Леночка радостно рассмотрела получившийся рисунок, перевела взгляд на оригинал и досадливо прикусила нижнюю губу. Ее "смелый, точный, уверенный карандаш", как говорили о ней преподаватели художественной школы, в очередной раз давал сбой. Оригинал отклонялся от вертикали под заметно большим углом, и дуга изгиба приближалась к прямой.
Упорная девочка -- красавица и умница, украшение курса и надежда школы искусств, -- недрогнувшей рукой стерла рисунок и, высунув от усердия кончик языка, в шестой раз принялась набрасывать "в карандаше" пенис натурщика.
Совершенно голый Петрович стоял в позе готовящегося метнуть снаряд дискобола, напрягая соответствующие мышцы рук, ног и корпуса. В натурщиеки он попал, как бы, по протекции. "Поднявшемуся" на ниве ЖКХ другу детства, у которого и работал Петрович за мизерную зарплату и "угол", позарез понадобилось устроить в комнатенке Петровича магазин, но, выросший при Советской власти Игорь Сергеевич, еще не растерял остатки совести и человечности, и стеснялся товарища по детским играм просто выбросить бомжевать на улицу. Вызвал в офис и обрисовал ситуацию:
-- У меня есть знакомая творческая дура -- красивая женщина, замечательная художница и добрейшей души человек.
Ей нужен завхоз, сантехник, электрик, плотник, сторож и дворник -- все в одном лице и на полставки, плюс комната при школе искусств, как они это называют, --- Игорь Сергеевич весело блеснул лысиной. -- Твои вещи уже перевезли.
Петрович грустно усмехнулся:
-- Черт бы вас побрал, -- буркнул вместо благодарности и вышел.
По обычаю увлеченных работой людей, директриса Школы Искусств Изольда Леонидовна, сорокалетняя фигуристая брюнетка, часто задерживалась в кабинете допоздна, проверяя работы учеников, составляя планы уроков или работая с документацией. Но однажды перегорела лампочка и теплый кабинет с портретами художников прошлого на стенах сразу стал неуютным, зябким и жутковатым. В почти кромешной темноте ожили классики фламандской школы и начали переругиваться с русскими передвижниками, а потом дружно и громко осудили модернистов, кубистов и прочих новаторов. Пабло Пикассо лениво, снисходительно и небрежно презрительно отругивался, не выбирая выражения, почему-то по-русски.
Изольда Леонидовна в панике схватилась за телефон:
-- Петрович, немедленно вкрутите мне новую лампочку.
Разбуженный звонком Петрович машинально взял из ящика стоваттную лампочку и в тапочках и семейных трусах, зевая и покачиваясь, пошлепал по длинному коридору.
-- Сейчас все будет, -- успокоил от двери.
Свободно ориентируясь в темноте, взобрался на стол, втащил следом стул и, утвердившись на нем, дотянулся, вывернул сгоревшую и ввернул новую лампочку. Вспыхнул свет.
-- О-о-о! -- в ужасе показывая пальцем, завизжала Изольда Леонидовна. Над ней на двухметровой высоте реяли семейные трусы и все мужское "хозяйство" Петровича.
-- Ну че? Ну че? -- бормотал в недоумении Петрович, спускаясь с пьедестала. -- Свет горит. Работайте. -- И неторопливо зашлепал к своей комнате.
Двойное потрясение заставило Изольду Леонидовну отвлечься от рисунков учеников и задуматься. Острый взгляд художника даже среди испуга, отметил рельефную сухую мускулатуру сорокапятилетнего Петровича, без миллиметра жировой прослойки, которая и не могла появиться при редких, беспорядочных, во многом случайных приемах пищи, свойственных холостякующим мужчинам. А школе, как воздух. требовалась живая мужская натура.
Жизнь Петровича стала налаживаться. Полная ставка -- четыре тысячи рублей, -- по мнению правительства, достаточна и избыточна, чтобы сделать счастливым любого из россиян. Теперь Петрович занимался хозяйственными работами после полудня, а с утра до обеда "стоял в позе", изображая отпускающего тетиву лучника, рубящего саблей всадника, финиширующего бегуна -- мужчину, напрягшего мышечные и душевные силы для достижения результата. Юные художницы, вертлявые смешливые болтушки из хороших семей, старательно пытались передать "движение и напряжение".
-- Остановить мгновение и показать, как оно прекрасно, -- недостаточно, -- убеждающе вещала Изольда Леонидовна. -- Покажите, как оно продолжается и обещает стать еще ярче.
Особенно нравилась Петровичу поза Роденовского "Мыслителя". Подперев подбородок ладонью, переносился Петрович в свое недавно благополучное и начисто разрушенное рыночными отношениями прошлое. Работяга по жизни после сокращения с завода еще пытался некоторое время трепыхаться, разыскивая работу и зарплату, но сначала покинула дом и затерялась в столицах дочь, следом укатил на Севера сын. Супруга нашла себя и свое новое счастье в торговых рядах, стала средним классом, и, наконец, объявила Петровичу. что он разведен и свободен, без права на жилплощадь. Спасибо, Игорь Сергеевич -- друг детства, не дал пропасть. В этом месте Петрович, скрипнув зубами, отчетливо выговаривал: "Б...дь!", но голос заглушал звонок с урока, и Петрович шел курить.
Позировал Петрович, привыкший к скромности и чуждый новаторству, всегда в трусах. И только поддаваясь давлению Изольды Леонидовны, сменил свои семейники на купленное деректрисой белоснежное "нечто", с запАхом и серебристой пуговицей на ширинке. Тем не менее, Изольда Леонидовна не оставляла попыток представить Петровича ученицам в одежде античных героев. Убеждала сантехника, сторожа, завхоза и далее по списку в красоте и гармоничности человеческого тела вообще и крепкого жилистого мышечного скелета Петровича в частности, популярно указывала на неполноценность и незавершенность картин, в которых отсутствует образ напряжения становых мышц нижней поясничной области, малого таза и бедер. Исчерпав аргументы, директриса достала из сейфа бутылку водки и набулькала почти половину фужера.
Петрович "сломался", и теперь изображал в студии дискобола.
--- Обратите внимание, --- Изольда Леонидовна победно оглядела класс, -- как отчетливо проявилась мускулюс глютеус -- верхняя ягодичная мышца. -- Кончиком указки она обрисовала поглаживающим движением на теле Петровича нужный участок. -- В момент наибольшей концентрации тело и разум объединяются для мощного броска. Мозг расслабляет, отключает, почти прекращает подачу крови в органы и ткани, не участвующие в совершаемом действии.
Кончик указки задел пенис натурщика, и пребывающий в состоянии легкого опьянения мозг Петровича не смог сосредоточиться и перенаправить весь ток крови в мускулюс глютеус. Часть ее самопроизвольно, спровоцированная кончиком указки, перетекла в пенис, и тот почти незаметно: потихоньку, по шажку начал набухать и выпрямляться, обретая силу и размеры фаллоса. Хихикающие ученицы, не доверяя собственному мастерству художников, торопливо достали мобильные телефоны.
-- Подняться до высот модернизма и сюрреализма, --- радостно разливалась Изольда Леонидовна.
Как бы отвечая на ее сентенцию, пенис Петровича, нет, теперь уже фаллос, выпрямился во весь рост, поднялся над реальностью, снисходительно осмотрел пожирающую его глазами девчоночью аудиторию, усмехнулся и остановил взгляд на зрелых округлостях преподавателя.
Леночка, едва не до слез уязвленная собственным неумением "ухватить" ускользающую натуру продолжала раз за разом стирать и набрасывать вновь разбухающий и выпрямляющийся предмет. Увы, всякий раз получалась только застывшая форма, действительная только в короткий промежуток времени. Сама того не ведая, девочка подходила к открытию в искусстве живописи.
Опытный педагогический "волк" Изольда Леонидовна, почувствовав невнимание аудитории, обернулась за взглядами учениц и, с трудом сохраняя самообладание, попыталась взять ситуацию под контроль.
--- Для художника не может быть скрытых или смешных частей тела, -- продолжая говорить, она развернула стоящее на подиуме кресло к доске и, взяв за руку, усадила в него Петровича. -- Весь человек, включая интимные части и потаенные уголки души, является частью искусства. Леночка, немедленно в туалет. Намочите салфетки холодной водой и принесите. Урок не закончен. Рисуем по памяти, особо обращая внимание на крутизну абриса мускулюс глютеус...
Класс, разочарованно вздыхая, принялся рисовать по памяти мускулюс глютеус. Вспотевшая от волнения Изольда Леонидовна бережно обкладывала фаллос Петровича холодными мокрыми салфетками, которые тут же нагревались и высыхали. Леночка челноком металась между классом и туалетом. Петрович, укутанный клубами водяного пара, не выдержал:
-- Больше мне делать нечего, как салфетки вам сушить. Б...дь!
Неприличное слова заглушил звонок с урока и вывел всех из неловкой ситуации.
Изольда Леонидовна смолоду не была дурнушкой, а к сорока расцвела совершенно. Нестандартный, мягко выражаясь, учебный день принес волнение, возбуждение; пришлось посуетится, побегать. На щеках директриссы разлился акварельный румянец, и Петрович, приглашенный на "разбор полетов" строгим голосом в телефоне, лишь растерянно перебирал ногами, не в силах отвести глаза от притягивающей красоты.
-- Вы хотя бы понимаете, что сорвали занятия, нарушили поурочный план? -- Изольда Леонидовна, пытаясь быть строгой, повышала голос. Голос срывался и в ушах Петровича звучал обволакивающей музыкой. -- Учебную программу и процесс подготовки молодых художников-новаторов поставили своим безответственным поведением, -- она машинально схватила со стола указку, пропустила ее сквозь кулак снизу доверху и закончила, -- на грань срыва. Чему вы улыбаетесь?
-- Радуюсь, что сейчас не тридцать седьмой, -- Петрович взялся левой рукой за пояс брюк, а правой полтянул к низу "молнию". -- После таких обвинений меня бы уже к вечеру расстреляли...
Леночка вышла из студии, обернулась на пороге и сильно запустила стирашкой в античную гипсовую голову. Не порадовавшись точному попаданию, понуро побрела к выходу. Сверхурочные занятия, когда она бесконечно рисовала и стирала нарисованное, снова убедили ее в безнадежности попыток "ухватить" движение.
Леночка, в думах о своей бездарности, шла по коридору и вдруг осознала, что шагает в такт едва ощутимому ритму, сопровождаемому стонами и хрипами. Подчиняясь девчоночьему любопытству, приоткрыла дверь директорского кабинета и застыла на пороге. Перед ней, поочередно напрягаясь, совершали вращательные и одновременно возвратно-поступательные движения до боли знакомые ягодицы Петровича, поверх его головы ритмично качались стройные ноги Изольды Леонидовны, а левая рука директрисы, свешиваясь с плеча натурщика, указкой отшлепывала ритм по по его правой мускулюс глютеус.
Карандаш стремительно летал по бумаге, но мышцы меняли форму и конфигурацию. Леночка поспешно потянулась за стирашкой и фыркнула с досадой: резинка осталась в студии. Девочка торопливо перевернула лист, затем второй, третий... Изрисовав набросками альбом, тихо прикрыла дверь и, радостная, помчалась домой.
Ленусис Иванова с картиной "Вечное напряжение" стала знаменитой. Тридцать шесть набросков, расположенные на одном полотне по кругу, создавали иллюзию бесконечного движения. Картину через интернет купил некий прожженный российский меценат, а через полгода полотно с Сотбис "ушло" за сто тысяч американских денег.
В масс-медиа развернулись словесные баталии. Западные СМИ запестрели статьями об экспансии Русской культуры и ее негативном влиянии на европейские и американские нравственные ценности, моральные принципы и традиционные устои.
Россияне отлаивались штампами о вывозе за бесценок самобытных шедевров западными дельцами.
Относительно трезвый голос прозвучал из интернета. Дословно: "Эта задница красочно показала все тончайшие изменения выражений человеческого лица ???? в момент наивысшего душевного подъема".
И это правда. Зритель в первый момент разглядывания художественного полотна ощущал сильнейшее сексуальное возбуждение, к которому постепенно добавлялись тревога за незапертую дверь, невыключенный утюг, открытый кран; примешивалось желание стать депутатом Госдумы, космонавтом, писателем и публиковать свои творения на популярном литсайте. Много всяких чувств вызывала картина.
Петровича пригласили участвовать в телепередачах: "Человек года", "Он сделал себя сам" и других. Слава не испортила чистую живую душу Петровича. Он по-прежнему сторожит Школу Искуссств, чинит водопровод и пробивает канализацию, вкручивает лампочки, "жарит"... впрочем, -- это личное. С утра до обеда работает натурщиком, и всегда готов за рюмку беленькой показать задницу всем Российским художникам, а за стаканчик виски -- и зарубежным.
© Анатолий Шинкин
