова оказался на грязной улице, рядом с громадной лужей крови. Глупо улыбаясь, я смотрел на уходящий транспорт, и в заднем стекле увидел привидение.
Нет, надо срочно в ларек за «девяткой».
Ну, как вы думаете, кого я там увидел? Да хуле там думать. Конечно её… Да, ту самую проститутку с той зимней остановки. Она улыбалась мне как актриса Вивьен Ли в фильме «Мост Ватерлоо».
Вот уж это я запомнил. Запомнил, как самую реальную галлюцинацию в жизни! Вот только забыл номер маршрута того автобуса, который не хочет вести трудового человека до... Ну, короче туда, куда ему нужно.
Блядь, чертов автобус! Ну, всех подвозит, а меня «кидает», словно пенсионный фонд в компании с министром финансов.
И я побрел к ларьку.
* * *
Жара, жара здесь, на рыночной площади. Солнце взбесилось как громадное, огненное чудовище и рвет кожу острыми, раскаленными когтями. Воздух сжался от боли, и не поддерживает нормального дыхания. А сердце просто решило за себя само...
Люди толпой колышутся, как марево над автострадой.
Мои попытки идти прямо — тщетны и ненадежны, как женщины.
Я спотыкаюсь и падаю на колени перед фонарным столбом с вывеской «А».
Окружающие гадко смотрят на агонию и не подходят ближе. В такую жару даже бесы не придут на помощь человеку, пропившему всё и отравившему самую малость.
И этого достаточно, что бы понять: ты подыхаешь, Bespyatkin. Подыхаешь просто, как безымянная дворняга в песке за гаражами.
Я рад тому, что никто не заглядывает мне в посеревшее лицо с мерзкой гримасой милосердия и не позвонит по телефону «03». Всем наплевать. И это великое счастье великого народа моей Родины.
Идите нахуй! Идите туда, где рождаются гламурные сплетни и проходит перепись населения.
А я вот тут, у столба повздыхаю о нерожденной песне лета, и, пустив слюну на мостовую, положу голову, как венок.
Краем глаза я вижу поток автомобилей в сизой дымке угарных газов. Они, словно нелепый калейдоскоп, кружат землю и мое уплывающее сознание.
И тут я вижу мой желто-зеленый автобус №2… Он приближается, как волна из Средиземного моря — в пене и прохладе. Он готов принять меня без проездного билета. Я знаю.
Я не удивлен, что из раскрытых дверей ко мне спускаются два человека. Парень и девушка. Он — в помятой, окровавленной куртке, она — в сером плаще и сапогах.
Поддерживая меня за мертвые руки, они заносят мое тело в салон.
Двери закрываются. Следующая остановка... Интересно, какая остановка следующая?
Я, полный сил и настроения, сажусь на жесткое сидение.
— Мне до «Конечной», — весело говорю я.
— До «Конечной» еще далеко, — отвечает внезапно подошедшая контролерша, пристально вглядываясь в мою душу.
— Он ведь с нами поедет? — спросила незнакомая мне, ТА проститутка.
— Походу с нами. Смотри, какие глаза, — поддержал ее парень в куртке с лицом, разбитым в ТУ пасхальную ночь.
— А чего у меня с глазами? — заволновался я.
— Нормальные глаза, — успокоил меня какой-то старик в драном малиновом пальто, явно с чужого плеча.
Контролерша продолжала смотреть на меня очень пристально и недобро.
Остальные заметили ее взгляд и отсели на другие кресла.
— Что? Что не так? — спросил я у женщины с толстой форменной сумкой.
— Да всё не так. Никакой тебе «Конечной». Подвезем до магазина, там похмелишься и дуй своей дорогой. Нечего тебе здесь делать, рано... — ответила она и прошла по салону к водительской кабине.
Я дотронулся до плеча проститутки. Та обернулась, но во взгляде ее темных глаз не было тепла — лишь холод зимней, привокзальной ночи.
Я дернул за рукав парня со Студеновской. Тот даже не повернулся, положив руки на колени и показывая, что разговаривать он просто не хочет.
И только старик-бомж улыбнулся щербатой, зловонной пастью.
— Поживи еще, помучайся, паря! Твоя остановка будет ждать тебя, не пропустишь. Вот так-то, — только и сказал он.
В это же время автобус мягко, как катафалк, остановился напротив развлекательного центра с большим выбором бочкового пива и жареных «немецких» колбасок.
Двери неприлично открылись, нагло намекая, что мне пора бы съебывать отсюда. Я недоверчиво окинул взглядом весь салон с мертвыми одиночками и покорно направился к выходу.
— Пока, граждане, — только и сказал я.
Ответа я не услышал.
И только когда я остался один на пустой остановке, тогда лишь заметил, что уже нихуя не лето, и жары как не бывало. Мерзкий осенний ветер пронизывал тело как рапира, и капли холодного дождя купали меня, словно младенца в купели.
Я пошел прочь от остановки, нащупывая в кармане остатки денежных средств.
Да, там хватит и на пиво, и на такси до «базы», и еще черт знает на что. И еще у меня была карточка «VISA», на которой было... Бля, да вам не похуй, что на ней там было?
А на автобусах пусть пенсионеры катаются — у них льготные проездные.
Bespyatkin
