-Значит, даже не обсуждается, Лавра будем искать и найдём, — Судак по-блатному сплюнул сквозь стиснутые зубы и мощным щелчком отправил бычок от «Примы» куда-то в сторону ближайших кустов. Луня и Жмых старательно проследили за полётом окурка, после чего согласно покивали. Попробовали бы не покивать.
Судак был крутым. Настолько крутым, насколько это вообще возможно в неполные шестнадцать лет для парня проживающего в небольшом фабричном городке, насчитывающем, примерно, сто-сто двадцать тысяч душ живого населения, включая кошек и собак. Тёршийся с малолетства возле отцовских друзей, он с ранних лет наслушался рассказов «за зону», поднабрался воровской романтики и в том возрасте, когда большинство пацанов мечтают стать космонавтами или, на худой конец, пожарными, он уже твёрдо знал, что хочет стать только «блатным». И вёл себя соответственно, благо окружение всячески этому способствовало. Поэтому, когда вскоре после своего четырнадцатилетия, он прямиком направился на малолетку, как это и было ему многократно обещано Петровной, начальником отдела местного ГОВД по несовершеннолетним, он воспринял это, скорее, как заслуженную награду, чем как какое-то наказание.
На малолетке Судаку не понравилась. Почему-то батины друзья не удосужились сообщить ему, что порядки там куда как отличаются от «взросляковских», и Судак, нормально подкованный по всем блатным понятиям, по первости чуть было не напорол косяков. Но обошлось. Всё-таки, не совсем он лох был, да и генетика дала себя знать. Однако для себя решил на рожон не лезть, тихо досидел свой год, и, хоть и не заработал какого-то большого авторитета, но и масти, слава Богу, не заимел. Т.е. покинув колонию, он обзавёлся некоторым полезным опытом, привычкой ходить ссутулившись и наколотым «перстнем» с половиной солнца, вызывающим дикое уважение у местной пацанвы.
То есть на своём родном Калининском Судак был среди пацанов в большом авторитете и редко кто решался встать против него. Нет, поначалу, конечно, пытались, но Судак очень скоро объяснил, кто здесь главный. Да что там пацаны – взрослые мужики иногда, ловя на себе тяжёлый взгляд, непроизвольно уступали ему дорогу, может быть, поминая про себя незабвенного Судаковского родителя, так и сгинувшего где-то в вятских лагерях.
Но это только у себя на Калининском. Всё-таки, тут какой-никакой город, а не деревня, где, если ты первый парень, против тебя никто и не вякнет. А здесь, к примеру, есть ещё и Южный. А на Южном заправляет Смола, у которого из наколок, может быть, только и есть, что надпись «ПЕТЯ» на фалангах пальцев. Но того же Судака Смола ни в хрен ни ставит. Особенно в последнее время. И наезды проводит дикие, часто вообще беспредельные.
Потому, наконец, и решил Судак забить серьёзную стрелку с Южными, чтобы расставить все запятые и решить накопившиеся непонятки. Реально решить, так что б Смола только при звуке его имени ссаться начинал. А для этого Лавр нужен, по-любому.
Лавр был главным тараном у Судака. Нет, все парни из конторы Судака, даже Луня, хотя с тем отдельная история, могли постоять за себя, от драк никогда не бегали и, при желании, могли и без Лавра объяснить южным, чьи в лесу шишки. Но тут: пятьдесят на пятьдесят, у Смолы ведь тоже не ботаники под рукой ходят, а как карты лягут никто не знает. А вот Лавр уверенно перетягивал весы в сторону Судака.
Нет, Лавр не был дебилом или идиотом в полном смысле этого слова. Просто в повседневном общении отличался он некоторой заторможенностью, которая в более зрелом возрасте, возможно, сошла бы за степенность и значительность. Но «значительности» этой Лавру и так было не занимать: ровесник Судака он уже сейчас превосходил габаритами практически всех местных мужиков. Если б маманя его не пила, как проклятая в то время, когда была им беременная, кто бы знает, может, и вырос бы из Лавра новый чемпион мира по борьбе какой-нибудь, или штангист покруче Власова, а может просто нормальный человек. Но она пила. Поэтому, родился Лавр с головой деформированной и похожей на картофельный клубень. А уж что творилось в этой голове, знал только сам Лавр и, может быть, Луня, ухитрившийся приручить совершенно отмороженного гиганта и являющийся для того совершенно непререкаемым авторитетом. В другие бы времена гнить бы Лавру в какой-нибудь психушке, но сейчас, когда всем, по большому счёту, на всех, мягко говоря, наплевать, он свободно расхаживал по родному городу, не замечая особой разницы между незримыми границами, разделяющими районы. И его старались не трогать. Даже южные, заметив на своих улицах гориллоподобную фигуру, ковыляющую куда-то, делали вид, что его не замечают.
Всё потому, что в махаче Лавр был страшен. От природы обладающий практически полным отсутствием восприимчивости к физической боли (опять-таки, спасибо пьющей мамочке) и полным отсутствием воображения, а соответственно страха, Лавр не видел особой разницы в том, сколько перед ним противников – двое или двадцать, — а просто с ходу врубался в толпу. И тут неповоротливый и довольно добродушный по-жизни Лавр полностью преображался. Двигаясь с непостижимой быстротой, он прямо-таки разбрасывал врагов, как щенят или наносил им такие удары руками и ногами, что отделавшиеся только синяками считали себя счастливчиками. Гораздо чаще дело заканчивалось сотрясениями мозга и сломанными челюстями или рёбрами. Поэтому, парням Судака, как правило, оставалось только следовать в его фарватере, добивая особо неугомонных. То есть Лавр был практически залогом успеха в предстоящей разборке с «южными».
И ещё Лавр любил кошек.
А вот пару дней назад Лавр пропал. И было это совершенно не к месту и очень нервировало Судака, у которого уже на завтра был намечен очень серьёзный разговор со Смолой и его конторой.
-Есть у кого идеи? — мрачно поинтересовался он, глядя, впрочем, только на Луню, ибо из всей бригады только он один, не считая Судака, конечно, мог нормально общаться с Лавром и знал о том практически всё.
-Может он того, у шмары какой завис? – влез с идеей Жмых.
Судак посмотрел на него, как на убогого. Жмых был хорошим парнем – верным до мозга костей, прекрасным файтером и отличным другом. За это Судак и держал его при себе. Но и тупым Жмых был – куда там Лавру. Уж мог бы и сам сообразить – не один раз вместе на реку ходили, плавали, а потом плавки вместе выжимали. Детородный орган у Лавра был по размерам абсолютно противоположнопропорционален всем его остальным мышцам. Его даже «органом» было назвать трудно, так: «писюлька». Тоже, наверное, спасибо мамочке. Так что Судак даже не удостоил реплику Жмыха каким-то ответом.
-Луня, колись, вижу, что знаешь что-то, давай, сознавайся, — Судак в упор уставился на Луню.
Луня – особая история. Сын главного инженера одного из местных многочисленных заводов он, по определению, должен был бы быть ботаником по-жизни. Именно так он и выглядел. Но только выглядел. За его обманчивой внешностью – очкарик, доходяга, активист и член общества книголюбов – скрывался зверёк похуже хорька какого: хитрый, злобный, изворотливый и, когда нужно, подлый. Судак вовремя разглядел всё это в идеальном, вроде бы, будущем строителе Новой России и приблизил его к себе. И не пожалел. Если Лавр был мускулами Калининских, а Судак – их сердцем, то Луня очень скоро стал их мозгом.
В ответ на вопрос Судака Луня сначала разлил остатки бутылки какой-то местной бормотухи по одноразовым стаканчикам, а уже потом сказал, сохраняя многозначительность:
-Есть у меня одно соображение....- и таинственно замолчал.
Судак на людях в принципе не ругался матом – малолетка научила. Но сейчас еле сдержался:
-Ты мне мозги не е… Не того. Говори что знаешь.
Луня слегка струхнул – храбростью он никогда не отличался.
-Да ладно, ладно, — он быстренько опрокинул в себя стакан с «Агдамом"), как бы собираясь с мыслями. Жмых и Судак автоматически повторили жест. – Тут ведь дело какое… Лавр он ведь, того, — до бабок жадный, так?
Судак кивнул. Ещё одна из странностей Лавра заключалась в его благоговении к денежным знакам. Нет, если нужно, он мог стянуть с себя последнюю (и единственную, наверное) рубаху для товарища, но если разговор касался денег, Лавр становился на себя не похож. Он, к примеру, мог вскопать огород лучше любого бульдозера, но ни в коем случае, как это, обычно, водится, не взял бы водку – только деньги. Мог в одиночку разгрузить вагон и был бы счастлив доставшимся копейкам. Если после драки была возможность, он легко шакалил, выгребая из карманов поверженных всё вплоть до медяков, и никто не говорил ему не слова. Зачем ему нужны были деньги, никто не знал кроме Луни, которому Лавр однажды подвыпив, проговорился, что мечтает снять где-нибудь угол, что б только не видеть матери-пропойцы, которую ненавидел всей душой.
-Так вот, — продолжал Луня, — на днях он со мной поделился кое-чем, — Луня попытался выдержать драматическую паузу, но, наткнувшись на недобрый взгляд Судака, торопливо продолжил. – Короче, кекса он одного пропас. То есть сидим мы с ним дня два назад, а он мне и говорит: «Знаешь, Луня, подозрительный тут у нас мужичок объявился». «Чем подозрительный?», — спрашиваю. «Да, так,» — Лавр отвечает, — «Даже сам не знаю. Вроде б, бомж, но не из наших. Так, дедулька какой-то деревенский. Я его вблизи не видал, но дед, он дед и есть. Но вот что интересно – он в Детдоме обосновался».
-Где? – переспросил Судак.
-В Детдоме, — многозначительно повторил Луня.
В любом городе есть «нехорошие места». Может быть — кладбища, может быть – некоторые из парковых аллей, может быть – целые дома. В родном городе Судака таким «нехорошим местом» был Детдом. Это только сейчас его, кстати, начали называть Детдомом, много лет назад это был дом купца первой гильдии Гомулкина, после революции и бегства за границу которого, временно превратившийся в «Общежитие работающей молодёжи», а уже гораздо позднее в Первый Городской Детский Дом им. Надежды Крупской. И долго этот детский дом стоял, пока где-то в середине семидесятых не вспыхнул, как бенгальская свечка. Страшная была ночь: погибло несколько воспитателей и детей, но, как тогда водилось, дело замолчали, выживших воспитанников распихали по каким-то другим подобным учреждениям, а воспитателям приказали держать язык на замке.
Но люди-то не слепые. Так что о Детдоме ходили слухи самые нехорошие, но в последнее время так – на уровне детских страшилок. Да и располагался Детдом за городской чертой, – любили раньше купцы селиться в усадьбах на природе – но в пределах прямой видимости. Да и что там за Детдом: кирпичная коробка, внутри всё прогорело, правда, говорили, что подвал остался. Но не нужен он был никому.
-Так вот Лавр мне и говорит, — продолжал Луня, — чуть ночь, так мужичок этот в развалины. С мешком каким-то. И переклинило Лавра, что бомж этот там какие-то сокровища перепрятывает. Я ему: «Да какие у бомжа сокровища?», а он мне: «Ты, — говорит – не видел, как он над ними трясётся. Значит, есть над чем.» «Сегодня, же, — говорит – к бомжу этому наведаюсь, тряхну его». Я его пытался отговорить, на кой тебе, говорю, бомжара этот? Может у него там, в мешке, бутылки пустые, а он мне: «Нет, не бутылки, нутром чую». Ну вот, с тех пор я его и не видел. Сам уже волноваться начал – может случилось чего? Хотя, что б с Лавром чего случилось… Он же заговорённый.
Судак призадумался. Чёрт его знает, Лавра-то, что у убогого в голове твориться. Но найти его надо, мало-ли, может в подпол какой провалился а выбраться не может? Проверить по-любому стоит.
-Ладно, скомандовал он, — идём в Детдом. Проверим, что там за бомжи и куда Лавр вляпаться ухитрился.
* * *
-Умные же мы, — сплюнул Судак, — в подвал лезть собрались, блин. Фонарик бы ещё какой догадались прихватить, цены бы нам не было.
Жмых и Луня послушно согласились. Да, лезть в открытый зев подвала Детдома без какого-либо освещения как-то не улыбалось. Но Судак на то и был Судаком, лидером, чтобы найти выход из положения.
-Ладно, вон там тряпьё какое-то, сейчас на палки намотаем – факелы получаться как у Робин Гуда какого — предложил, точнее, приказал он, — У нас, слава Богу, все курящие, зажигалки у всех есть: погаснет – подсветим.
Факелы получились на удивление хорошими. Горели хоть и не ярко, но стабильно, тряпки оказались пропитанными какой-то жидкостью, но жидкостью горючей, то-ли спиртом, то-ли солярой. Держа один из них перед собой и припася на крайний случай ещё четыре, команда Судака начала спускаться в подвал.
Хотя, чего там спускаться? Пять ступенек всего, но Луня, к примеру, ощутил себя настолько глубоко под землёй, что Стаханову какому и не снилось. Надо ж, никогда не замечал за собой никакой клаустрофобии, а она есть оказывается. Не сильная, но есть.
-Лаааавр!!! – заорал неожиданно Судак, — Ты тут, брат? Отзовись!
Молчание, только неровный свет самодельного факела освещал старинную кладку подвала бывшей усадьбы купцов Гомулкиных.
-Лаааавр, — снова заорал Судак, — ну где ты, бля? Случилось чего?
То же молчание.
-Дальше надо идти, — наконец выдал Жмых. – Смотри, тут коридор какой-то.
Судак сплюнул.
-Вот, — он поджёг ещё один факел, — ты в него и иди. А мы с Луней направо проверим. Эх, и не нравится мне тут...
Жмыху тоже не сильно нравилось идти разведывать какой-то коридор в-одиночку. Но, если Судак сказал, значит надо. Держа перед собой факел, он начал осторожно продвигаться вперёд, практически не отрывая ног от земли, что б не попасть в какую-нибудь колдобину. Коридор оказался, на удивление, длинным, метров двадцать, не меньше. Опять-таки один и в темноте...
-Эй, парни, — проорал Жмых, неожиданно начиная ощущать всю тяжесть тонн земли над собою, — вы меня слышите? Нормально всё у вас?
За последующую секунду он успел ощутить себя последним человеком на Земле, безвозвратно заживо похороненным в какой-то безымянной могиле.
-Да, нормально, — донёсся до него издалека приглушённый голос Судака, — ты по делу ори, а то заикой сделаешь ни за что. У тебя одного очко что-ли играет думаешь?
Жмыху как-то сразу полегчало. Когда ты боишься в одиночку, это один разговор, а вот когда такой крутой парень, как Судак, боится с тобой на пару – это уже не трусость, это, как бы сказать, ну чувство локтя, что-ли.
Сделав ещё пару осторожных шагов он не увидел, а скорее почувствовал в стороне от себя какое-то движение. Чувствуя, как сердце аккуратно опускается прямо куда-то в кишечник, он осторожно позвал:
-Лавр, ты?
-Нет, — ответил ему прямо в ухо совершенно незнакомый и какой-то очень нехороший голос, — а вот ты был послушным мальчиком?
Жмых почувствовал, как его колени подгибаются и сам он уже готов упасть на пол.
-Я эээ… я был, — неожиданно горло перехватило, как будто кто-то невидимый, но очень сильный накинул ему на шею петлю. Это страшное ощущение удушья, когда кажется, что тебя изнутри больше, чем снаружи, заставило Жмыха судорожно задёргаться, но тут что-то очень прочное и твёрдое обволокло его со всех сторон, не позволяя сделать ни единого вдоха и он провалился в небытиё.
* * *
-Жмых, где ты придурок? – в полную мощь лёгких заорал Судак, — нашёл чего?
Тишина. И тишина такая, от которой хочется поскорее убежать, запеть, затанцевать чечётку, просто заорать благим матом, только что б её не слышать.
-Луня, — позвал Судак.
-Тут я, — откликнулся Луня.
-Уходим по-быстрому, — скомандовал Судак. — Потом вернёмся с братвой и фонарями. Всё тут перевернём, а пацанов наших найдём. Понял, нет?
-Ага, — отозвался кто-то прямо за его спиной, — а ты был послушным мальчиком?
-Что за хрень, — ещё успел удивиться Судак, одновременно выхватывая спрятанную заточку и отмахиваясь ей в сторону голоса, — ты ещё кто такой, бля?!!!
И тут же согнулся, получив страшный удар в живот. Инстинктивно прижав руки к поясу, он вдруг почувствовал под ладонями что-то липкое и скользкое, раскользающееся под пальцами. Уже теряя сознание, он всё ещё пытался запихнуть выползающие прямо из распоротого живота кишки обратно, когда что-то большое и тёмное накрыло его с головой, сковывая движения и гася разум.
* * *
Луня был почти уверен, что уже умер. Но только почти. Когда, осторожно пробирающийся впереди него, Судак неожиданно исчез, он ничего-таки сразу, не понял. Но, оставшись один в полной темноте, потеряв всякие представления о направлении, Луня просто сел на корточки и зажал голову руками. Это всегда помогало. Когда его отец с матерью, оба такие интеллигентные и культурные на людях, вдруг начинали кричать на друг на друга такими словами, которых он не слышал и от самых злостных школьных хулиганов, когда мать начинала кидаться на отца, выставив вперёд наманикюренные в лучшем городском салоне ногти, а тот в ответ отвешивал её затрещины, которых не постыдился бы и Майк Тайсон, Луня всегда садился в углу и зажимал голову руками. И это помогало. Всегда. Родители мирились, становились неестественно добрыми и покупали Луне всё, что бы он не захотел. Но растопыренные пальцы с накрашенными ногтями часто преследовали его в ночных кошмарах.
Но сейчас кошмар не уходил. Судак пропал, просто растворился в воздухе. Куда подевался Жмых, Луня даже и не хотел задумываться. Главное — выбраться из этого чёртого подвала, а там… Там увидим.
Осторожно нащупав в кармане дешевенький «Крикет», Луня чиркнул колёсиком. Зажигалка работала. Не Бог весть как, но работала, и её слабый огонёк хоть немного развеивал тьму подвала. Осторожно, практически наощупь, Луня начал продвигаться в ту сторону, где, по его представлению был выход, и тут наткнулся на Лавра.
Тот же самый бесформенный череп, те же самые слегка навыкате бесцветные глаза и безвольный подбородок. Только вот под подбородком ничего не было – голова Лавра просто стояла в нише выложенной в кирпичной стене. Отшатнувшись, Луня хотел было закричать, но не смог. Язык не слушался. Медленно в темноте, пятясь задом от страшной ниши, он вдруг почуял на плече чью-то руку.
Луня замер. Разум, балансирующий на краю пропасти, приказывал ему просто закрыть глаза и потерять сознание. Но Луня не смог. Вместо этого, он услышал какой-то очень нехороший, но незлой голос:
-А ведь ты был послушным мальчиком? Да, ты был послушным… – голос, похоже, слегка удивился, — Ну что ж, повернись, я хочу тебе кое-что показать.
Медленно-медленно, Луня повернулся к говорившему и увидел перед собой странного старичка. Одет старичок был в какие-то обноски, на ногах носил, — ну надо же, — лапти, а причёска его больше всего смахивала на воронье гнездо. В одной руке старичок держал здоровенную сучковатую палку, а за спину его был перекинут туго набитый холщовый мешок.
-Да-да, — удивлённо протянул старичок. Только сейчас до Луни дошло, что дедушка светится в темноте каким-то неживым, зеленоватым светом. – Ты и вправду был послушным мальчиком. Но, не очень хорошим, — дедушка улыбнулся. В чёрном провале рта между бородой и усами хищно блеснули по-акульи острые треугольные зубы. Луня почувствовал, как тёплая струйка мочи бежит по его левой ноге. – Но это не беда, — продолжал дедушка, — Просто загляни в мой мешочек, и ты увидишь, что случается с по-настоящему непослушными мальчиками.
Дедок перекинул с плеча свой мешок, развязал его и сунул под нос Луне. Против своей воли Луня заглянул в чёрное раскрытое нутро мешка непонятного старичка, после чего тонко, по-заячьи закричал. И больше кричать не переставал....
P.S. БАБАЙ – таинственное воображаемое существо славянского фольклора, которым часто пугают непослушных детей. (с) Е. Грушко, Ю. Медведев «Словарь славянской мифологии»
(с) Завхоз
