В моем мире я всю зиму передвигаюсь в сапогах или ботинках на плоской подошве, боясь, с одной стороны, сломать ногу, потому как непрекращающийся гололед и ледяные кочки, с другой стороны, боясь попасть под машину, у них в эту зиму сильно нехорошо с торможением по той же причине – скользко. Ещё в моем мире очень страшно ходить возле домов. Не далее как вчера на Китай-городе в самый час пик с воплями «Па-а-а-аберегись!» с крыши скидывали снег и лёд. Огородили опасное место ленточкой, поставили внизу замерзшего таджика с неясными целями – то ли он должен был грудью прикрывать тех, на кого летит лед, то ли считать пострадавших, то ли просто в логике «Стоит ведь? Стоит. Бдит. Значит, все меры безопасности соблюдены». И люди моего мира послушно шли по проезжей части, проезжая часть послушно сдвинула автомобили вбок, лёд, вопли, толпа, центр города. Рухнувшая на особенно раскатанном участке дороги с криком «Твою мать!» женщина в длинной норковой шубе, бабулька с криком «Держите женщину!», молчаливый узбек, поднявший женщину и получивший благодарное «Спасибо, милый» - мой мир, какой уж есть, без прикрас.
В другом мире по этому же самому льду передвигаются феи. Нет, правда, феи. У них пятнадцатисантиметровые шпильки, прямые спины, они идут уверенно и грациозно, на их лицах – косметика и очевидная убежденность в том, что весь мир вращается вокруг их нашпиленных ног. Я иду в своем мире поодаль – и любуюсь ими. На мне пуховик, кофта, ещё кофта, джинсы, колготы, носки, теплые ботинки, я выглядываю из своего капюшона, как испуганная улитка – и опасливо ковыляю по ледяным буеракам. В полном восхищении от того мира, где носят шпильки и в гробу видали трудности передвижения.
В мире, где вся наша суета не стоит даже поворота головы, девушки обсуждают «Феррари». Ей-ей, сидят в метро, тесно прижавшись друг к дружке, тычут наманикюренными пальчиками в глянцевый журнал и щебечут «Вот такую «Феррари» - и к твоим красным сапогам, а?». «Ага-а-а!», - восхищенно и мечтательно говорит вторая. Я выглядываю из своего мира и поражаюсь тому, что на обеих девчонках в этот мороз тоненькие колготочки. И шпильки, конечно же. И да, шапок на них нет. И шубки, хоть и опять же тоже норковые, но без капюшонов. «Дурынды», - думаю я беззлобно. А они про меня и не думают, что им я, когда на свете есть «Феррари», очень подходящая к красным сапогам.
Мы выходим с ними на одной из станций, они – воплощение респектабельности и морозоустойчивости, я – воплощение старушачьей осторожности и крайней мерзлявости. Мой и их мир двигаются на выход из метро, выход встречает нас солнцем, отчаянным, ярким, абсолютно весенним солнцем, девчонки замирают, подрагивая коленками, будто лосята, а потом одна из них восхищенно выдыхает «Машка-а-а! Скоро весна-а-а!».
И тут наши миры сходятся в один, потому что я думаю то же самое, к сердцу поднимается теплая волна восторга острого ожидания весны и… И что, схождение миров – штука опасная. Одна из девчонок немедленно поскальзывается и со всей высоты своего роста хлопается на спину в сугроб. Вторая, не удержавшись, падает на нее и они обе лежат и хохочут, дрыгая ногами в шпильках. Я улыбаюсь, осторожно проползаю по опасному участку, который вероломно уронил девчонок, оглядываюсь и улыбаюсь ещё шире: девчонки, прижавшись друг к дружке, чинно семенят следом за мной, всё ещё посмеиваясь.
Наши миры, конечно, быстро разойдутся, девчонки ускорят шаг, выпрямят спины и снова станут парить надо льдом, забыв про недавнее падение. Но останется точка нерасхождения. Единственная, но очень важная. Она заключается в том, что скоро вена. Скоро. Скоро!
© Евгения Просветова
