С Вандой Педжински я познакомился во Владивостоке в девяносто восьмом. Она прилетела из Сеула, где преподавала английский и жила размеренной жизнью беззаботной канадской девушки, оптимистичной и открытой для всего нового. Как и большинство представительниц слабого пола Северной Америки, Ванда проповедовала прогрессивные идеи равенства и братства, и была ярко выраженной эмансипе. С ней было приятно проводить время в барах и ресторанах – во-первых, она никогда не просила мартини и шампанского, и на равных пила крепкий алкоголь, а во-вторых, всегда платила за себя сама, на корню пресекая все мои джентльменские попытки закрыть счет. Она ровно, как-то очень не по-женски относилась к просмотру порнофильмов, и даже могла отличить Сильвию Сэйнт от Дженны Джэймсон. Да и в целом уровень ее гуманитарных знаний казался мне тогда довольно высоким.
Ванда никогда не скрывала своего возраста. Ей было тридцать восемь с небольшим. Правильные и на редкость утонченные для канадки черты лица делали ее весьма привлекательной. У нее были очень выразительные голубые глаза, ровные белые зубы и чуть вздернутый носик. Немного тонкие губы и мимические морщинки вокруг них не портили общей красоты лица.
И никакого лошадиного намека на ее британские корни - отец Ванды был шотландцем-полукровкой. По моим меркам она была красивой женщиной. Даже первый размер груди был прекрасен и гармонично вливался в общий вид ее стройной фигуры. Отличная генетика делала свое дело – Ванде Педжински на вид можно было дать не больше тридцати.
По каким-то необъяснимым причинам Ванда не вызывала у меня эротического интереса. И ни ее природная красота, ни совместные возлияния, ни прогулки под ручку летними вечерами не могли нарушить какого-то запредельного ритма нашей дружбы. Дружбы мужчины и женщины, в которую я доселе не верил. Более того, я был тверд в убеждении, что именно таким образом охотницы оставляют себе пути отступления, когда уходит более высокоранговый и привлекательный самец.
Незаметно прошел август. В сентябре Ванда планировала лететь в Москву.
Мы сидели за столиком в холле ее гостиницы, пили джин и молчали. Я вдруг вспомнил все наши прежние попойки, ночники, кино, татуированную розу на ее лодыжке... Уставился на Ванду, источая флюиды отвратной пьяной навязчивости. И вдруг сказал:
- Я хочу тебя сфотографировать на память.
Ванда подняла брови и закивала.
- Только по настоящему, - продолжил я. От дикого возбуждения свело скулы, голос перешел на хрип. – Давай поднимемся в номер.
Ванда сидела на кровати и медленно расстегивала ремешки туфлей. Она казалась расслабленной и очень естественной. Я попросил не снимать туфли и достал фотокамеру.
1. Ванда сидит в кресле, поджав ноги и обхватив руками бедра. На ней нет нижнего белья. Округлые формы бедер и ягодиц.
2. Ванда подняла ноги вверх, раздвинула их и держится руками за каблуки. На ней бюстгальтер и задранная на живот юбка. Розовая полоса – половых губ просто не видно, аккуратно подстриженный лобок. Хулиганская, но немного неестественная улыбка, чуть заметное смущение.
3. Ванда полулежит на кресле, одна нога поджата. Вторая вытянута, она поддерживает ее правой рукой. Указательный и средний пальцы левой руки вставлены в анус. Она закусила нижнюю губу. Взгляд напряженный.
4. Ванда облизывает указательный и средний пальцы левой руки крупным планом.
5. Ванда смотрит в сторону, мышцы шеи напряжены. Левая нога высоко поднята. Средний и безымянный пальцы правой руки во влагалище, указательный и средний левой в анусе.
6. Ванда широко расставила ноги. Указательный палец правой руки в анусе.
7. Ванда полулежит на левом боку с закрытыми глазами, держа левой рукой правую ногу.
8. Кривая улыбка Ванды крупным планом, больше похоже на оскал. Волосы немного растрепаны.
9. Ванда сидит в кресле, поджав колени и расставив ноги. Раздвинула рукой половые губы. Голова наклонена на бок, рот приоткрыт.
10. Ванда сидит на кресле, положив ногу на ногу. Правая рука на ягодице.
11. Ванда сидит в кресле, расставив ноги. Смущенная улыбка.
12. Ванда сидит в кресле, поджав правую ногу. Средний и безымянный пальцы правой руки во влагалище.
В тот вечер я сделал двенадцать фотографий, которые храню по сей день. Мои теплые чувства к Ванде исчезли с последним щелчком фотокамеры.
— Шут
