Капитан Лёша Ш. был добрым малым. Настолько добрым, что всё остальное было «малым». И уже, почти двенадцать лет это его свойство подтверждалось россыпью маленьких звездочек на погонах. Был Леша Ш. двенадцатилетним капитаном, попросту говоря. И до пенсии ему оставалось каких-то всего три годика.
Очень Алексей переживал по этому поводу. И было отчего. Обладал он огромным богатством в виде его ненаглядного «золотца» весом за пять пудов – дражайшей, верной спутницы жизни, и результатом этой самой жизни – несколькими дочками.
Служить ему довелось до Группы на окраинах нашей обширной Родины, а служба за границей позволяла поправить материальное положение семьи, да и приданное дочерям в этих условиях составить было легче. Вот и переживал капитан - дадут ему выслужить полную пятерку в Группе, а потом – на пенсию, или два года «за границей» будут потеряны. Следствием этого было то, что даже пары крон на кружку пива у Лёши не водилось в принципе. Все его денежное содержание шло дражайшей половине, для трат «на дочек». А хотелось человеку и пива и….
Так вот, что называется - однажды….
Сидим мы и трудимся. Рисуем всем составом отдела художественное полотно. Какое? Не подумайте чего-то экспрессионистического, просто по завершении очередных учений, создаем главный отчетный документ. То бишь карту, типа «Решение начальника такой-то службы Н-ской дивизии по вот такой-то задаче». Стрелочки всякие, кружочки…. А почему художественное?
Да потому что всю это, так называемую «обстановку» на карте было принято «поднимать». Т.е. выделять красиво, разными цветами и т.п. У нас был свой секретный метод. Обстановку эту мы поднимали не просто там чем, а сухими акварельными и гуашевыми красками, втирая их в бумагу, вдоль линий, обозначающих всякое разное. Очень, повторюсь, это получалось высокохудожественно. Тем более что чешская гуашь была не просто там, а флуоресцентная, т.е. светящаяся и играющая такими оттенками, что глазам порой было больно. Одно плохо – боялась эта красота влаги. Хотя метод был. В виде лакового, например, покрытия. Технология была отработана. Но, в этот раз разбор был назначен в штабном конференц зале и проблем не предвиделось.
Итак, мы готовили набросок, перенося на большую парадную склейку данные с измятых и весьма несвежих полёвок, сверяясь с полевыми же блокнотами, а главный наш художник, писарь Вася, солдат первого периода службы, немного скучая, готовил всякие там акварели-туши-гуаши, чтобы по нашему наброску создать то самое, итоговое полотно.
Вася быль ОЧЕНЬ аккуратным и обстоятельным человеком. Иногда это выводило из равновесия окружающих, но спецом он был отменным и никогда ещё не подводил. Поэтому ему и прощались вот эти минуты ленивости и чрезмерная порой медлительность. А так как мы знали, что через час Васе придется работать, не поднимая головы до утра, то и не трогали его. Пусть себе возится, подремывая.
Но! Годковщину в Армии никто не отменял, и….
- Вася, сгоняй в чепок.
Старпом наш вытянул из карману купюру и протянул Васе.
- Сигарет возьми, орешков там пачки три, «Боржомчику». Себе «Колы» и печенья.
- Есть! … - И Вася улетучился. Любой солдат, по себе знаю, от сладкого не откажется. А тут ещё – первый период, когда особенно редко перепадает что-то вкусное.
При всей Васиной медлительности, понадобилось ему минут пятнадцать.
- Сдача, тащ капитан!
Старпом Саша взял у Васи сдачу. Десятикроновая купюра, была здорово «усталая» и даже сильно надорванная, в прямом смысле. Понятное дело, что буфетчица понимала, что солдат первогодок никогда не станет возбухать по-поводу качества сданных ему денег и воспользовалась случаем. Саня покрутил купюру в руках и вернул Васе.
- Оставь себе, заклеишь, пригодится.
Конечно, пригодится! Целый валютный, по курсу, рубль. Для бойца, жалованье которого было – семьдесят крон в месяц, десятка была богатством.
И Вася, пользуясь паузой, принялся за реанимацию денюшки.
Был он, как было сказано человеком обстоятельным и аккуратным. Прикнопив купюру по уголочкам к чертежной доске, лезвием от безопасной бритвы, начал разглаживать края разрыва. Чтобы все, значит, лохмушечки точно совпали. Аж кончик языка от усердия высунул. Потом наложил полосочку скотча, пригладил, откнопил, перевернул и снова пригвоздил десяточку кнопочками. Взял в руки лезвие и стал подравнивать края отреза, опять-таки не забывая все лохмушки по отрезу выравнивать и прижимать к скотчу, чтобы, значит, не оттопыривались.
Со стороны это было очень похоже на процесс срезания с поверхности документа при помощи этого самого бритвенного лезвия каких-то огрехов. Был такой метод коррекции изображений у нас в постоянном применении.
И вот в этот самый момент тихонько отворилась дверь и в кабинет просунулась сначала Лешина голова, а потом он … весь остальной. Лёха внимательно окинул нас оценивающим взором, отметив живописный натюрморт из пачки цивилки, «Боржоми» и орешков.
- Богато живете, разведчики!
Не угостить Лешу, в силу вышесказанного о его материальном состоянии, считалось у нас плохим тоном. Старпом Саша был очень добрым человеком по сути своей и никогда не отказывал людям, даже потакал порой.
- Угощайся, Лёш.
Леша не преминул. Тактично вытянул из пачки сигарету и, взяв в руку бутылку минералки, провел взглядом по столу в поисках стакана.
И вот тут-то он увидел Васины манипуляции. Рука его замерла.
- А что это Вася делает?
В Лешином голосе звучала неподдельная заинтересованность. Всё, что касалось денег, было для него особенно интересным и неизменно привлекало его внимание. Будь это хоть двадцатигеллеровая монета, закатившаяся под стул…, он всегда обращал внимание даже и на такую мелочь и обязательно её поднимал. А тут какие-то непонятные манипуляции с целой десяткой.
Лёша, другой Лёша, наш начальник станции, оторвал голову от блокнота, метнул в нас взгляд полный просьбы молчать и не хихикать раньше времени и небрежно промолвил:
- Да вот, прикинь, тезка, Василий освоил способ деления денег.
- Как это? - В Лёшином голосе послышались нотки лёгкого сомнения, но искренней и неподдельной заинтересованности было больше.
- А он лезвием так срезать насобачился, что купюры стал разрезать….
- Ну и что? Подумаешь невидаль!
И успокоенный Лёша опять было потянулся за стаканом. Но рано он успокоился. Любой Кузин (это такое прозвище, производное от его фамилии, носил наш Алексей) пассаж, начатый в обстановке ударного ратного труда, который практически всегда, происходил в уже неурочное для оного труда время, был целенаправлен и коварен. Требовалась разрядка. А Кузя был неистощим на изобретение всякого рода под…., розыгрышей, по штатски говоря. А уж…, вообщем Лёха в деланном возмущении отбросил линейку и карандаш.
- Как это ч-т-о?! - Последнее «что» Лёха произнес, как будто три гвоздя вбил.
- Что? Что? Бумажку разрезать. Что тут такого? - Пренебрежительно отмахнулся Лёша.
- Ага! – Кузин тон приобрел язвительную снисходительность. – Если поперек – оно, конечно, всякий сможет. А Вася их повдоль рассекает!
- Как это? – Лёша Ш. даже поставил бутылку на стол.
- Как? Как? Берет вон десятку, разрезает вдоль, по плоскости и уже двадцатка!!! – И Кузя, делая вид, что снова погружается в блокнот, как бы, между прочим, добавил, - только лучше двадцатки брать, у них бумага плотнее.
Ш. внимательно, даже очень, практически чересчур, внимательно, я бы даже сказал – пристально, понаблюдал за Васиными манипуляциями.
- Вась, правда что ли?
Васин ответ, я думаю, и приводить бы тут не стоило. Сами понимаете, во-первых, цеховая солидарность, а во-вторых, как пойти против своего, практически, прямого начальника, пусть он и прапорщик. Капитан то, хоть и капитан, но чужой, что называется.
- Так точно! – лаконично произнес Василий, не поднимая головы, боясь себя выдать.
Ш. постоял ещё минуту, и окончательно забыв про холодный и манящий «Боржоми», задумчиво произнёс:
- Пойду ка я покурю, что ли …,- и вышел из кабинета.
Коротко хохотнув, мы продолжили ваять.
Примерно через полчаса в кабинет влетел начарт, начальник Лешин, который Ш.
- Вы чё, млин, с Ш. сделали? – Начарт был сильно удивленным!
- А что? – Кузины глаза источали невинность и непричастность.
- Пришел от вас, занял у меня шестьдесят крон, минут двадцать бегал по штабу – на двадцатки менял, потом сел и кромсает их лезвием. Я, было, подумал – трёхнулся мужик, а он на третьей купюре проронил «Ну разведка!!!» Сидит, страдает, склеить пытается. Что вы сотворили, ироды дальнозоркие?!
Начарт ещё не успел закончить, как Кузя просто рухнул под стол. В прямом смысле. Мы тоже заржали, конечно. Когда мы, давясь от смеха, и перебивая друг друга, рассказали всю историю, начарт даже не успел рассмеяться, потому что в кабинет вошёл Леша Ш. Он держал в руке три, практически обмотанные скотчем купюры.
- Вот!!! Кузя!!! Меняй теперь!!!
Леша был очень сильно возмущен и раздасован. Для него это были большие деньги.
Начфин деньги, конечно поменял. Но пришлось ему все объяснять, и история стала известна всем. Ещё долго Лешу донимали просьбами рассказать о том, как увеличить получку вдвое.
